Он не ошибся. Хотя она была в легком шелковом жакете лимонного цвета и блузке, от жгучего солнца у нее кружилась голова. Венеция взяла у одного из слуг чашку чая, отошла с ней в тень под деревом у стены сада. Неподалеку министр иностранных дел сэр Эдуард Грей что-то обсуждал с французским и русским послами. Темные очки, которые он носил, чтобы защитить от яркого света слабеющее зрение, подчеркивали тонкие черты меланхоличного даже в самые веселые моменты лица овдовевшего политика, придавая ему совершенно загробный вид.
Венеция поняла, что вот-вот упадет в обморок. И надо же такому случиться именно в доме Марго.
Наклонившись, Венеция аккуратно поставила чашку с блюдцем на траву, а затем, подобрав юбку, села рядом. Сняла тяжелую причудливую шляпу, прислонилась к увитой плющом кирпичной стене и глотнула чая. Потом прикрыла глаза. Со всех сторон трещали неотличимые один от другого голоса; гостям приходилось говорить громче обычного, чтобы их было слышно. Когда она снова открыла глаза, над ней стоял в солнечном ореоле премьер-министр. Она заслонилась от солнца, чтобы рассмотреть его.
– Не надо, не вставай, – сказал он. – Хотел бы я посидеть рядом с тобой, но нужно идти и разговаривать с этими ужасными людьми. Все улажено за ничтожную плату – выступление с речью в Честерском обществе Красного Креста. Я смогу приехать на уик-энд в Пенрос.
– Чудесно.
– Правда?
– Дождаться не могу.
– Тогда до следующей субботы, милая.
– До встречи.
Он послал ей призрачный воздушный поцелуй.
Она смотрела, как он продвигается по лужайке в сторону дома – крабьим шагом политика, останавливаясь то здесь, то там, чтобы перекинуться парой слов, вспоминая имена, одаривая улыбками, прежде чем окончательно раствориться в толпе.
«Ну и ну», – подумал Димер, делая вид, будто разглядывает соседний розовый куст, хотя лепестки с цветов уже облетели. Он не расслышал ни слова из их разговора и точно не знал, чему оказался свидетелем, но это определенно было что-то важное.
Тем временем в Белграде посол Австро-Венгерской империи доставил в Министерство иностранных дел Сербии ультиматум своего правительства.
Часть вторая. Война24 июля – 4 августа 1914 года
Глава 6
В мыслях он так сосредоточился на Ирландии, на преследующих его видениях гражданской войны и неизбежного краха возглавляемого им правительства, что, отвечая на утренний звонок из Министерства иностранных дел, в кои-то веки не сумел сразу уловить значимость сказанного.
– Мы получили копию требований австрийцев, – сообщил ему Грей. – Только что доставлена их послом.
– И что вы об этом думаете?
Он посмотрел на часы, стоя посреди кабинета своего личного секретаря. Марго лежала наверху в постели с мигренью, которая разыгралась от нервного напряжения при подготовке к садовому приему. Автомобиль ждал премьер-министра перед домом, готовый доставить его во дворец. Венеция была за триста миль отсюда. Его совсем задергали. Будь это не Грей, а кто-нибудь другой, он бы вообще не подошел к телефону.
– Я сказал ему, что это самый устрашающий документ из всех, какие одна страна адресовала другой.
– Хуже, чем мы ожидали?
– Бесконечно хуже.
Только теперь премьер-министр осознал важность полученных сведений. И в его адвокатской голове отлаженная система учета информации переместила европейский кризис из ящика низкой приоритетности в высший.
– Было бы хорошо, если бы вы сегодня же представили его кабинету министров. А я должен сейчас пойти и разобраться с нашими беспокойными меньшими соседями.
Он передал трубку своему личному секретарю Морису Бонэму-Картеру, надел цилиндр, и они вместе вышли из дома на Даунинг-стрит. Хорвуд уже стоял возле «нейпира», открыв заднюю дверцу. Пока премьер-министр забирался в пустой салон, одинокий фотограф успел сделать снимок.
Венеция прибыла в Пенрос накануне вечером, уже затемно, после пятичасовой поездки в поезде, и легла в постель далеко за полночь. Она проспала бы куда дольше, если бы не пронзительные крики павлина прямо под окном.
Она сбросила одеяло и прошла через всю комнату, чтобы задернуть шторы. После лета, проведенного в Лондоне, не услышать шума автомобилей и не увидеть ни единого человеческого существа было просто потрясающе. Только тишина Северного Уэльса, широкая открытая терраса из песчаника, где павлин раскрыл веером хвост на обозрение отсутствующей публики, огромная лужайка, окруженная лесом, а вдалеке за деревьями – сверкающее на солнце Ирландское море.
Быстро надев купальный костюм, приготовленный для нее Эдит, парусиновые туфли и теплый халат, Венеция вышла в коридор, прошла мимо доспехов и неулыбчивых портретов предков на стене и спустилась по скрипучей лестнице. Из подсобных помещений доносились голоса, говорящие по-валлийски, и запахи завтрака: жареного бекона и копченой рыбы, приготовленной на гриле, и она мгновенно почувствовала, что проголодалась.
Однако в первый день в Пенросе она всегда следовала одному и тому же ритуалу: сначала купаться, а потом уже за стол. Она позвала своего спаниеля Гека, вышла через застекленную дверь на террасу и направилась по влажной от росы траве в сторону леса.
Дом в Пенросе был огромным – просторный особняк из серого камня с эркерами, башнями, башенками и зубчатыми стенами, придающими ему облик замка, а в самом поместье имелись обнесенный оградой сад, оранжереи, фруктовые сады, внутренние дворики, амбары и фермы – в общей сложности шесть тысяч акров. На самом деле это было неразумно: владеть таким имением, где столько людей трудились целый год, чтобы твоя семья могла прожить здесь в роскоши месяц-другой. Ее отец унаследовал все это, как и многое другое, когда ему было шестнадцать лет, и не особенно задумывался о таких вещах.
В садовой ограде, скрытая за кустами, пряталась маленькая калитка в готическом стиле. Подростком Венеция представляла себе, что это потайная дверь в волшебный мир короля Артура. Временами, например этим утром, так и оставалось до сих пор. Она шла по узкой тропинке среди безмолвных деревьев. Солнечный свет пробивался сквозь верхние ветви и падал полупрозрачной дымчатой пеленой на рододендроны и папоротники. Двумя минутами позже Венеция вслед за бегущим впереди Геком вышла из-под деревьев на пустынный изгиб белоснежного песчаного пляжа.
Менее чем в миле справа от нее горизонт закрывала плавная линия побережья Англси; порт Холихеда виднелся на таком же удалении слева. И все же можно было поверить, будто она единственный человек на Земле. Венеция сняла халат и шагнула в море.
Вода была слишком холодной, чтобы плавать долго. После купания она отправилась на поиски пингвина, которого купила в ливерпульском зоомагазине со смутным намерением основать колонию. Когда-то Венеция, подражая лорду Байрону, держала медвежонка, пока он не вырос и не начал гоняться за гостями дома, после чего отец отдал его в зоопарк. Пингвина она нашла одиноко стоящим на скале. Но стоило ей приблизиться, птица нырнула в воду и уплыла прочь.
По пути домой Венеция остановилась нарвать вербены. А после завтрака села на террасе писать ежедневное письмо премьер-министру.
Мой милый, пусть этот пучок сладко-пахнущей травы напомнит тебе о том, что ждет тебя в Пенросе. Я перекраиваю свою душу, читаю Пипса[13], сидя на солнышке, и наслаждаюсь тишиной, пока это возможно. Завтра приедут Сильвия и Энтони, потом Бланш и Эрик, все со своими детьми, и покой будет нарушен. Последние несколько месяцев с тобой были просто божественными. Боюсь, мне не хватит слов рассказать тебе, что я чувствую. Но я так хочу, чтобы ты был здесь рядом со мной, и не могу дождаться субботы. С любовью…
Он пробивался сквозь день, как корабль через бушующее море, не имея более высокой цели, чем выжить и добраться до его конца.
Сначала ему пришлось выслушать короля, который со слезами на глазах произнес короткую речь в перерыве переговоров в Букингемском дворце («Прощайте, мне очень жаль, но благодарю вас»); затем, снова на Даунинг-стрит, где вместе с Ллойд Джорджем он попытался умиротворить ирландских националистов обещанием внести на следующей неделе законопроект о самоуправлении; далее, поскольку он был еще и военным министром, обязанным заботиться о лояльности армии, ему предстояло пережить обед в клубе «Мальборо» с участием множества армейских чинов; потом, опять на Даунинг-стрит, прошло заседание кабинета министров – восемь мужчин сидели жарким июльским днем за длинным столом, и каждый стремился выразить свое мнение по ирландскому вопросу, хотя всем им нечего было прибавить к уже сказанному. Он терпеливо сносил все это, делал короткие пометки по каждому выступлению, и в итоге только после четырех часов дня они наконец добрались до австрийского ультиматума Сербии. Премьер-министр то и дело поглядывал на часы на каминной полке. В пять ему предстояло выступить в парламенте с заявлением по Ирландии.
– Министр иностранных дел?
– Возможно, будет полезно, если я зачитаю этот документ, премьер-министр…
Всякий раз, мысленно переживая заново следующие десять минут, он вспоминал, что воздух в зале заседаний словно бы истончился, свет померк, а звуки вечернего пятничного уличного движения за открытым окном отдалились, когда Грей сухим, внятным голосом излагал требования империи Габсбургов к сербам, которые должны были ввести цензуру для враждебно настроенных к Вене газет, распустить все ведущие подрывную деятельность организации, уволить всех критикующих императора офицеров и чиновников, разрешить силам безопасности его императорского величества действовать на территории страны, чтобы выследить убивших эрцгерцога террористов…
– Австро-Венгрия ожидает ответа завтра, в субботу, до шести часов вечера, – заключил Грей и отложил документ в сторону.
– И каков, по вашему суждению, будет ответ сербов? – спросил премьер-министр.