Скорпион не сомневался, что все именно так и думают. Наверное, даже Кровь.
Холлатт выжил. Нож не задел важных органов. Скорпион не знал, отнести это на счет мастерства Крови или, наоборот, на счет его досадного промаха.
Да и знать не хотел.
Холлатта не любили. Дни этого человека в руководстве колонии были сочтены, его неверие в помощь Хоури только усугубило ситуацию. И поскольку Холлатт был не единственным представителем ресургемцев, его принудительная отставка не повлекла за собой драматических последствий. Обстоятельства его смещения остались засекречены. Правда, кое-что обязательно просочится – поползут слухи об акте насилия в высшем эшелоне власти, и в этой жуткой истории будет фигурировать имя Скорпиона.
И пусть фигурирует. С этим грехом он уживется легко. Не впервой ему поступать круто, хотя обычно слухи преувеличивали его жестокость. Со временем все забудется…
Но насилию не бывает оправдания. Пусть и не стояла за этим насилием затаенная ненависть или желание отомстить за зло, причиненное людьми свиньям. Это не было вынужденной мерой. Он расправился с Холлаттом по личным причинам, не имевшим ничего общего с безопасностью планеты.
Он сам себе навредил – и одновременно подставил под удар Арарат.
– Скорп? Ты как?
Это была Хоури, она сидела в темной части салона. Медицинские сервороботы неустанно следили за инкубатором, и Хоури могла отвлечься и оглядеться. Раз или два свинья слышал, как она тихо говорит с ребенком, что-то напевает. Это показалось ему странным, ведь мать и дитя имеют связь на нейронном уровне.
– В порядке, – ответил он.
– Ты расстроен. Думаешь о случившемся на айсберге? Или о чем-то другом?
Слова Хоури удивили его. Очень редкие люди понимали выражения лиц свиней.
– Ну, если не считать небольшой войны у нас над головой и перспективы не дожить до следующей недели, то размышлять, собственно, не о чем…
– О войне мы все думаем, – сказала Хоури, – но тебя заботит что-то еще. Когда мы отправлялись на поиски Ауры, ты был другой.
Скорпион приказал шаттлу соорудить кресло для взрослой свиньи и сел рядом с Хоури. Он заметил, что Валенсин клюет носом, но борется со сном. Они все очень устали, в последнее время работали на пределе выносливости.
– Любопытно, что ты решила поговорить со мной, – сказал он.
– А почему бы нам не поговорить?
– Ты просила, а я отказал. – На случай, если она не поняла, свинья указал на Ауру. – Думал, ты возненавидишь меня за это. Имеешь полное право.
– Я не такая.
– Ну что ж. – Он протянул руку, чтобы пожать кисть Аны.
– Дело не в тебе, Скорп. В другой ситуации ты не возражал бы против возвращения Ауры в мою утробу. Дело как раз в той ситуации, в которой мы оказались, во всей этой неразберихе. Ты поступил так, как считал правильным. Я с этим не смирилась, но не казни себя, хорошо? Идет война. Чувства причиняют боль. А моя дочь со мной.
– Она очень красивая, – сказал Скорпион.
Он так не думал, но в сложившихся обстоятельствах эти слова казались самыми подходящими.
– Правда? – спросила Хоури.
Скорпион посмотрел на красное сморщенное тельце:
– Да.
– Я думала, ты ее возненавидишь. За то, что тебе пришлось сделать.
– Клавэйн не считал цену слишком высокой, – ответил он. – И для меня этого достаточно.
– Спасибо, Скорп.
С минуту они молчали. Наверху, видимое сквозь прозрачный корпус, продолжалось световое шоу. В космосе близ Арарата прочерчивались кривые, прямые и ломаные линии, и каждая на несколько секунд оставалась в пурпурно-черном небе, прежде чем растаять. Эти рисунки бередили разум Скорпиона, в них чувствовался какой-то смысл – и оставалось лишь жалеть о том, что мозг свиньи чересчур слаб, чтобы справиться с этой загадкой.
– Это еще не все, – сказал он тихо.
– Насчет Ауры?
– Вообще-то, насчет меня. Сегодня я ранил человека.
Скорпион взглянул на свои маленькие, почти детские, сапоги. Он немного ошибся с высотой сиденья, и ноги доставали до пола только носками.
– Не сомневаюсь, что у тебя была причина, – проговорила Хоури.
– В том-то и штука: причины не было. Я чуть не убил его в припадке ярости. Внутри меня что-то сломалось – я ошибался все эти двадцать три года, считая, что способен себя контролировать.
– У каждого бывают такие дни, – сказала она.
– С тех пор как мы сюда перебрались, я очень старался жить, не совершая ошибок. И вот сегодня сорвался. Все испортил в одну-единственную минуту слабости.
Хоури промолчала. Скорпион решил, что от него ждут других слов:
– Было время, когда я ненавидел людей. Считал, что у меня есть на то все основания.
Скорпион расстегнул свою кожаную куртку, обнажив правое плечо. По прошествии многих лет шрам стал не таким заметным. И все равно вид старой раны заставил Хоури отвести глаза.
– Кто это сделал?
– Никто. Я сам, лазером.
– Не понимаю.
– Кое-что выжег. – Скорпион обвел пальцем границы шрама, прошелся по всем фьордам, полуостровам и перешейкам неровно зажившей плоти. – Здесь была татуировка, зеленый скорпион. Знак хозяина. Сначала я этого не понимал. Мне казалось, что я удостоился чести – вместе с клеймом получил привилегию.
– Понимаю, Скорп.
– За это, Ана, я их ненавидел. За то, кем я был. Но я расплатился сполна. Бог свидетель, расплатился.
Скорпион поправил куртку, Хоури помогла ему застегнуться. Застежки были большие, специально для неловких пальцев свиньи.
– Ты был в своем праве, – сказала она.
– Я думал, что с этим покончено. Что я распрощался с прошлым.
Она покачала головой:
– Так не бывает, Скорп. Поверь, старые обиды не забываются. Конечно, то, что со мною случилось, несравнимо с пережитым тобой – тут и спору нет. Но мне знакома ненависть к тому, что невозможно победить, что гораздо сильнее тебя. Я лишилась мужа, Скорп. Безликие армейские чинуши отобрали его у меня.
– Он погиб? – спросил свинья.
– Нет. Просто он далеко, за тридцать с лишним проклятых световых лет. Все равно что погиб, в сущности. Может, и хуже.
– Ты ошибаешься, – сказал он. – Это не лучше того, что сделали со мной.
– Может, и так. Не мне рассуждать и сравнивать. Знаю только одно: я пыталась простить и забыть. Смирилась с тем, что больше никогда не увижу Фазиля. Я даже привыкла к мысли, что он наверняка давно умер. У меня ребенок от другого мужчины. Я решила, что главное – идти вперед.
Скорпион знал, что отец ее ребенка тоже погиб, но по ее голосу об этом нельзя было бы догадаться.
– Не надо идти вперед, Ана. Надо просто жить.
– Я знала, что ты поймешь, Скорп. Но поймешь ли ты также, что значит простить и забыть?
– Этого не будет, – ответил он.
– Никогда, даже через миллион лет. Если бы сейчас сюда вошел кто-нибудь из болванов, которые пустили под откос всю мою жизнь, думаю, я бы не сдержалась. Я хочу сказать, что злость съеживается, но при этом становится жарче. Мы просто прячем ее поглубже и следим за огоньком, который не должен погаснуть. Злость помогает нам жить дальше, Скорп.
– Только не мне.
– Ошибаешься! – пылко возразила Хоури. – Скорп, врагу не пожелаешь того, что случилось с тобой на айсберге. Я знаю, кем был для тебя Клавэйн. И на Земле ты прошел через ад. Не то удивительно, что ты один раз сорвался, а то, что продержался двадцать три года. Нельзя быть к себе слишком строгим. Мы сейчас не на увеселительной прогулке. Ты заслужил право выдать пару тумаков.
– Парой тумаков не обошлось.
– Но ведь этот человек выжил?
– Да, – хмуро подтвердил свинья.
Хоури пожала плечами:
– Тогда не о чем беспокоиться. Всем нам нужен лидер. Лидер, а не слюнтяй, который носится со своими рефлексиями.
Скорпион поднялся с места:
– Спасибо, Ана. Спасибо.
– Я хоть немного помогла или только все окончательно испортила?
– Помогла.
Кресло Скорпиона снова слилось с полом.
– Хорошо. Знаешь ли, я не умею красиво говорить. Скорп, в душе я обычная пессимистка. Судьба забросила меня к черту на кулички, мою голову нашпиговали всякой технической дрянью, и вряд ли я когда-нибудь смогу понять родную дочь. Правда, я пессимистка от безысходности.
– Я всегда старался прислушиваться к пессимистам, – улыбнулся Скорпион. Настал его черед подыскивать слова. – Я тебе очень сочувствую. Надеюсь, когда-нибудь…
Скорпион оглянулся, заметив краем глаза, что по темной дорожке «палубы» вдоль прозрачного фюзеляжа к уголку, в котором лежала Аура, идет Васко.
– Я не знаю, что сказать. Может быть, однажды ты кого-нибудь встретишь, и ему удастся притушить в тебе огонь злости. Или даже погасить его насовсем.
– Думаешь, мне станет от этого легче?
– Не знаю.
Хоури улыбнулась:
– Я тоже не знаю. Поживем – увидим.
– Скорпион! – позвал Васко.
– Что?
– Хочу вам кое-что показать. И вам, Хоури.
Они разбудили Валенсина. Васко отвел всех троих в другую часть шаттла, увеличил там прозрачность корпуса и усилил проходящий снаружи луч света, чтобы скомпенсировать излучение термоэлементов под крыльями шаттла. Все ясно увидели ночное небо. Свои манипуляции Малинин проделал так быстро и уверенно, словно всю жизнь, а не считаные дни работал с такими умными системами.
Наверху Скорпион заметил только все те же появляющиеся и исчезающие полосы света. Снова проснулось тревожное подозрение, что они несут некий важный смысл. И снова не возникло никаких догадок.
– Я ничего не вижу, Васко.
– Сейчас сделаю задержку изображения, чтобы знаки подольше не пропадали.
– А это возможно? – удивился Скорпион.
– Проще простого. – Малинин похлопал ладонью по прохладной и гладкой внутренней поверхности корпуса шаттла. – Эта старая техника столько всего умеет, что диву даешься. Нужно только правильно с ней обращаться.
– Так действуй, – сказал Скорпион.
Все смотрели в небо. Валенсин уже совсем проснулся, его глаза за толстыми очками напоминали щелки.