В Париже я увидел сидящую в дверях женщину-бродягу. Заглянув ей в глаза, я увидел знакомый взгляд – отсутствующий, непостижимый, ничего не выражающий – взгляд Юджи.
Прогуливаясь вокруг горы на юге Индии, я наткнулся на кучу золы в поле. Сначала я подумал, что вижу сожженную метлу, но затем заметил в серой куче очень простой глиняный церемониальный сосуд и части костей, что указывало на место кремации. Это были останки деревенского бедняка, слишком бедного даже для того, чтобы позволить себе табличку с надписью, которые я видел в других местах. Через несколько дней на том месте уже ничего не было. Жизнь приходила и уходила, а что оставалось? Что было до этого? А как насчет после? Никто не знает. Жизнь, предав забвению очередной набор идей, отправилась дальше перетасовывать атомы.
Так существует ли на самом деле движение жизни? Юджи называл это «перетасовыванием атомов» – энергия, оживлявшая одну форму, уходила затем куда-то еще.
Продолжая читать книги Нисаргадатты и ответы на вопросы Раманы Махарши, я также дни напролет слушал и переслушивал ранние записи Юджи. Я все равно что дышал кислородом, находясь на большой высоте. Юджи настолько вычистил реестр, что в нем практически ничего не осталось – одни лишь простые задачи: есть, спать, справлять нужду, общаться. Постоянные переезды сильно облегчали задачу невовлечения во что-либо внешнее.
Красной нитью проходило приятное ощущение потери большой значимости чего бы то ни было. Страхи и беспокойства никуда не делись, но их хватка слабела, хотя я ничего для этого не делал. Кто знает, возраст тому причиной или его влияние? Когда я встречался с другими людьми, проведшими рядом с ним годы, его воздействие на их жизни было для меня более очевидным, чем для них. Он был невидимым вирусом, действующим на механизм понимания. Никто не может знать точно, что происходило с ним во время или до того, как это случилось. Это скорее ощущалось, чем зналось. Мой друг из Лондона спросил меня при встрече через два года, что во мне изменилось. Я ответил, что я гораздо больше чувствую себя собой, чем когда-либо. Если правда то, что мои мысли о себе являются лишь заимствованными идеями, то мне не понять, почему это приносит такое облегчение.
«Вы отделяете себя от осознавания и создаете сущность, которой в реальности не существует».
Я поместил на первую страницу моего ежедневника две фотографии Юджи. На одной из них был запечатлен сурового вида молодой человек с длинными волосами, стоящий на балконе и глядящий далеко вдаль. На другой – худенький старичок, сидящий на полу со скрещенными ногами и играющий в карты с двумя малышами. Во мне одновременно живут воспоминания о пяти годах, проведенных со стариком, и голос молодого человека из аудиозаписей на моем компьютере. Этот особенный, отличающийся от всех голос, словно ножом пронзает все остальные голоса и наполняет ясностью, возникающей из ниоткуда и исчезающей в никуда.
«Я даже не слышу, что говорю».
Встреча с ним взорвала мою линию жизни, выкорчевала меня и выбросила в мир.
«Джидду Кришнамурти подготовил основание для того, что должен сказать я».
Тайна их отношений никогда не раскроется мне. То, как это выглядит со стороны, меняется день ото дня.
«Вы не можете переживать данность. Вы можете переживать только абстракцию».
В выложенном на ютьюбе отрывке из его интервью в Австралии он сравнивает себя с обычной канализационной крысой, продолжая утверждать, что «у нас нет ни честности, ни порядочности, ни благородства, чтобы признать, что ничто здесь нам не принадлежит. Все заимствовано со стороны».
На самом деле не имеет значения, как я попал в тот гостиничный номер в феврале 2001 года – единственное, что имеет значение, что это случилось.
«Иди и живи новой жизнью».
Это уже произошло. Его слова открыли дверцу ловушки и растворились в пространстве, в то время как все мои слова, как теннисные мячики, отскакивали и били меня по лицу. Я не вижу пути ни назад, ни вперед. Пути вообще нет. Неудивительно, что мы срываемся с места и находим тысячу предлогов, чтобы убежать от того, что мы есть. Привычка настолько сильна, что практически стала судьбой.
«Все бегал и бегал по кругу оборванный негодяй».
Именно об этом его насмешливые стихи.
Когда он закончил в буквальном смысле изгонять нас из наших умов, он умер.
«Только тогда, когда есть деньги, вы можете диктовать условия отношений».
Следование за Юджи означало быть протащенным через личную психологическую идеологическую канализационную трубу, полную завалов, ошметков, засоров, и быть выплюнутым в итоге в виде полностью истрепанных уродливых остатков, что, впрочем, нисколько его не волновало. В процессе вы тонким образом очищались и растуманивались. Для него не было ни труб, ни канализаций, ни проблем. Он постоянно двигался: то как бриз, то как ураган.
«Мы с вами находимся в одном и том же месте. Вы убегаете из этого места и спрашиваете других, где оно».
В первый год после его смерти я вернулся в Индию. Постепенно перемещаясь на север, я оказался в Непале – стране, в которую он всегда категорически отказывался ехать. Чтобы отпраздновать свое пятидесятилетие, я добрался до базового лагеря Анапурны, но «катастрофы» со мной не случилось. Дважды самолет чуть не разбился, пытаясь сесть во время сильной грозы в День дурака. Я едва не упал по глупости с ледника в бушующую реку, когда спускался с горы. Маленькая гребная лодка почти перевернулась, когда неистовая гроза застала меня одного посреди озера Покара. «Мучунда Муди» – «магическое число три», как говорят индусы. Каждый раз, когда я чувствовал запах смерти, я громко кричал: «Эй, Юджи, я еще не закончил книгу!»
«Бог – это тот, кто вообще не ведает страха».
После двух лет и семи переписываний мне приснился сон, где я увидел его на смертном одре. Во сне он встал и бросился вперед на землю, выполняя полное простирание. Затем передо мной появилось его лицо – это было все, что я мог видеть: глаза полузакрыты, и он ворчит: «Я не слышу тебя». Кто знает, был ли в этом какой-то смысл, но у меня возникло ощущение, что окончание книги было более актуально, чем когда-либо.
Он также постоянно повторял нам: «Ваша задача в жизни – заткнуться».
Я продолжаю чего-то добиваться, когда на самом деле хочу отдохнуть, но мир стал таким легким: он весит около десяти фунтов – именно столько весит в среднем человеческая голова. Нас всех неконтролируемо тащит течением. В последнее время это чувство перестало быть неприятным. Бесцельно дрейфуя, без дома, без гарантий, без имущества, я замечаю, что ожидаю радости цветения, но вместо этого цветок увядает и лепестки его опадают.
Эти поездки в Индию открыли мне об индуизме гораздо больше, чем я мог себе представить, но Юджи, казалось, стоял выше всего этого духовного, религиозного или философского. Ни в одной религии не было ничего, что могло бы объяснить феномен Юджи, но существовали священные тексты, которые примерно описывали то, какими могли бы быть такие люди, как он. Он был вне рамок всего, что можно было представить с помощью мысли, а то, чем он являлся, как он всегда говорил, сформулировать было невозможно. После прочтения многих Упанишад, книг о Нисаргадатте, Рамане, Анандамайи Ма я вдруг понял, что Юджи Кришнамурти представлял собой совершенно новое выражение. Его образ жизни был безупречно чистым. Ему удалось говорить об абсолютном, не пойдя на компромисс ни в малейшей степени и не дав людям фальшивой надежды. Его язык, несмотря на периодическую скабрезность, всегда был настолько точным и простым, что понять его мог даже ребенок.
Мукунда Рао прислал мне несколько отрывков из новой книги о Будде, над которой он работал в свете влияния на него Юджи. Я очень удивился, узнав в Speaking of Nirvana, что в течение первых пятисот лет после смерти Будды не существовало его изображений, вместо него рисовали дерево, под которым он сидел, когда получил то, что получил. Мать Будды умерла спустя семь дней после его рождения. Записи говорят о том, что в течение семи дней с Буддой происходили разного рода трансформации, так же, как и с Юджи. Это была поразительная информация, независимо от того, что я собирался с ней делать дальше. А я не собирался ничего с ней делать на самом деле. Будда сказал, что у него нет учения, и посмотрите, что они с ним сделали! Восьмеричный путь, инициации, ритуалы – они превратили отсутствие учения во всемирный институт.
Неспособность принять тот факт, что все это ложный путь, не дает мне покоя. Он снова и снова повторял, что если вы заблудились в джунглях, вам следует просто остановиться. Как бы я ни заблудился, я еще не заблудился окончательно.
«Все, что я делал, не имело к этому никакого отношения».
Весной 2009 года я жил в квартире рядом с гаражом на берегу реки Гудзон. Весь день лил дождь, и я скрывался в комнатах, удивительным образом похожих на комнаты в Гштааде. В темноте ночи глухо рокотал гром, светлячки подсвечивали пространство между чернильными силуэтами деревьев, словно безучастные созвездия. За рекой мигал огонек. Восприятие пространства зависит от моей памяти, которая играет в игры для того, чтобы все продолжалось. Мне пришло в голову, что наконец-то я живу жизнью ленивого оболтуса, которому можно позавидовать. Я пишу, едва сводя концы с концами, чтобы только избежать настоящей работы. Надо же мне чем-то заниматься. У меня практически ничего не было, и это меня вполне устраивало. Временами я осознавал, что не научился у Юджи ничему. Наоборот, просто оставаясь самим собой, он лишил меня каких-то вещей, которые на самом деле были мне не нужны, – насильно, конечно же.
«Это не в ваших руках. Это не в моих руках. Просто оставьте это в покое, пусть будет, как есть».
Ко мне в гости приехала Йогиня, мы сидели с ней на причале, смотрели на реку и слушали негромкие раскаты грома над Катскилз. Этот приезд был очень тихим и душевным. Мы провели вместе пару дней. После ее отъезда у меня случился философский вечер. Мне пришло в голову, что если оставить в покое любовь, счастье и удовольствие, большинство жизненных проблем исчезнет. Я отправил своему другу имейл с этими глубокомысленными выводами, на что его жена ответила: «А может ли он это сделать?»