Но на этот раз ощущения были абсолютно реальными.
Куэйхи попытался оглядеться по сторонам: он по-прежнему находился в ловушке, на борту «Дочери мусорщика». Однако пейзаж за иллюминатором смещался: вихлял, подпрыгивал, полз рывками навстречу. Куэйхи понял, что его корабль тащат по осыпи ко дну ущелья. Он вытянул шею и здоровым глазом увидел мерное быстрое движение поршней, блеск членистых манипуляторов.
Морвенна.
Нет, это была не Морвенна. Это был серворобот из ремонтной группы «Доминатрикс». Паукообразный механизм присоединил к корпусу «Дочери мусорщика» липкие транспортировочные пластины и поволок ее по земле вместе с Куэйхи. Ну конечно, конечно, конечно: как иначе его отсюда вытащить?
Пилот подумал, что все это глупо. У него нет ни скафандра, ни шлюза. В сущности, кораблик и есть его скафандр. Почему это никогда не приходило Куэйхи в голову?
Сознание прояснилось, и он заметил, как серворобот что-то воткнул в разъемы питания «Дочери». Возможно, подает свежий воздух. «Дочь» объяснила ему, что нужно сделать, чтобы сохранить жизнь ее обитателю. Наверняка в воздухе повышено содержание кислорода, снимающего боль и волнение.
Куэйхи не мог поверить, что это происходит на самом деле. После длинной череды галлюцинаций – самая настоящая, зримая и осязаемая реальность, явственная вещность подлинных событий. До сих пор в его бреду сервороботы участия не принимали. Он ни разу не подумал о том, что перенести его в безопасное место можно только вместе с кораблем, и сделать это способны только роботы. Прежде, в видениях, его спасали всегда люди. Эта упущенная им подробность определенно доказывала реальность происходящего.
Куэйхи взглянул на консоль. Сколько времени он пробыл без сознания? Неужели удалось растянуть запас воздуха на пять часов? Прежде это казалось невозможным, но вот он, живой и все еще дышит. Наверное, помог индоктринационный вирус, погрузивший его сознание в чудесное состояние медитативного покоя, в котором кислород расходуется не так быстро.
Но ведь через три или четыре часа не должно было остаться не только кислорода, но и воздуха вообще. Если только корабль не ошибся в расчетах. Эта мысль разочаровывала после пережитого, но другого объяснения он не находил. Возможно, утечка была сильной вначале, но потом кораблю удалось запустить систему саморемонта и заделать пробоину, хотя бы частично.
Да, скорее всего, так и есть.
Но, судя по хронометру на пульте, с момента аварии прошло всего три часа. «Доминатрикс» должна находиться позади Халдоры, недосягаемая для связи. Ей там прятаться еще шестьдесят минут! Даже при максимальной тяге нужно время, чтобы долететь сюда. А максимальная тяга недопустима, потому что на борту находится не защищенный от перегрузки человек. Не ограничить ускорение в такой ситуации «Доминатрикс» не может.
Но корабль здесь, рядом, стоит на льду. И выглядит таким же реальным, как скалы и звезды.
Значит, ошибка в расчете времени, а утечку ликвидировали ремонтные системы. Никак иначе случившееся не объяснить.
Вообще-то, другое объяснение тоже напрашивалось, но оно выглядело сомнительным. Если часы верны, значит «Доминатрикс» каким-то образом получила сигнал бедствия, находясь за Халдорой. Мыслимое ли дело? Прежде Куэйхи был уверен, что это невозможно, но теперь доказательство – корабль стоит перед ним, и он готов рассматривать любые варианты. Быть может, какое-то возмущение в атмосфере послужило отражателем и благодаря этому сигнал обогнул Халдору? Не могла же целая планета на мгновение исчезнуть, пропустив сигнал на другую сторону? Вот это было бы настоящим чудом. Но разве не о чуде он молился?
Молился, однако на самом деле его не ждал.
У открытого шлюза в «спине» «Доминатрикс» их дожидался еще один серворобот. Машины принялись затаскивать «Дочь мусорщика» внутрь большего корабля. Наконец она несколько раз гулко стукнулась обо что-то и остановилась. Несмотря на полученные повреждения, корпус маленького корабля сохранил некоторое подобие формы, и это позволило ему войти в крепления. Куэйхи увидел, как внизу за «Дочерью мусорщика» закрылся шлюз.
Через минуту другой серворобот, на этот раз миниатюрный, принялся открывать «Дочь», чтобы достать оттуда пилота.
– Морвенна, – несмотря на проснувшуюся в груди боль, нашел в себе силы проговорить пилот, – я вернулся. Побитый, но живой.
Никто ему не ответил.
Арарат, год 2675-й
Капсула была готова к открытию. Перед ней сидел Клавэйн. Его пальцы были переплетены под подбородком, он кивал, словно молился или мысленно каялся в каком-то недавнем страшном грехе.
Он откинул с головы капюшон; седые волосы рассыпались по воротнику плаща и плечам. Вроде все тот же старик с гордой осанкой – но сейчас он не походил на того Клавэйна, которого знали окружающие. Скорпион не сомневался, что помощники, которым он уже позволил разойтись по домам, к женам и мужьям, подругам и любовникам, несмотря на полученный приказ, будут говорить о том, как в ночи им явился бледный призрак великого человека. Да, у него есть жутковатое сходство с Клавэйном, но как же сильно сказались на нем прожитые годы! Да разве могло такое случиться с их кумиром? Любой был бы рад услышать, что ошибся, что этот дряхлый старец вовсе не Клавэйн, что славный предводитель колонистов остался на другой стороне планеты.
Скорпион опустился на свободный стул рядом с сочленителем:
– Что-нибудь слышишь?
Клавэйн ответил не сразу.
– Как я уже сказал, в основном бортовые системы, – тихо проговорил он. – Капсула блокирует большинство нейронных сигналов, ловятся только обрывки, да иногда пробиваются разрозненные пакеты данных.
– Но ты все же уверен, что это Ремонтуар?
– Я уверен, что это не Скади. А если не она, то кто, кроме Ремонтуара?
– Думаю, наберется с десяток вариантов, – шепотом заметил Скорпион.
– Нет, это исключено. Внутри капсулы сочленитель.
– Может быть, дружок Скади?
– Нет. Ее друзья все из одного теста: сочленители нового поколения, быстрые, эффективные и холодные как лед. У них другое сознание.
– Я плохо понимаю тебя, Клавэйн.
– Ты, Скорпион, считаешь, что мы все одинаковые. Но это не так. Мы никогда не были одинаковыми. Каждый сочленитель, с чьим сознанием мне доводилось вступать в контакт, отличался от прочих. А мысленная связь с Ремонтуаром… – Клавэйн замялся, а когда нашлась верная аналогия, на его губах появилась улыбочка. – Это как прикосновение к механизму часов. Старых, но надежных и точных, вроде тех, что стоят на церквях: из железа, с шестернями и храповиками. Думаю, он воспринимает меня как нечто более медленное и более механическое… вроде мельницы, например. А разум Галианы…
Он замолчал.
– Не волнуйся, Невил.
– Я в порядке. Ее разум напоминал комнату, полную птиц. Прекрасных, умных певчих птиц. И все они пели… Это была не бессмысленная какофония и не слаженный хор. Они пели друг для друга, будто ткали блестящую, радужную музыкальную паутину. Переговаривались между собой трелями так быстро, что и не уследишь. А Фелка…
Он снова замолчал, но почти сразу же продолжил:
– Фелка была похожа на турбинный зал – ощущение огромной скорости и одновременно полной неподвижности. Она редко разрешала проникать в ее сознание. Наверное, считала, что я все равно ее не пойму.
– А Скади?
– Скади можно сравнить с механической скотобойней. Серебристые лезвия кружат и машут, режут и рубят, и горе тому глупцу, который посмеет слишком глубоко залезть в ее череп. Именно такое складывалось впечатление, когда она допускала меня к себе. Но это могло не иметь ничего общего с истинным состоянием ее разума. У нее не голова, а комната зеркал: ты видишь только то, что тебе позволяют увидеть.
Скорпион кивнул. Он имел дело со Скади, хотя это была единственная встреча и продлилась она несколько минут. Вместе с Клавэйном он тогда проник на борт изувеченного, беспомощно дрейфующего в космосе корабля, после того как она попыталась при помощи опасной инопланетной техники превысить скорость света. В тот момент Скади была слаба, ее явно сбило с толку увиденное после аварии. И хотя Скорпион не мог читать чужие мысли, у него сложилось отчетливое ощущение, что Скади не та женщина, с которой можно играть в игры.
Сказать по правде, он был даже рад тому, что никогда не сможет заглянуть в ее череп. Но сейчас лучше подготовиться к худшему. Если в капсуле Скади, с нее станется исказить свое нейронное излучение и обмануть Клавэйна, внушить ложное чувство безопасности, а потом, улучив момент, проникнуть в его сознание.
– Если вдруг почувствуешь что-то необычное… – начал Скорпион.
– Это Рем.
– И ты совершенно в этом уверен?
– Я уверен, что это не Скади. Довольно с тебя?
– Как скажешь, приятель.
– Так-то лучше, – проворчал Клавэйн, – потому что… – Он прервался, озадаченно моргая. – Погоди. Что-то происходит…
– Хорошее или плохое?
– Еще минута, и мы узнаем.
На боках капсулы с тех самых пор, как ее вытащили из моря, горели дисплеи, но теперь вдруг их показания начали меняться, переключаясь с режима на режим. Пульсирующий алый круг мигал несколько раз в секунду, тогда как раньше – с периодичностью в десять секунд.
Скорпион следил за этими сполохами как загипнотизированный. Потом круг вообще прекратил мигать, уставился, точно горящий глаз. Красный сигнал сменился зеленым. Внутри продолговатого яйца приглушенно заклацало, и Скорпион вспомнил слова Клавэйна о старинных механических часах.
Еще через секунду в боку капсулы образовалась щель, настолько внезапно, что Скорпион аж подпрыгнул, хоть и был готов ко всему. Из расширяющегося отверстия пошел холодный пар. Большой кусок обожженной металлической скорлупы отошел назад, мягко движимый шарнирным механизмом.
В ноздри свинье ударила смесь запахов: дезсредства, механическая смазка, охладители, человеческие миазмы.
Когда пар рассеялся, они увидели внутри яйца человека – женщину, свернувшуюся в позе зародыша. Она была покрыта слоем защитного зеленого геля, и вдобавок, как виноградные плети статую, ее оплело ажурное кружево жизнеобеспечения.