– Эй! Если хочешь спать, иди домой и спи там!
– Юджи, я не сплю!
– Не пытайся умничать!
Одна женщина пришла и тихо села. Другая, с густыми, как у Ошо, нахмуренными бровями сидела с закрытыми глазами, реагируя на отдельные замечания Юджи молчаливой улыбкой. Калифорниец сидел, облокотившись на дверь туалета и, как обычно, потирал рукой лоб, мучаясь головной болью. Марио расположился на полу, пытаясь урвать кусочек сна. Дешевка, Сучка или Шельмовка – не помню, как ее звали в тот день – смотрела перед собой невидящим взглядом, как кукла со сломанными веками. Австралийка пребывала в трансе. Я радовался, что рядом со мной нет моей дамы, способной устроить скандал в любой момент. Отсутствие остальных героев пьесы делало меня его постоянной мишенью. Не знаю, может быть, я был самым оживленным персонажем этой компании, но он неустанно задирал меня, как только я входил в комнату.
– Эй ты, ублюдок! Что происходит?
– Ты поймал меня, Юджи. Я прямо сейчас любуюсь видами Швейцарии.
– Ох-хо-хо.
Я чувствовал, что задыхаюсь, но тот же самый воздух, за которым я приехал, был его нектаром. И он обладал невероятной мощью.
Я потерялся в его лице. Когда я смотрел в эти пустые серые глаза, наблюдал за порхающими во время разговора руками и танцующими ногами, значения глупых слов вспыхивали и угасали, бесследно исчезая в пустоте. Что-то неуловимое и непостижимое мелькало в этом теле. Его беззаботность была заразительной: она заставляла меня верить, что и во мне было это качество, но затем я делал очередной шаг и снова действовал, как придурок. С каждой минутой отчаяние охватывало меня все сильнее. Я знал, что мне чертовски повезло сидеть здесь рядом с ним. Мне также безумно повезло, потому что у него осталось не так много времени. Единственным выходом из существующего положения была смерть – той или иной стороны. Он был как тот святой Дракула: когда он смотрел в зеркало, отражения не было.
Взяв тайм-аут, я покинул ад и ушел на ее кухню. Стоя у окна, я наблюдал за коровами. В свете яркого осеннего утра шале казались меньше и немного напоминали игрушечные домики с такими же игрушечными животными вокруг.
Я знал, что в тот день не поеду с ними.
В страхе я вернулся назад. Тихий и угрюмый я сидел в гостиной, разрабатывая стратегию побега. Через несколько минут я просто встал и повернулся, чтобы уйти. Я старался двигаться максимально тихо, но он тут же открыл глаза.
– Пока.
– Тссс! Остальных разбудишь.
Я попытался шутить, но почувствовал, как крошечный нож поворачивается у меня в животе. Я просто хотел бесследно исчезнуть. Я хотел, чтобы они удивились, куда это я подевался. А вместо этого они смотрели на меня, и их глаза смеялись.
– До свидания, – сказал он равнодушно и сделал привычный прощальный жест рукой. Он знал, что я оказался в затруднительном положении.
– Какие у тебя планы?
У меня свело живот. Я ответил голосом Шварценеггера:
– Я вернусь…
– Зачем?
И снова этот нервирующий пренебрежительный голос. Голос, который говорит: «Мне без разницы, чем ты занят; такие, как ты, здесь не нужны». Ничего не ответив, я ушел. Я чувствовал себя выброшенной на берег рыбой. Он наверняка чувствовал мое постоянное желание убежать от него куда подальше. Марио сказал мне, что он не поставил на мне крест: это и раздражало, и обнадеживало одновременно. Мне не нравилось думать, что решение принимаю не я. Мне также не нравились советы, о которых я не просил, – даже если временами я в них крайне нуждался. Ох уж это раздвоение, да нет, куда там – растроение ума! Сколько этих чертовых умов во мне было?
– Одного недостаточно, сэр?
Очевидно, нет.
– Тебя взращивали на подобном дерьме столетиями, и если изменить рацион, ты умрешь с голоду!
На следующий же день я четко дал понять, что не поеду с ними, если они куда-нибудь соберутся. После того как я появился после завтрака и он увидел, что я не спешу присоединиться к ним, он снова выказал пренебрежение:
– Если вы не можете соответствовать этому ритму жизни, тогда гуд-бай! Мне не нужны такие люди. Ты мне здесь не нужен.
Глава 71
«Такое, должно быть, произошло с очень многими людьми. Я хочу сказать, это происходит с одним из миллиарда, и ты этот один из миллиарда».
В течение двадцати лет он следовал за Джидду Кришнамурти. Он оставил семью, его жена умерла, дети после смерти матери остались на попечении родственников. Он разорился, был арестован за бродяжничество, возможно, также за кражи в магазинах, оказался на улице после экспериментов с самыми различными формами духовных практик. Он явно потерял все, кроме ума, да и с тем почти расстался. Поэтому, когда он говорил: «Не верьте мне на слово! Вы сами, на собственном опыте выясните, что в этом ничего нет!», в его словах чувствовалась такая правда, что все остальное просто превращалось в пыль. Если вы принимали его слова на веру – что ж, это были ваши проблемы. Я бы не стал мириться со всем происходящим, если бы дело было только в словах. Но я-то знал другое. И я сам выбирал сидеть там, оставаться там, проходить через страдания, потому что, несмотря на всю боль, я был уверен – это шоу было единственным достойным внимания.
Я отправился наверх и слушал кассету, датированную 1970 годом. Пленка № 7, дорожка 1, часть 1. Женщина сравнивала его слова со словами «того другого парня».
«Вы должны дать своей личности рациональное объяснение, почему вы слушаете какого-то парня. Благодаря этой рационализации эта структура продолжается… Вы должны плюнуть на них обоих и уйти. Но у вас кишка тонка сделать это, понимаете?.. У вас кишка тонка плюнуть на то, за что вы держитесь.
– Вы говорите то же самое, что говорится повсюду!
– И так происходит из века в век. И приходит какой-нибудь дурак и говорит: «Вы должны сохранить учение в его первозданной чистоте»… Какого черта, разве кто-нибудь хоть что-нибудь новое открыл? Я не открыл ничего нового! Это все, о чем я говорю!»
На следующий день мы поехали в Кельн.
Еще через день вернулись в Швейцарию.
Спустя еще два дня мы поехали в Италию. Встретив Йогиню в том же аэропорту, где посадили ее на самолет две недели назад, на пару дней вернулись в Валлекрозию. Затем мы на неделю с лишним укатили в Гштаад.
Дважды за эту неделю он частично терял сознание, направляясь на кухню своей крошечной квартирки, чтобы отрыгнуть пищу. Оба раза он едва не упал. Однажды его подхватила Йогиня – он этого даже не заметил. Мы жили с ней вместе этажом выше. Тот факт, что он оставил нам ключи от своей квартиры на случай, если вдруг он не откроет дверь, говорил о многом. Теперь он ел вместе с нами наверху, в узкой комнате с наклонными потолками, где было не слишком много людей. Он все время беспокоился о том, чтобы мы не стукнулись головой о потолок. А у меня было чувство, что мы стучим по его голове. Когда народу стало прибывать, Йогиня запаниковала, но все шло хорошо. Хотя мы крутились рядом с Юджи вот уже почти пять лет, все равно было удивительно видеть его в соседней комнате и осознавать, с кем мы делили кров и проводили время. Пару раз он просил готовить меня. Казалось, я научился какому-то фокусу, который делал его рисовые палочки съедобными. Когда я сильно волновался, они ему очень нравились, а когда я был в себе уверен, палочки не удавались. К счастью, Йогиня и Дешевка взяли надо мной шефство. По счастливому стечению обстоятельств от моей еды никто не умер.
Мы с Йогиней довольно долго жили мирно. Это радовало.
Все больше людей навещало его в Кельне, и поэтому мы оставались в городе на более долгий срок. Мы ездили попить кофе или по магазинам в Эвиан, Монтре, Аври, Невшатель. На каждой остановке он совал мне за шиворот лед, плескал в меня водой и заталкивал в руки пакетики с сахаром.
Гуха вернулся на две недели как раз за день до приезда Рэя и Шарон, которые собирались провести с Юджи весь ноябрь. Гуха постоянно рисковал работой, стараясь провести как можно больше времени с Юджи. Тот все больше благоволил этому. Гуха был похож на лошадь, закусившую удила, готовую на любом повороте унестись с ипподрома прочь.
Дорога в Легль светилась осенними красками, становившимися все более яркими по мере спуска в долину. Сквозь окно маленькой квартирки на чердаке было видно, как колышется на ветру береза. Ее темно-зеленые листочки мерцали, словно маленькие огоньки. Облака листвы над крышами шале простирались разноцветными слоями насколько хватало глаз – до самого горизонта, до гор, постоянно меняющих свой цвет в зависимости от времени суток. Каким бы ни было время года, вид на долину всегда был потрясающим.
Снова начали проходить встречи в «Кабане». Снова в комнате 609. Это позволяло мне хоть как-то поддерживать физическую форму: утром и вечером я ходил пешком по полям и проселочным дорогам.
Растущая молодая луна светила в вечернем небе над Сааненом и Гштаадом. Из окон я любовался деревьями, постепенно теряющими свой красочный наряд. Ясное вечернее небо было усыпано звездами.
– Физические упражнения вредны для организма!
Он болтал все дни напролет. Преподобный все время что-то поддакивал, а я боролся с неизменным желанием оставить все и уехать домой. К тому же там совершенно нечем было заняться. Я не успевал проголодаться, как уже несли обед, или ужин, или завтрак.
Он занимался тем, что бесконечно рифмовал слово «дерьмовочка», обзывая женщину из Венгрии. Она не реагировала.
Снова и снова он повторял, что мои картины были из рук вон плохи и что никто никогда их ни за что не купит. Однако, по его словам, я был очень хорошим писателем, хотя и выбравшим неправильную тему для своей книги. Слова здорово цепляли за живое, но в то же время сияли как солнце.
Все уехали, и я провел целый день, слоняясь по дому и смотря фильмы на DVD-плеере, который он мне оставил. Вечером прошел дождь. Пресытившись часами одиночества, проведенными в помещении, я решил пойти на прогулку. В горах у реки лежали сотни поваленных деревьев, покрытых зеленым грибком. Картина была мрачной. Вид свалки деревьев вдоль серой грязной дорожки действовал угнетающе. Тяжелая техника работала вовсю, растаскивая больные деревья. Планета гнила у нас под ногами. Природа прекрасно обойдется без людей. Юджи говорил, что умней всех на свете тараканы. Все, что человек разрушает себе в угоду, все, до чего могут дотянуться его руки, достанется в итоге тараканам.