Когда мы спускались в долину на ужин, Юджи позвонил друг. Дорога была довольно крутой, и я поспешил к нему на помощь, но он прекрасно шёл без меня. Небо по-прежнему было покрыто грозовыми тучами, но солнце то там, то здесь разрывало их своими лучами. С этим телефоном Марио он был похож на существо с другой планеты. Опять в нём появилась сила бушующего моря. Казалось, вся разрушительная игривость природы собралась вместе в одном теле старика. Оказалось, его друг унаследовал от дальнего родственника огромную кучу денег. Юджи был в экстазе.
— Сколько я получу? — проказливо спросил он.
— О боже мой! Ну как ребёнок!
ГЛАВА 33
«Одна форма жизни живёт на другой форме жизни. Поэтому жизнь вечна».
Наш самолёт направлялся в Бангалор, и впервые мы с Йогиней летели одним рейсом с Юджи. Едва выйдя из самолёта, я почувствовал знакомый обволакивающий запах ночной Индии — возникло ощущение дежавю. В ночной темноте мы отправились по пустым дорогам с нависающими над ними, как фантомы, огромными деревьями к дому Чандрасекара. Бывший «Город садов» тяжело дышал под луной в пелене хаотичного городского строительства. Тысячи лет духовных стремлений, ещё не до конца похороненных, просачивались сквозь гниющую почву в стране, где абсолютно всё посвящено Богу, и пронизывали небо, словно палочка космических благовоний, горящая огнём человеческих устремлений.
Мы с Йогиней заняли разные комнаты в гостевом доме на Ринг-роуд. Место кишело слугами, входившими в комнаты с кофе и тостами прежде, чем мы успевали встать с постели. Комнаты соединялись с большим помещением с мебелью в пятнах и заляпанной жиром кухней, еда из которой отправлялась на стоявшие снаружи столы. Выспавшись, мы стали утром спорить по поводу завтрака. Я был ещё не в себе после перелёта, и мне хотелось знать наши планы на день. У неё было примерно такое же настроение, и она от греха подальше спряталась в свою раковину. Разговаривать с ней в таком состоянии было всё равно что говорить с воздухом: разглядеть что-либо за пустым взглядом карих глаз и насмешливым выражением пухлых губ было невозможно. Она была воздухом. Я землёй. Как бриз, она продувала меня насквозь, но настоящего взаимодействия никогда не случалось.
Мы переехали в большой дом на холме через кольцевую дорогу, арендованный для иностранцев. С крыши открывался вид на город в любом направлении. Огромные дома возвышались повсюду, занимая каждый квадратный дюйм города, превращавшегося непонятно во что из некогда буйно цветущего сада. Здания всевозможных причудливых форм сидели друг на друге, образовывая диких цветов конструкции с квадратами, треугольниками и невероятными изгибами. Эти «долларовые колонии» наносили вред окружающей обстановке, но они вырастали настолько быстро, что никому и в голову не приходило остановиться и осознать это. Из примерно двадцати пяти природных озёр в городе осталось только три: остальные были заполнены мусором или обросли плотными рядами домов. Юджи всегда ругал индийцев за то, что те «стояли одной ногой в Америке, а другой — в Индии». Я не вполне понимал его претензии к индийцам, пользовавшимся преимуществами западной экономики после того, как Запад эксплуатировал их на протяжении многих столетий. Он изводил трёхлетнего внука Чандрасекара своим «Возвращайся назад в свою Америку!» каждый раз, когда ребёнок шлёпал по комнате в поисках деда. Поскольку тот родился в Штатах, он мог претендовать на американское гражданство, и казалось, по какой-то причине Юджи считал, что будущее принадлежит «земле свободных и дому бравых» — как он саркастично называл Америку.
В белой одежде, похожей на тренировочный костюм для пробежек, Юджи пришёл к нам в дом посмотреть, как мы устроились. После обследования всех комнат с нижнего этажа до верхнего он сказал:
— Хороший дом. Вам нравится?
Его внимание к нашему жилищу было проявлением заботы любящего родителя или хозяина, пришедшего убедиться, что у всех всё нормально и оплата производится вовремя. Мы с Йогиней занимали верхний этаж с балконом, откуда был виден второй этаж. Наши комнаты разделяла ванная. Обратив внимание на то, в каком месте я выбрал поселиться, он мне сказал: «Тебе придётся научиться уживаться с другими». Я ничего не ответил. Я знал его привычку запоминать ответные реплики и затем воспроизводить их где-нибудь при большом количестве народа. Первый этаж занимала постоянно меняющаяся группа гостей. Юджи остановился в доме у Сугуны и Чандрасекара, и дом сразу превратился в большой вокзал. Помимо приходящих местных друзей, целая толпа народа с Запада собралась в том году в Индии. Казалось, Запад собственной персоной явился к Юджи, чтобы поучаствовать в руководимом им неистовом безумном представлении, полностью опровергавшем его мнение о нём. В ту поездку он заслужил репутацию живого воплощения разрушителя Шивы.
С момента возникновения его болезни мы постоянно были начеку, чтобы не пропустить знаки начинающегося «пошатывания», подобного тому, что случилось с ним в Шварцвальде. Многие из индийцев знали мало или вовсе не знали о том, что с ним произошло, поскольку в то время ему не хотелось об этом распространяться: «Не хочу всех этих взволнованных телефонных звонков». Людям, которые знали его многие годы, было больно узнать, что он был болен, а им никто об этом не сказал.
Это, однако, не мешало ему играть на обычных человеческих страхах и фобиях, касающихся болезни и смерти, стоило только кому-нибудь сказать слово на эту тему.
Многие из его европейских друзей, знавших о состоянии его здоровья и уверенных в том, что он не будет беречь себя в Индии, советовали ему отказаться от поездки. Но когда он оказался в Индии, его энергия начала фонтанировать сильнее, чем когда бы то ни было. Позже я смотрел видео его предыдущих визитов: с возрастом он стал более яростным и резким по отношению к аудитории — или мне так показалось. Странно, он постарел, стал более хрупким, но при этом в нём словно постоянно горело пламя: он говорил, кричал, ругал всё на свете с ещё большим жаром и смаком, чем раньше. Почему теперь? Почему эта его ярость стала изливаться с такой силой именно в старости? Я понятия не имел. Сидя рядом с ним, я мог только наблюдать за её проявлениями. В его присутствии осмыслить что-либо было невозможно. И если какой-то смысл во всём этом был, то именно в этом.
— Нет такой вещи, как тишина! Тихий ум? Ха! Какая-то идея, пустые слова, пустые фразы.
Если смотреть на водопад, откуда там тишина? А ураган? А землетрясение?
Именно так я на него смотрел позже — как на естественно случившийся природный феномен — откуда было взяться идеям о тишине и блаженстве рядом с ним? И тем не менее…
Видя, как он неистовствует, я мог с уверенностью сказать, что это был его последний визит в Индию. Он был похож на сосуд, опустошающий себя, чтобы затем быть выброшенным. Было очевидно, что он располагал огромным количеством энергии — энергии, которую обретаешь в отсутствие идеи о том, чтобы сохранить какое-то её количество на чёрный день. У меня возникало ощущение, что его худое маленькое тело — всего лишь кукла, за которой стоит что-то много большее.
Сразу после «катастрофы», случившейся много лет назад, он говорил о смерти. Принимая во внимание последствия «катастрофы», многие врачи подозревали у него рак. Позже он любил напомнить, что многие из докторов, которых ему довелось встретить в своей жизни, давно уже сами оставили этот мир. Ещё он любил поговорить о том, что такие выдающиеся духовные фигуры, как Рамакришна, Анандамайи Ма, Рамана Махарши, Нисаргадатта, умерли от рака. В какой-то момент он даже заставил доктора заранее выписать ему свидетельство о смерти и указать причину смерти — рак, просто чтобы быть членом этого клуба. Конечно, его желание стать частью общества, которое он якобы презирал, было всего лишь частью его великой шутки. Он не забывал упомянуть, что вскоре после того, как свидетельство было выписано, врач сам отправился в мир иной. Когда Сугуна увидела, каким он стал тощим, вопрос питания тут же стал её главной заботой. Его желудок в результате кардиоспазма выбрасывал столько еды, что было вообще непонятно, на чём он живёт. Она кормила его более тридцати лет, ухаживая за ним как мать или дочь, а теперь вдруг все подряд начали давать ей советы по поводу его питания. Внешность кинозвезды, стройность и осанка, отличавшие его ещё пять лет назад, исчезли безвозвратно. Он был стариком, а без зубных протезов казался ещё более дряхлым.
Он сразу же создал определённую напряжённость, потребовав, чтобы мы принимали пищу в доме вместе с ним. Особенно по этому поводу огорчилась Йогиня, поскольку в предыдущей поездке она пыталась организовать еду в другом доме, но её идея была безоговорочно отвергнута, а потом её ещё и обвинили в отсутствии настойчивости. Несмотря на свою сверхпривлекательную внешность, она была такой тихой, что никто её не слушал. Как обычно, она тут же закрылась в своей раковине. Молодая дама из Венгрии, познакомившаяся с Юджи годом раньше, приехала снова и поселилась в нашем доме. Она была более агрессивной и взяла на себя роль организатора и хозяйки на кухне. Эти двое были несовместимы, как вода и масло. Йогиня была тихой, выдержанной, воспитанной барышней, а Венгерка — дочкой коммуниста, ведущей цыганский образ жизни с манерами, от которых хотелось лезть на стену. В конце концов каким-то образом мы пришли к соглашению относительно приготовления еды в доме. Несмотря на приглашение Юджи, единственным удобным вариантом было потихоньку уйти и поесть у себя.
Юджи снова попросил меня сесть рядом с ним на диване.
— Эй, придурок! Насколько хорошее сегодня утро?
— Прекрасное, Юджи, прекрасное…
— Подходи, подходи, ты должен составить мне компанию. — Хитро улыбаясь, Юджи похлопал рукой по подушке, как обычно делают индийцы, когда хотят подозвать тебя к себе.
Поскольку в Италии было официально объявлено о том, что битьё прекращено, я подумал, что во время утреннего кофе мы с ним поболтаем о том о, сём, поиграем словами, посплетничаем и поподкалываем друг друга. Как только мне передали первую чашку кофе, он нанёс мне быстрый удар по голове. Это было настолько неожиданно, что я потерял дар