— Не смущайся… можешь говорить всё что вздумается.
Затем он показал на Боба:
— Эй, ну давай же, он хочет задать тебе вопросы о твоём прадеде…
Закатывая глаза и улыбаясь, она сказала что-то вроде:
— Очень редко можно встретить такого человека, как он.
— Что? — Юджи притворился, что не расслышал. — Безумного?
— Редкого! — чётко проговорила она.
— Нет, она имела в виду безумного! — поправил он.
Преподобный передал по кругу пакет шоколадных конфет из «Леонидаса». К тому времени нам уже надоел белый шоколад. Юджи предупредил меня:
— Эй, веди себя хорошо! Что мы собираемся делать?
— Мы собираемся сидеть здесь, — прошептал я.
— Срать здесь?
— Мы питаем сраную надежду, что ты посрёшь.
Я решил влезть в разговор с Бобом:
— Боб, как ты считаешь, почему он так параноидально боится, что его причислят к религиозным людям?
— Я думал об этом… и интересно, почему ему так нравится убеждать нас, что, мол, он не из тех парней. Полагаю, у него до сих пор есть какой-то образ себя.
— Это вы создаёте образ, а не я, — тихо ответил Юджи.
— Вас беспокоит… что…
— Меня не беспокоит. — Он махнул рукой. — Вы хотите представить меня в странном свете…
Затем он переключился на Преподобного, но Боб снова взялся за своё:
— Это начнётся в Бангалоре…
— Что?
— Обожествление, — сказал Боб.
Я вставил свои пять копеек:
— Обожествление Юджи в Бангалоре уже не начнётся. Так же?
Он покачал головой, а затем пробурчал себе под нос:
— Его и раньше не было. Он повернулся ко мне:
— Видите, вам очень нравится проводить черту и говорить о том, что было до и что будет после. А я всегда был таким.
— А каким ты всегда был?
— Отвергающим всё, что поколение за поколением пытались навешать на меня.
Затем он снова говорил о том, что религиозная жизнь не имеет к нему никакого отношения… Говорил о Теософском обществе и своей жене.
— Если уж с этим покончено, то навсегда. Меня спрашивали, зачем я тогда поехал к Рамане Махарши. Я не хотел его видеть, поэтому через десять минут ушёл от него. Всё, что они говорят об этом, неправильно.
Он начал перебирать в памяти людей, с которыми тогда встречался, а когда Боб напомнил ему о его присутствии под навесом у Джидду Кришнамурти, объяснил, что находился там, поскольку писал его биографию. Он сказал, что Валентина вдохновила его на проведение чего-то типа исследования. Боб спросил, зачем же он тогда посылал его (Боба), Терри и Дугласа к Джидду Кришнамурти. На что Юджи ответил: «Чтобы вышвырнуть его вон!» Боб поинтересовался, не было ли создание школ Джидду Кришнамурти даже хуже, чем его сексуальный опыт. Юджи согласился: «По крайней мере, в сексе есть хоть какая-то цель».
Я напомнил ему, что когда-то он был очень увлечён Джидду Кришнамурти.
Он сопротивлялся, но в качестве подобного примера привёл своих родителей, занимающихся сексом. Почему он называет Индию грязной страной?
— Все сидящие на ЛСД негодяи говорили о духовности. Никогда её не было в той стране, а уж сегодня тем более. Духовность была лишь товаром для тех проворных мерзавцев. Лучше содержать бордель, чем ашрам, потому что первый продаёт товар, а второй — нет! Ни один ашрам никогда не произвёл ни одного просветлённого ублюдка. Только кричат! Конечно! Иисус обеспечил вам безбедное существование. — Он повернулся к Преподобному. — Раньше совсем безбедное, но теперь стало посложнее. Конкуренция! Я говорю священникам, которые приходят ко мне: «Если парни типа меня или вас — это то, что производит эта страна, не стоит беспокоиться о великой духовной истории Индии. «Забудь о нас! В ней появился такой человек, как ты!» — говорят они мне. Несмотря ни на что, мне повезло наткнуться на что-то совершенно отличное от того, о чём говорили все эти люди. Я освободился от пут всего этого дерьма, которое вбили мне в голову. И я не собираюсь создавать ещё одну организацию, чтобы продавать сигареты под собственным брендом.
Он остановился, чтобы сплюнуть в чашку. Поставив её на стол и аккуратно сложив салфетку, продолжил:
— Слушающий — это худшее, что там есть. Смотрящий — худшее, что есть.
Я перевёл разговор на Анандамайи Ма, заметив, что он никогда не говорил о ней плохо.
— Я никогда не встречался с ней лично.
— Да, я знаю, но ты что-то такое о ней говорил, не помню точно что…
— Она оказалась настоящим товаром, в тех рамках.
— Каких рамках?
— В рамках религии.
— Она была поистине религиозным человеком?
— Да. Не такой, как другие.
Весь день он смешивал религию и духовность с грязью, а тут вдруг по-своему хвалил религиозного человека.
— И что же это значит?
— То и значит.
Он остановился и снова потянулся за чашкой, остальные молча ждали развития темы.
— Она даже где-то упоминала, что после случившегося у неё больше никогда не было секса. Причиной тому была не духовность или что-то в этом роде. Это стало невозможно.
Он говорил совершенно искренне. Было любопытно, насколько далеко он углубится в этот вопрос.
— Это просто невозможно.
— Значит, то, что с ней произошло, было на уровне физики, правильно?
— Но она должна была одеть это в религиозные одежды.
— Для того чтобы выжить в мире?
— О нет! Для того чтобы было на что жить.
— Ага.
— Мне не нужно зарабатывать на этом деньги. У меня для этого есть вы — мои друзья. Но что-то произошло с ней помимо её воли…
— Но почему людям понадобилось втискивать её пример в рамки религии? — спросил Боб.
— У них нет других рамок.
После ещё нескольких вопросов без ответов и намёков на коррупцию Джидду Кришнамурти он сказал Бобу:
— Ты и меня хочешь вписать в рамки, поскольку иначе твоя конструкция рухнет.
Помолчав, он откинулся на спинку дивана:
— Вы готовы? — Ещё одна пауза. — Что останется после — не ваша забота и вы никогда об этом не узнаете.
Он снова сплюнул в чашку и продолжил:
— Я говорю о том, что… это животное, в прямом и переносном смысле, будучи освобождённым от мёртвой хватки того дерьма, что было внедрено в нас посредством всевозможных человеческих мыслей, функционирует невероятно умным образом.
Он сел на своего конька.
— Когда подобное случается, оно не может воспроизвести даже обычное физическое тело, себе подобное, — продолжил он тему собственной бесполезности для природы и науки. — Этот пенис меньше, чем у ребёнка. Вы просто не можете больше иметь сексуальных отношений.
Боб продолжал давить:
— Есть ли какая-либо часть вас, которая хотела бы быть обнаруженной?
— Что? Ни одна… Тем более что вы не можете ничего обнаружить.
Снова возникла тема продажности религиозных идей. Религия не имела никакого отношения к тому, чем он являлся. Религия — это бизнес, продающий духовность за деньги.
— То самое грязное и вонючее дерьмо. А вот это дерьмо ценно, — сказал он, имея в виду настоящие экскременты. — Ты можешь прожить на нём.
Он рассказал о монахах-агхори в Гоа, употреблявших в пищу свои экскременты до тех пор, пока не появились португальцы и не перебили их всех.
ГЛАВА 42
«Вы постоянно пытаетесь перевести те вибрации на свой язык, вы пытаетесь их понять, потому что хотите извлечь что-то из того, что слышите».
Ночью я услышал, что он возится в кровати, и посветил на него.
— О! Ты не спишь! — Он включил маленький светильник.
— Не сплю, — ответил я с пола.
— Извини, что побеспокоил тебя, — вежливо сказал он.
— Без проблем, Юджи.
— Сколько времени?
Я посмотрел на часы.
— Полночь.
— О… — Он выключил свет.
Прошёл час. Я снова услышал шорохи на кровати. Опять включился светильник.
— Сколько сейчас времени?
— Час.
— Только час? — нетерпеливо спросил он, как человек, ожидающий начала фильма.
— Да, простите, — ответил я.
— Странно, — тихо ответил он. Свет погас, и на некоторое время наступила тишина. Прислушиваясь к темноте, я услышал, что его дыхание стало глубже. Я снова заснул и снова проснулся от шорохов и включённого света.
— Сколько времени, сэр? — снова спросил он. Я снова посмотрел на пластиковые часы на стене.
— Час тридцать, — ответил я. Прошло только полчаса, а он не мог дождаться, пока закончится ночь.
— Почему? — спросил он раздражённо.
— К сожалению, я не знаю почему, но сейчас только час тридцать!
Мы засмеялись, и свет снова погас до четырёх утра — времени, когда он обычно встаёт. Неудивительно, что он всегда говорил: «Когда смотришь на часы, время идёт так медленно! А когда не смотришь — бежит!» Интересно, сколько он вообще спал ночью? Почему он был таким нетерпеливым? И что с ним происходило, когда он не спал? Было ли ему скучно? Да вроде не похоже. Иногда казалось, что ему хочется вскочить, куда-то пойти или поехать, а иногда, по его словам, он мог бы просидеть весь день в кресле и ничего не делать.
В «Ошибке просветления» есть интересный отрывок, который может дать некоторое представление о том, как он функционировал:
«Возможно, я могу тебе дать некое ощущение этого. Я сплю четыре часа ночью, не важно, во сколько я ложусь. Потом я лежу в кровати, бодрствуя, до утра. Я не знаю, что это лежит в кровати; я не знаю, лежу ли я на левом боку или на правом, — я так лежу часами. Если снаружи есть какой-то шум — птица или что-то ещё, — он просто отражается во мне».
И дальше:
«Если задать вопрос „Что там внутри?“, то есть только осознание точек контакта, там, где тело соприкасается с постелью и с простынями или с самим собой, например, в скрещении ног. Есть только ощущения прикосновения от этих точек контакта, а остального тела нет. Есть некая тяжесть, вероятно, сила притяжения, что-то очень неуловимое. Внутри нет ничего, что связывало бы эти вещи. Даже если глаза открыты и смотрят на всё тело, всё равно есть только точки контакта, и они не связаны с тем, на что я смотрю. Если я захочу попытаться связать эти точки контакта в форму моего собственного тела, у меня, вероятно, получится, но к тому времени как я это закончу, тело снова будет в той же самой ситуации различных точек контакта. Связь не может сохраняться. То же самое, когда я сижу или стою. Тела нет».