Воображение понеслось галопом: Грилье уже мечтал, как будет ставить нейронные блокировки в голове Куэйхи, строить шлюзы и клапаны, чтобы открывать и закрывать их дистанционно. Стоит только отыскать такой участочек в человеческом мозге, и можно будет освещать или затемнять его по мере надобности, а то и вовсе выключать. Эта мысль привела Грилье в восторг. Какое великолепное подспорье для переговоров, позволяющее моментально разгадать любую ложь!
Но пока что в распоряжении генерал-полковника находился только образец крови брата Рашмики. Анализ образца не выявил никаких существенных аномалий, ничего такого, что могло бы пробудить в Грилье интерес к этой семье, не узнай он случайно о таланте сестры Харбина. Возможно, это говорило в пользу версии о приобретенной способности. Но полную уверенность даст только изучение крови самой Рашмики Эльс.
В этом, конечно же, мог бы посодействовать квестор. При правильном подходе ему было бы совсем несложно получить от Рашмики образец. Но для чего рисковать, если процесс и так благополучно идет к завершению? Письмо уже дало ожидаемый эффект: девушка распознала в письме подделку, предназначенную для того, чтобы сбить ее с пути. Невнятные объяснения квестора о происхождении письма никоим образом не могли убедить ее. В результате решимость юной Эльс только окрепла.
Грилье улыбнулся своим мыслям. Да, он может подождать. Очень скоро Рашмика окажется здесь, в соборе, и тогда врач возьмет у нее столько крови, сколько понадобится.
Зал вдруг утих. Грилье оглянулся: по проходу катилась передвижная черная кафедра. Черный высокий ящик погромыхивал при движении. К его верху, поднятая почти вертикально, крепилась койка настоятеля. Где бы ни находился Куэйхи, даже в этом зале, благодаря сложной системе зеркал и световодов, идущей от Часовой Башни, Халдора неизменно висела у него перед глазами. За кафедрой шествовали техники в рясах, поправляли трубки и зеркала длинными шестами с крюком на конце. В помещении свет был приглушен, поэтому Куэйхи не надел солнечные очки поверх рамок, не дававших закрыться его больным векам.
Многие присутствующие – и, уж конечно, те, кто поселился на «Пресвятой Морвенне» в последние два-три года, – впервые получили возможность увидеть Куэйхи во плоти. С некоторых пор он все реже покидал Часовую Башню, отчего только крепли возникшие десятилетия назад слухи о его смерти.
Кафедра повернула, проехала вдоль переднего ряда и остановилась точно перед темным окном. Куэйхи полулежал спиной к окну, лицом к пастве. В сиянии свечей он казался сделанным из того же материала, что и кафедра, которая снизу поддерживалась барельефом – изображениями святых в скафандрах.
– Дети мои, – проговорил он, – возрадуемся. Настал день чудес, день великих возможностей, дарованных нам верой.
Его голос, всегда хриплый, клокочущий, скрытые динамики превратили в громовые раскаты. Над головой настоятеля, на большой высоте, орган создавал рокочущий, почти инфразвуковой фон для его речи.
– Через двадцать два дня мы достигнем прохода через Горы Гулльвейг и там снизим скорость, позволив Халдоре опередить нас, но будем двигаться без остановки. Была надежда, что завал успеют убрать за двенадцать-тринадцать дней. Если бы это случилось, мы не потеряли бы время. Но преграда оказалась куда серьезней, и обычные средства расчистки не дали желаемых результатов. При осмотре завала погибли хорошие люди, другие наши собратья не убереглись в ходе взрывных работ. Едва ли я должен вам объяснять, насколько сложное это занятие: при расчистке Пути наносить ему новые повреждения недопустимо.
Куэйхи помолчал. Кольца в его глазах сияли, отражая огни свечей и блеск латунных люстр.
– Но теперь самые опасные работы завершены. Заряды установлены.
В тот же миг хор и орган запели в унисон. Грилье сжал рукоятку трости и сощурился: он знал, что сейчас произойдет.
– Узрите же Божественный Пламень! – воскликнул Куэйхи.
В темном окне распустился волшебный цветок. Через каждое стекло витража в зал пролился свет, такой яркий и красочный, что Грилье на миг ощутил себя младенцем в яслях, среди пестрых игрушек. В мозг выплеснулась химия радости; врач попытался воспротивиться этому приливу, но тот с легкостью сносил любые преграды.
Перед ярко освещенным окном отчетливо обрисовался силуэт Куэйхи над кафедрой. Тонкие, как прутики, руки были воздеты.
Грилье еще сильнее сощурился, вглядываясь в окно. Вроде он уже начал что-то различать, но тут собор сотрясся под ударной волной. Свечи затрепетали и погасли, люстры закачались.
Окно снова почернело. Но остался светлый силуэт Куэйхи, опустившегося на колени перед чудовищным железным саркофагом. Тот раскрылся по шву, который прежде был наглухо заварен. В сложенных чашей ладонях настоятель держал кровавую массу с тянущимися внутрь резного скафандра липкими жгутиками. Лицо настоятеля было обращено к небесам, к окруженному завитками шару Халдоры.
Но такой, как сейчас, Грилье не видел планету еще ни разу.
Послеобраз начал таять. Грилье подумал, не придется ли ждать нового затемнения, чтобы снова увидеть окно, но тут рванула вторая закладка, и рисунок появился вновь. На лике Халдоры, будто просвечивая сквозь атмосферные вихри газового гиганта, виднелся геометрический узор – очень сложный, как рисунок на сургучной печати императора: пространственная решетка из серебристых полос. В центре этой решетки, излучая свет, находился человеческий глаз.
Накатила еще одна ударная волна, качнув «Пресвятую Морвенну». И на этом третьем взрыве представление закончилось. Окно снова стало темным, его ячейки помутнели – кроме ядерного Божественного Пламени, через них уже не пробьется никакое сияние.
Орган и хор стихали.
– Путь расчищен! – провозгласил Куэйхи. – Это было нелегко, но теперь мы несколько дней сможем двигаться по Пути с обычной скоростью. Не исключено, что придется взорвать еще несколько зарядов, но большей части препятствия уже не существует. Возблагодарим же за это Господа. Иначе наверстать потерянное было бы очень нелегко.
Ладонь Грилье снова сжала рукоятку трости.
– Пусть другие соборы пытаются это сделать, – продолжал Куэйхи. – Пусть выбиваются из сил. Да, перед нами лежат Плоскогорья Ярнаксы, и там ожидается гонка. «Пресвятая Морвенна» не самый быстрый собор на Пути, и ей не раз приходилось участвовать в этом бессмысленном состязании. Что толку мчаться сломя голову на Плоскогорьях, если сразу за ними лежит Лестница Дьявола? Обычно на Плоскогорьях Ярнаксы мы набираем скорость, обгоняем Халдору, готовясь к медленному и трудному преодолению Лестницы. Но теперь это для нас непозволительная роскошь. Мы потеряли драгоценные дни, когда это было недопустимо.
Куэйхи выждал несколько секунд, зная, что напугал слушателей до полусмерти.
– Есть другой маршрут, – продолжал настоятель, подаваясь вперед на своей кафедре, едва не вываливаясь из системы жизнеобеспечения. – Он потребует от нас отваги и веры. Нет необходимости спускаться по Лестнице Дьявола. Рифт Гиннунгагапа можно пересечь иначе. Вы все знаете, о чем я говорю.
Со всех сторон сквозь армированные стены собора донесся звук поднимаемых внешних жалюзи. Приоткрылись обычные окна из тонированного стекла, через них в зал полился свет дозволенной интенсивности. В обычный день это зрелище восхитило бы Грилье, но нынче он не мог забыть о темном окне, остаточное изображение все еще висело призраком перед глазами. Тому, кто видел блеск ядерного огня сквозь сварочное стекло, все остальное покажется бледным, как акварель.
– Господь даровал нам мост, – заявил Куэйхи. – И я верю, что настало время воспользоваться им.
Рашмика снова была наверху, перебиралась с машины на машину, пока не оказалась рядом с наблюдателями. Одинаковые зеркала их масок, расположенные аккуратными рядами, наводили на мысли о донышках бутылок в винном погребе и о фасетчатых панелях станции слежения за гамма-излучением – одна такая стояла на окраине поселка. Она не знала, легче ли ей хоть чуть-чуть оттого, что за каждой маской прячется человеческое лицо. По крайней мере, эти существа были людьми, пока фанатичная преданность делу наблюдения за Халдорой не выжгла всю их индивидуальность до малейшей крупицы.
Караван знай себе катил и качался. Сейчас он проходил через участок дороги, лишь недавно очищенный от завала. Время от времени – вроде бы почаще, чем день или два назад, – он прижимался к обочине, минуя группы пеших паломников. С такой высоты они казались сущими безмозглыми муравьями. Счастливчики имели скафандр с замкнутым циклом, приспособленный к долгому пребыванию на поверхности планеты. Некоторые из таких скафандров даже имели функцию медобслуживания, могли залечивать небольшие раны, массировать уставшие конечности, снимать боль в артритных суставах. Другим путникам достались скафандры, предназначенные для прогулок в вакууме не более чем на десяток километров. Они сгибались под тяжестью неудобных самодельных ранцев, точно согнанные с земли крестьяне, неведомо куда несущие весь свой скарб. У некоторых были настолько старые и громоздкие системы жизнеобеспечения, что приходилось их тащить на салазках или тележках. Скафандры, шлемы, ранцы и буксируемая кладь – все было испещрено религиозными тотемами, часто намалеванными кое-как и вызывающими улыбку. Тут и золотые статуи, и кресты, и пагоды, и демоны, и змеи, и мечи, и конные рыцари, и сотни других символов, которые Рашмика даже не сочла нужным распознавать. Все продвигалось на мускульной силе, без механической помощи. Даже в слабой гравитации Хелы паломники сгибались под весом своей поклажи, и каждый шаг давался им ценой великих усилий.
Что-то мелькнуло в той стороне, где, по мнению девушки, должен был находиться юг. Он направила туда взгляд, но успела заметить только гаснущее сине-фиолетовое сияние за ближней грядой холмов.
Через несколько секунд Рашмика заметила в той же стороне вспышку – такую же яркую, оставившую такой же блекнущий ореол.
Потом третья вспышка. И все…