Как-то он сказал:
– Я закрываю глаза и вижу миллионы и миллионы лиц людей. Я их даже не знаю.
Потом снова:
– Странно, когда я закрываю глаза, я вижу ребенка. Каждый раз, когда я закрываю глаза, я вижу ребенка.
Преподобный сказал:
– Я тоже вижу ребенка.
– Конечно. Вы святой человек, сэр.
Друг купил у меня несколько картин после нескольких месяцев намеков на его к ним интерес. Покупка была крайне неожиданной и более чем своевременной. Поскольку Юджи всегда критиковал мои картины, я не хотел, чтобы он узнал об этом, хотя было ощущение, что именно он руководил процессом. Я все больше и больше начинал тревожиться о будущем, деньгах, обо всем. Постоянно возникали вопросы: «Что, черт возьми, будет со мной и Йогиней после этого?», «Чем, к чертям собачьим, я буду заниматься?»
Еще одним неожиданным бесценным подарком для меня оказался компьютер, подаренный мне в благодарность за уход за Юджи. Рэй и Шэрон заказали его для меня через Интернету. Дочь доктора Линна забрала его в Штатах и переправила сюда. Юджи презентовал мне его как подарок от Преподобного. Не могу передать, как счастлив я был получить компьютер, и отказаться от него я не мог: моя старая машина дышала на ладан, и Юджи был прав – это был мой спасательный круг.
Я был настолько потрясен, что даже не смог толком выразить свою благодарность за компьютер. Я чувствовал себя ужасно неуклюжим и неадекватным. К горлу подкатил ком, и мне пришлось быстро выйти из комнаты, чтобы не разреветься на глазах у всех. Я вернулся к себе и зарыдал, как ребенок.
Глава 77
«Время от времени природа каким-то особым, свойственным ей образом производит некий цветок, являющийся законченным продуктом человеческой эволюции».
После многочисленных задержек и проволочек приехали наконец Чандрасекар с Сугуной. Сугуна вошла в комнату и упала перед ним на колени. Уткнувшись головой в его колени, она начала громко причитать на телугу: «Почему это происходит с тобой! О, Юджи!» Он посмотрел на нее с материнской нежностью, не замечая, что по его лицу тоже текут слезы. Прикрыв лицо рукой, он с удивлением обнаружил, что рука мокрая:
– Смотрите! Плачу! О мой Бог!
Казалось, кто-то отдернул завесу его грубой наружности и открыл обычно скрытую суть, незапятнанное зеркало всех нас. Комната бурлила эмоциями. Они приехали, надеясь застать его уже выздоровевшим, собираясь поехать с ним в Швейцарию и Германию. Увидеть его в таком состоянии было для них жестким пробуждением от сна.
Маленькая столовая напротив кухни превратилась в медиацентр. Люди информировали друг друга по всему миру, стучали по клавишам компьютеров и разговаривали по скайпу. Перед своим отъездом Нью-Йоркерша с помощью Марио установила вай-фай хотспот, предоставив всем возможность коммуникации с внешним миром. Каждый раз, когда я входил туда, Авнер пытался кого-нибудь вызвонить по скайпу: «Привет… Привет… Вы меня слышите?»
До нас дошли сведения, что умер Аджа. Говорили о том, что мир теряет своих учителей, и последствия будут катастрофическими.
Практически каждый день Юджи проверял, остался ли еще на месте этот «Юджи», и каждый день приходил к разным выводам. Тема известная, но сейчас он был сфокусирован на ней очень мощно. Ничего из того, что он говорил, не противоречило его основной идее. На самом деле по мере приближения к смерти его больше всего занимала возможность передать особенности своего состояния без искажений.
– Это – функциональное существо, а вы все – идейные существа!
Он заставлял Преподобного повторять эту строчку целый день. В записи, сделанной в 1969 году, он говорил то же самое слово в слово. С момента «катастрофы» он подчеркивал эту мысль постоянно. Кто-нибудь «понял» это? Если да, никто из нас не был бы в состоянии сказать. Значение этих слов еще продолжало раскрываться.
Я вышел к Чандрасекару в сад. В это время я перечитывал его «Stopped in our tracks», и мы поговорили о том, насколько удручают бесконечные навязчивые мысли. В моей жизни они вмешиваются во все, даже в такие времена, как сейчас. Я спросил, что будет с телом Юджи, когда он умрет. Он спросил меня, возможно ли будет кремировать его тело в Италии. Я понятия не имел.
Вечером 11 марта я предположил, что меня могут освободить от обязанностей ночной сиделки. Юджи не мочился в течение всего дня. Зачем я тогда был нужен? Он мог выбрать кого-нибудь другого, кто бы сидел рядом с ним, раз уж он все равно не двигался. Но как только все разошлись, он пописал и снова выпил воды. Он противоречил не только своим словам, но и делам, уничтожая саму необходимость каких-либо логичных выводов.
Снова и снова он доказывал, что жизнь – это что-то, что понять невозможно.
Было очень важно слышать все это. Я оценил постоянные повторения позже, оказавшись в мире, где так легко было отвлечься на обычную ерунду.
Глава 78
«Что человеку необходимо, так это освободиться не только от своего личного прошлого, но и от прошлого всего человечества».
Он дал сигнал Махешу вернуться. В тот вечер он сказал, что ждет Махеша утром послезавтра, и когда Махеш приедет, я уйду.
– У тебя осталось всего два дня, парень! – сказал он мне. – А затем я скажу «гуд-бай».
Почти ровно пять лет я провел рядом с ним, а теперь мне были готовы подписать увольнительную. Я не знал, что сказать. Последние несколько недель почти лишили меня чувствительности. Он не шутил. Предшествовавшие этому окончательному заявлению дни я старался избегать его комнаты и работал на новом компьютере. Я уже больше не мог сидеть неподвижно.
Что, черт возьми, мне теперь делать?
Я думал только о том, что мне нужно вылечить зуб. По крайней мере, я мог заняться этим в Гштааде. Было ощущение, что Юджи полностью стер мой жесткий диск, отвечающий за мышление. Я был совершенно растерян. Йогиня позвонила своему отцу, и тот пообещал помочь ей найти работу в правительстве. Она плакала.
Со всех концов земли звонили друзья. Когда позвонил учитель йоги Дешикачар, у Юджи не было сил, чтобы поднять трубку. Я передал Юджи его благодарность за отменные обеды, которыми тот раньше кормил его в Гштааде.
Он тихо лежал на диване и почти все время молчал. Если он и говорил, то речь его была короткой и отрывистой: он описывал, как дыхание перекрывается «механизмом блокировки», когда он пытается что-либо сказать. Посидев и поговорив около пяти минут, он снова заваливался на диван.
Гуха заметил, что со времени его приезда угол подушки, поддерживающей голову, становился все меньше и меньше.
Утром он поел немного рисовых хлопьев и выпил воды, сказав, что этого достаточно, чтобы продержаться до того момента, пока приедет Махеш. День был спокойным. Я подумал о том, что в ветреный день держаться за тело ему было трудно. Он был барометром, реагирующим на погоду и людей. В тихий день он был тихим. Все молчали, ждали и пристально наблюдали за ним. Это было наблюдение за умирающим. Больше никто не говорил о выздоровлении. Поскольку Мурти был все еще там, я помог ему встать и сделать несколько шагов по комнате. В течение минуты он пытался изобразить что-то вроде небольшого танца, а затем сделал мне знак отпустить его и снова завалился на диван. Народ зааплодировал, но обмануть кого-либо было невозможно.
Конец явно маячил на горизонте. Я больше не мог выносить скорбный вид и печальные взгляды присутствующих. У меня было ощущение, что мы дышим ему в затылок. Казалось, его это не волновало, но я хорошо помнил его желание умереть в пещере в одиночестве, а не в комнате, полной людей, неотрывно глядящих на него грустными глазами. Было тяжело и не хотелось думать, что все может закончиться вот так.
В какой-то момент он уставился на потолок, показал на него и засмеялся. Гуха, сидя в кресле у подножия дивана, спросил его, что там было смешного. Юджи показал на линию света, просвечивающую через изоляцию в потолке. «Это линия», – сказал он и засмеялся как младенец, открывающий для себя объекты при помощи органов чувств. Его это радовало. Никаких признаков боли не было заметно. Он снова и снова подчеркивал, что тело было всего лишь транспортным средством дыхания.
– Это тело легкое. Я не имею в виду «легкое» в том смысле, я имею в виду, что оно весит очень мало.
Когда я пришел после утреннего отдыха, он сказал мне: «Это последний день, парень! Ты стал веб-маньяком». Смысл его слов был очевиден: он хотел, чтобы я оставался с ним весь день. Передать не могу, насколько сложно мне это было сделать. Я чувствовал себя ведром, доверху наполненным этой комнатой. Еще одна капля, и оно лопнет.
Я дрейфовал туда-сюда.
Внезапно, как прорвавший плотину поток воды, сопровождаемый мощным порывом свежего ветра, в комнату ворвался Махеш. Он упал на пол перед Юджи и долго целовал его ноги, а затем хлопал его по коленям с интенсивностью, необычной даже для него. Так же, как и тогда, во время первой встречи с Махешем, он взорвал комнату жизнью и смехом, вытряхнув из пространства пыль сентиментальности. Я до сих пор помню, как он схватился тогда за ножку стула Юджи в квартире Парика в Бомбее и тряс ее, рыча на Юджи как игривый тигр и одновременно стреляя глазами по комнате, оценивая производимый на аудиторию эффект. Именно за отсутствие благопристойности и несоблюдение внешних правил приличий любил его Юджи. Он был полон жизненной силы – того, что сейчас медленно покидало тело Юджи. Тогда, как и сейчас, большое, наполненное энергией, физически крепкое тело Махеша казалось даже опасным рядом с хрупким и невесомым Юджи.
Усевшись на полу перед Юджи, лежавшим теперь на диване почти без движения, он передал ему все послания от друзей, которые не смогли приехать. Затем он предоставил себя в его распоряжение. Юджи еле слышно объяснил, что у него проблемы с дыханием.
– Еще бы! – заорал Махеш. – В этой комнате до хрена народу!
Все засмеялись. Юджи начал давать ему указания. Его нужно было перевезти в место, где люди не смогли бы его найти, и дать ему умереть. Слова звучали прерывисто, и мы все наклонились вперед, чтобы расслышать их. «Даже чтобы этот святой Луис не знал, где я. Или не разрешай ему приближаться ко мне». Махеш должен был взять все деньги, оставленные на его счету. Затем он назвал цифру в четыре тысячи долларов и небольшим жестом словно бросил их в него рукой.