– Вероятно, они сочтут за благо выполнить отдельные требования. Но не смогут согласиться на все. Ни одна страна не смогла бы.
– И что дальше?
– В худшем случае – вторжение Австро-Венгрии. Россия придет на помощь братьям-сербам. Германия объявит мобилизацию, чтобы противостоять русской угрозе. И когда это произойдет, Франция по условиям договора будет обязана оказать поддержку России. Коротко говоря, начнется всеобщая европейская война, каких не было со времен Наполеона.
– Чтобы прояснить ситуацию, – начал Ллойд Джордж. – Если дело дойдет до войны, мы ведь юридически не обязаны вставать на сторону Франции?
– Юридически – нет.
– Но Франция – наш союзник! – вспылил Уинстон. – Если она вступит в войну, как можем мы, при любых юридических тонкостях, сохранить честь, оставаясь нейтральными?
И тут тишину взорвали возмущенные крики: «Нет!», «Чепуха!». Руки в ужасе взметнулись вверх.
Премьер-министр оглядел стол и записал несколько имен. Немалая часть его работы заключалась в вычислениях. Он подсчитал, что добрая половина министров категорически выступала против любого британского вмешательства в войну. И решил быстро покончить с этим:
– Думаю, мы все должны согласиться с одним: общеевропейская война стала бы катастрофой. Поэтому наши ближайшие действия совершенно очевидны: приложить все силы, чтобы предотвратить войну.
– В этой связи я попросил германского посла зайти ко мне сегодня вечером и обсудить возможность создания посреднической группы, включающей нас, Германию, Францию и Италию, чтобы оказать давление на Австрию и Сербию и избежать конфликта, – сообщил Грей.
– Хорошо. А теперь я должен покинуть вас, чтобы сделать заявление. Тем временем предлагаю всем нам позаботиться о том, чтобы широкой публике не было сказано ничего такого, что могло бы вызвать всеобщую панику. Давайте действовать единым фронтом.
На этом он с облегчением завершил встречу.
Ему отчаянно не хватало свежего воздуха для просветления головы, и он решил пройти пешком полмили до палаты общин. Бóльшая часть членов кабинета министров поступила так же, поодиночке либо парами, спереди и сзади него, вытянувшись вдоль всего Уайтхолла. Уинстон пристроился рядом с ним.
– Знаете, может быть, новости не такие уж и плохие.
– Как так?
– Это отвлечет внимание от Ирландии и поставит в тупик тори. Вряд ли они смогут толкнуть нас на грань гражданской войны в тот момент, когда мир в Европе висит на волоске.
– Я бы не стал полагаться на это.
– Первый и Второй флоты все еще собраны вместе в Портленде после летнего смотра. Я могу объявить, что мы так их и оставим, единой боевой силой, исключительно ради предосторожности, разумеется. Это может удержать Германию от вмешательства в конфликт.
Премьер-министру не понравилось, как это прозвучало, но логику он уловил, и таким образом определенно можно было оказать давление на тори.
– Скажите об этом Грею. Но мы должны действовать осторожно. Ставки очень высоки.
Он опустил голову, желая прекратить разговор, и через несколько мгновений Уинстон ускорил шаг и догнал Грея. Премьер-министр почти беспечно повертел в руках трость. «Вот она, наша партия войны», – подумал он.
В палату общин он вошел под вялые аплодисменты парламентариев-либералов. Кабинет министров тесной группой уселся на переднюю скамью рядом с ним. Их мрачность немедленно заметили, и по палате пробежал холодок. Премьер-министр посмотрел на Бонара Лоу, которого презирал за предательскую позицию по ирландскому вопросу. Взгляд у лидера тори был непривычно неуверенным. Возможно, он уже слышал об ультиматуме.
– Ваше заявление, премьер-министр, – сказал спикер.
Премьер-министр поднялся и коротко сообщил о провале переговоров и намерении правительства во вторник представить парламенту законопроект об ирландском самоуправлении. Бонар Лоу встал и поблагодарил его за выступление без дальнейших комментариев. Вот все и случилось: одно из его крупнейших поражений в парламенте. Это заняло не больше четырех минут.
Пока палата медленно пустела, он оставался на своем месте, наблюдая, как парламентарии расходятся на уик-энд. Пробыв премьер-министром шесть лет, он разочаровал больше людей, чем сумел продвинуть в политической карьере, и замечал, как смотрят на него собственные сторонники: кто-то заискивающе, кто-то завистливо, а кто-то и враждебно, но настоящих друзей среди них не было. Премьер-министр почувствовал внезапный приступ меланхолии, часто преследовавший его в минуты усталости. Он заставил себя подняться и прошел за креслом спикера в свой кабинет.
Премьер-министр сел за длинный стол, вокруг которого могли разместиться двадцать человек, и потянулся за листком бумаги. «О дорогая, милая Венеция, – подумал он, хотя и не решился написать эти слова, – как бы я хотел сейчас отправиться с тобой на обычную нашу пятничную прогулку».
Это черный день в моем календаре, в первую очередь потому, что «свет погас», и значит, все, на что я полагался, оказалось далеко от меня, и сейчас я похож на человека, которого отнесло прочь от спасательного круга.
Он писал очень быстро, воображая, будто она сидит рядом с ним в этой комнате, и пересказывал ей события прошедшего дня: провал переговоров, австрийский ультиматум.
Мы находимся на вполне измеримом или вообразимом расстоянии от настоящего Армагеддона, который уменьшает всех этих ольстерских активистов и националистов до их истинных размеров. К счастью, нет никаких причин полагать, что мы должны быть в нем кем-то иным, кроме наблюдателей. Но от этого документа кровь стынет в жилах, правда? Любимая, как жаль, что я не могу рассказать тебе, какой опорой ты была и всегда будешь для меня. Я хочу знать, как прошла твоя поездка, встретила ли ты Гека и пингвина, какое платье ты наденешь сегодня вечером и кучу других вещей. Напиши подробно. Благослови тебя Господь, любовь моя!
Он надписал адрес на конверте и опустил в почтовый ящик в главном вестибюле. Затем, чувствуя одиночество и не придумав себе никакого лучшего занятия, направился через подземный переход под Вестминстерским дворцом в парикмахерскую. В этот поздний пятничный час она была в полном его распоряжении. Он сел в кресло перед зеркалом, разочаровался в своих попытках завязать разговор с вежливым, односложно отвечающим парикмахером и перешел к скучной процедуре стрижки. «Она будет рада», – подумал он. Несмотря на разразившийся кризис, премьер-министр не видел причин, мешающих ему приехать в Пенрос через восемь дней.
Поздним субботним утром он выехал на машине с Даунинг-стрит вместе с Артуром, или Оком, третьим по старшинству своим сыном. Премьер-министр был доволен, что с ним именно Ок, более приятный спутник, чем его братья-интеллектуалы. Артур бросил Оксфорд, так и не получив ученой степени, потом служил в гражданской компании в Судане, а теперь занимался какой-то торговлей с Аргентиной. Милый Ок… Можно было уверенно положиться на то, что он не станет говорить о Сербии. На ланч они отправились в отель «Скиндлс» в Мейденхеде с министром внутренних дел Реджи Маккенной и его женой Памелой, затем сыграли вчетвером в гольф в «Хантер-Комбе» в Хенли-он-Темс. Премьер-министр никогда не говорил о политике на поле для гольфа, шагая по пружинистой беркширской траве навстречу ветру. Он закатил пару приличных дальних ударов, и они выиграли у Маккенна со счетом 2:1, а потом поехали в маленький загородный домик Марго в Саттон-Кортни, неподалеку от Оксфорда, на давно запланированный семейный вечер.
Дом, носивший название «Пристань», вовсе не был величественным сооружением. Парадная дверь открывалась на деревенскую улицу. Но прямо за садом через цепь прудов и небольших озер протекала Темза, придавая дому особое очарование. Он был отреставрирован в стиле «арт энд крафт»[14]: голые кирпичные стены и ковры ручного плетения на лакированном паркете. У премьер-министра была здесь небольшая спальня со столом, заменявшая ему кабинет. Марго жила в перестроенном из амбара доме за пешеходным мостом через реку. Реймонд уже приехал, и Герберт, или Беб, – адвокат, желающий стать писателем, и старшая дочь Вайолет, которая сбежала по ступенькам крыльца, чтобы поцеловать отца.
Вечер был теплый. Двери в сад были подперты цветочными горшками, чтобы впустить ветерок. После шумного обеда, где он сидел во главе стола с привычным сдержанным благодушием, Реймонд и Беб отправились в сад играть в шахматы, а сам премьер-министр, прихватив бокал бренди, расположился в библиотеке, чтобы сыграть в бридж в паре с Вайолет против Марго и Ока. Мачеха и падчерица, по обыкновению, повздорили, сначала по причине невразумительных заказов, потом то ли из-за плохого освещения, то ли из-за сквозняка. Иногда ему казалось, что поладить с ними сложнее, чем утихомирить министров. Ок посмотрел на него через стол и подмигнул.
Чуть позже десяти вечера зазвонил телефон.
Премьер-министр закончил партию, дожидаясь, когда горничная ответит на звонок и позовет его. Потом отпил немного бренди и вышел в гостиную.
– Премьер-министр?
Это звонил Бонэм-Картер, его личный секретарь.
– Да, Бонги?
Он не знал, откуда взялось это детское прозвище, но оно его забавляло. Юношескому легкомыслию он отдавал предпочтение перед старческой церемонностью. Дети и друзья называли его Премьер. Он не возражал.
– Простите, что побеспокоил вас, сэр. Я звоню из кабинета, так как подумал, что вы хотели бы об этом знать… Только что пришла телеграмма из нашего посольства в Будапеште.
– Да?
– Австрийцы ознакомились с ответом сербов на их ультиматум и заявили, что, хотя те и приняли некоторые требования, этого недостаточно.
– Что ж, ничего удивительного. Не засиживайтесь допоздна. Дайте мне знать, если события будут развиваться.
Он вернулся к карточному столу.
– Что случилось? – спросила Марго.
– Ничего такого, чтобы потребовалось прерывать игру. Кажется, тебе сдавать.