и. Я страдал от сексуальной неудовлетворённости и при этом, идиот, был одержим идеей целибата, представляете?
— Вы получили по заслугам! — мог сказать Юджи кому-нибудь, бросив взгляд на меня, или, сильно перефразировав Шекспира, выдать фразу: «В аду нет столько гнева, сколько его в женщине, которой пренебрегли».
В Дакшинешваре, в знаменитом храме, где жил Рамакришна, есть статуя богини Кали — Божественной Матери, которой он поклонялся. Она стоит на груди возлюбленного Шивы в состоянии ярости. Её глаза дики, она до зубов вооружена и обвешана гирляндами из черепов, её язык в гневе высунут наружу. История гласит, что Шива бросился ей под ноги, чтобы сдержать её гнев, грозивший уничтожить всю Вселенную. Этот образ женской ярости является мощным символом эквивалента страха мужчины перед женщиной. Набегающие волны неконтролируемых животных эмоций в присутствии маленького старого мудреца и прекрасной Йогини бросали меня, как тряпичную куклу, из одной крайности в другую. Единственным выходом справиться с каждым из них было сдаться, но на тот момент я ещё не мог этого сделать. Я не мог ни сдаться, ни уйти. Борьба продолжалась, и я терял время. Дни проходили в отчаянии, с периодически случающейся суицидальной депрессией. Интересно, можно ли говорить о суицидальной депрессии, если ты о ней только думаешь? Да нет, на самом деле — просто переодетая жалость к себе. Он говорил, что реинкарнация существует до тех пор, пока в неё верят. Мои худшие предположения о том, что страдания не заканчиваются со смертью, подтвердились.
«Тот факт, что ты находишься сейчас здесь, говорит о том, что ты ещё питаешь надежды». Согласен.
Мы продолжали путешествовать на машинах. Поскольку мы были в Италии, больше всего нам нравилось посещать магазины шоколада. Однажды смеха ради я устроил представление, смешав в одну неприглядную массу все остатки шоколада и с жадностью набросившись на него. Сделав это однажды, я был обречён повторять это действие многократно. Ничто меня не учило. «Ну-ка, подчисти всё!» — требовал он всё чаще и чаще к удовольствию присутствовавших. Всё, что бы я ни делал ради выпендрежа, развлечения или снятия напряжения, лишь добавляло масла в огонь. И всё больше сказывалось на моём желудке. Но и остановиться я не мог.
Мы ненадолго съездили в Гштаад по банковским делам Юджи. Девочки захотели пиццу на обед, и, уступив их желанию, мы пошли обедать в «Арк-ен-Сиель». На обратном пути в Италию мы уже доехали до Готардского туннеля, 17-километровой махины в горах, когда Лакшми обнаружила, что при ней нет кошелька, в котором остались её с девочками паспорта. После лихорадочных поисков девочки посигналили другим машинам, чтобы те остановились у обочины на выезде из тоннеля.
Лакшми была в ужасе от того, что причиняет Юджи неудобства.
«Ты возвращайся и найди его, а я поеду домой», — только и сказал он.
Я, то засыпая, то просыпаясь, весь день ехал с температурой в другой машине. Взглянув на Нью-йоркершу, которая была за рулём микроавтобуса, я понял, что надо вмешаться. Сумедха была погружена в «Гарри Поттера», Шилпа и Синди слушали музыку в наушниках. До сих пор девочек мало заботили подробности поездки. Несмотря на протесты Лакшми, я забрался на место водителя микроавтобуса, и мы отправились обратно в туннель. Юджи часто раздражало то, что люди плохо ориентируются в дороге и постоянно сверяются с картой, и потому было особенно удивительно, как легко мы нашли дорогу назад без неё. Естественно, кошелёк находился на том же месте рядом с диваном, где Лакшми оставила его за обедом.
Было восемь часов вечера, когда мы запрыгнули в машину и рванули из Гштаада в Италию. После того как кошелёк нашёлся, Лакшми расслабилась, но о сне не могло быть и речи, и она помогала мне не сбиться с дороги. Имея собственный опыт потери паспорта в аэропорту, я понимал, как она себя чувствует. Другим простить тебя гораздо проще, чем тебе самого себя.
Следование в потоке с другими машинами — занятие утомительное и погружающее в состояние дорожного гипноза, поэтому обратная поездка доставила мне удовольствие. Два раза проехать через туннель за один день было более чем достаточно, и мы выбрали дорогу через перевал Симплон в Альпах. Машина тихо шуршала по дороге, пассажиры салона мирно спали. Выезжая на сверкающий холодным белым зимним светом перевал, мы с Лакшми глядели в оба. Полная луна освещала путь, машин на дороге не было, и нам иногда становилось не по себе от того, как мы в одиночестве скользили над вершинами массивных Альп. Казалось, живые и дышащие горы только того и ждут, чтобы мы, поскользнувшись, совершили ошибку и полетели в тёмные глубины, притаившиеся за зубчатыми каменными стенами, и пропали там навсегда. К полуночи мы уже спускались по итальянской территории в сопровождении луны, то выглядывающей, то прячущейся за плечом горы. Поворот за поворотом мы спустились в долину и прибыли в Бавено около двух ночи. Можно было выдохнуть.
ГЛАВА 24
«Это живое зеркало, отражающее вещи именно такими, какие они есть».
После двух недель, прожитых в живописной Италии, я вернулся домой, чтобы заработать денег. Я поступил так, как поступают индийцы: когда они уходят, они говорят: «Я ухожу, и я вернусь». Я уехал домой и вернулся в Гштаад на неделю в мае. Юджи потихоньку восстанавливался, но состояние его было всё ещё очень нестабильным. И хотя я планировал вернуться только летом, в какой-то момент я понял, что должен обязательно проверить, как у него дела. Я перестал подсчитывать, во сколько мне выльется поездка, заказал билет туда-обратно в Швейцарию и улетел. Можно легко представить, в каком состоянии я находился, если даже мне эта поездка не казалась экстравагантной.
По утрам он усердно, не стесняясь выражений, пытался стрясти денег с Марио.
— Где этот ублюдок?
Возле дверей возникал шорох, и кто-нибудь обычно отвечал: «Думаю, это он». Затем раздавался скрип дверной ручки и входил улыбающийся итальянец, обожающе глядящий на Юджи.
— Что?! Почему ты так поздно?!
— Пррривет, пррривет!
— Эй, ублюдок! Где ты был?
— Добрррое узра тебе, Бозз!
После этого он шёл через заполненную людьми комнату, ложился на ковёр на полу рядом с кухней и вздыхал:
— Как я рррад визить тебя!
— Что он говорит? — спрашивал Юджи, морщась, как будто не мог понять его. С этого начинались приставания к «чистильщику грибка», когда тот лежал ничком на полу в состоянии физического изнеможения.
— Эй, ублюдок! Как дела с уничтожением грибка?
— Отцень хоррррозо, зэррр!
— А твоя дама тебя ещё не выгнала?
— Неат еастчо!
Он всегда напоминал Марио о «трёх страницах криминальной сводки», показанных ему одним его анонимным другом из ФБР в Америке, которые заставили бы его даму мгновенно выгнать его на улицу, если бы она только всё узнала. Затем он начинал подшучивать над его «усечённым британским акцентом». Несмотря на то что Марио мог разговаривать на четырёх языках, они всегда звучали у него как разные версии итальянского. Каздое злово вылезало дак быздро и зелало англизкий таким звонгим, зто злузать его обыздно было довольно забавно. Перепалка между двумя знатоками английского языка всегда несла в себе доброе веселье.
— Ты уже позавтракал?
— Неат еастчо! — поёт он уже другим тоном.
— Заткнись, ублюдок! — скрывая улыбку, Юджи отмахивался от него как от большой назойливой мухи. Но это ещё не всё, он ещё не закончил.
— Оукей… — После этого на некоторое время воцарялась тишина, периодически прерываемая умиротворёнными вздохами, исходящими от лежащей на полу фигуры.
— Аххххх… — произносил Марио, словно мультяшный персонаж, устроившийся на полу поспать, но которому не дают этого сделать.
После временного затишья Юджи останавливал свой взгляд на лежащей на полу фигуре, вымотанной поздними поездками на машине.
— Эй! Если ты хочешь спать, иди спи к себе в комнату. Ты ублюдок!
— Ноу Юдзы! Я зэ не зплю. Я пррросто прррикрррыл глаааззззки.
Удержаться от смеха было невозможно.
— Что он сказал? — спрашивал он с раздражённым видом.
— Не знаю, сэр. Думаю, это была шифровка… — сидя напротив Юджи, улыбаясь, предположил Сидд, сворачивая и разворачивая пару чистых белых носков. Кара засмеялась, когда Юджи обратился к Марио:
— Слушай, слушай! Ты слышал? Шифровка!
— Дааа, бозз! Сидд пррразильно говорррит, я изпользую жифр!
— Помнишь того парня, который сказал, что ты говоришь на английском с усечённым британским акцентом? — напомнил ему Юджи.
— Дааа, сэрр! Я говорррю так чиздо, каг наздоящий англиздчанин! И это издина, — соглашался он, тщательно выговаривая все звуки, демонстрируя свой блестящий английский.
Он так лежал ещё несколько минут, затем наступало время «круазанов» и кофе в «Ерли Бекс», ну и конечно же, следующей «цигаретты».
— Я сейчас верррнусь, сэрр! Мне пррроста нузен маленький завдрак.
— Ты ублюдок! Ты уйдёшь на три часа! Я не буду тебя ждать! Ты мне здесь не нужен! Мне не нужна твоя машина! Мне не нужны твои грязные деньги! И совершенно точно мне не нужен ТЫ!
— Пятназать минут, сэррр! Чезно!
Он обладал умением отвести от себя любую угрозу.
— Твои пятнадцать минут — это три часа!
И вот он уже выбежал за дверь, но пока дверь ещё полностью не закрылась, Юджи бормочет, старательно пряча улыбку: «Грязный ублюдок!»
Это были самые любящие слова, которые он мог себе позволить.
В гости к Юджи приходил высокий бородатый гуру, с длинными, собранными наверху, как это часто бывает у йогов, волосами. У него были безумные серые глаза и пугающие манеры. Как-то раз он был с нами на обеде в Цюрихе. Он тогда посмотрел на меня своими остекленевшими круглыми глазами, а я схватил его в свои медвежьи объятия, приподнял и начал выталкивать из лифта. Каким-то образом он спровоцировал меня на такую реакцию. Юджи познакомился с ним в Индии в момент краха его попыток стать гуру. Что-то такое Юджи в нём увидел, разглядел некий потенциал и настоятельно рекомендовал ему уехать из Индии в Европу и предъявить себя как духовного учителя там. Он даже дал ему деньги на билет в один конец. В итоге горе-гуру оказался в Германии, но был вынужден убраться оттуда по причине нескольких скандальных сексуальных историй. Конечно, он любил женщин, а женщины любили его — и вот всё выплыло наружу. Что-то такое есть в этих духовных парнях. Наконец он нашёл себе красивую женщину в Швейцарии, работающую в швейцарском банке.