– Вы освобождаете меня, премьер-министр?
– О нет, дорогой мой мальчик! Вы не освобождены! – Он был в прекрасном расположении духа и уже представлял, как гуляет по берегу с Венецией. – Подождите двадцать минут, а потом позвоните Бонару Лоу и скажите, что я принимаю предложение.
Он вызвал Ллойд Джорджа и Грея и рассказал им о том, что сделал, а потом пригласил Грея остаться на ланч. Марго уже позвала Уолдорфа Астора, Этти Десборо и Гладстонов. За столом царило беззаботное настроение. Все сторонились политики. Полтора часа спустя Грей заявил, что должен вернуться в министерство, и на этом ланч закончился. Через двадцать минут он появился, слегка запыхавшись, с телеграммой из британского посольства в Берлине. Канцлер Германии Бетман-Гольвег выступил с предложением: если Британия согласится остаться в стороне от войны, Германия откажется от аннексии Бельгии, Голландии, а также каких-либо территорий Франции, за исключением колоний.
– Довольно грубая выходка, – сказал премьер-министр.
– Грубая? – закусил губу обычно суховатый дипломат. – За кого нас принимают? По сути, они предлагают нам стать их пособниками.
– Как мы им ответим?
– Мы должны немедленно отклонить это предложение. Чем дольше мы будем откладывать, тем больше вероятность, что они истолкуют наше молчание как карт-бланш на вторжение. – Грей показал на письменный стол. – Могу я?
– Да, конечно.
Грей выдвинул стул, опустился на него, взмахнув полами фрака, словно пианист перед выступлением, и начал писать. Премьер-министр наблюдал за Греем, чье возмущение он разделял, но не доверял шагам, предпринятым в порыве эмоций. Лучше заново рассмотреть проблему со всех сторон и лишь затем принять окончательное решение – сказывалась старая привычка юриста к последней мысленной проверке. Вот и сейчас он спрашивал себя: что, если вся цепь их рассуждений в корне неверна? Франция разбила Германию на поле боя в 1870 году, и Земля продолжала вращаться, а Британия не потеряла ни одного солдата. Так ли важно, если Германия пройдет через территорию Бельгии, если она все равно потом отступит? Эта мысль настигла его, словно внезапный приступ головокружения. Но стоило ему представить, как он отходит от края скалы, и тропинка мгновенно исчезла.
– Премьер-министр?..
Грей показывал ему черновик телеграммы британскому послу в Берлине.
Вам надлежит сообщить германскому канцлеру, что его предложение соблюдать нейтралитет на подобных условиях не может быть рассмотрено. Для нас такая сделка с Германией за счет Франции была бы бесчестьем, после которого мы уже никогда не вернули бы стране доброе имя.
В голове премьер-министра возник образ Венеции, стоящей на фоне моря в белом платье и соломенной шляпе и протягивающей руки к нему, – мелькнул и тут же растаял вдали.
– Очень хорошо, – сказал он, возвращая черновик Грею. – Отправляйте.
Каледониан-роуд шла с севера на юг недалеко от того места, где жил Димер, – торговая улица, широкая, серая и грязная, как Темза, по обеим сторонам которой располагались маленькие магазинчики с жилыми комнатами над ними.
Парикмахерская Карла Эрнста приютилась в тени железнодорожного моста между двумя невзрачными лавками: зеленщика и скобяной. Красно-белый цирюльничий столбик[18] перед входом весь потрескался, выкрашенное в бутылочно-зеленый цвет окно не давало возможности разглядеть что-то внутри, дверь, в отличие от соседних, была плотно прикрыта, несмотря на жару. Димер дважды прошелся мимо, но так и не встретил ни одного посетителя. На третью попытку он не решился.
Чуть дальше по другой стороне улицы располагалось итальянское кафе. Димер купил газету, зашел внутрь и сел за стол у окна, нижняя часть которого была затянута тюлевой занавеской, защищая от взглядов прохожих. Отовсюду слышались разговоры на разных языках: польском, русском, немецком, идише, французском. Когда по мосту проходил поезд, ложка стучала о блюдце.
Димер проторчал здесь сколько смог, заказал макароны с сыром, хотя не был голоден, лениво ковырялся в тарелке, то и дело отгонял официанта, норовившего убрать посуду, и все это время продолжал наблюдать за парикмахерской. Он насчитал полдюжины заходивших и выходивших людей, отметил время и набросал короткое описание каждого из них на полях газеты. Троих он счел обычными клиентами, но трое других провели там слишком мало времени, да и подходили к парикмахерской с предосторожностью. Эрнст, скорее всего, находился внутри, но точно сказать было трудно. Вдруг у него есть сообщник?
Было уже начало пятого, когда Димер наконец-то расплатился, засунул газету в карман и вышел на улицу. Через полчаса с небольшим все вокруг закроется, а он до сих пор этого Эрнста в глаза не видел. И тогда Димер решил рискнуть. Перешел через дорогу и осторожно направился к парикмахерской. На двери все еще висела табличка «ОТКРЫТО». Он бросил взгляд налево, потом направо и повернул дверную ручку. Когда он заходил, звякнул колокольчик.
Внутри никого не было. Димер быстро осмотрелся: вращающееся кожаное кресло, зеркало в тяжелой раме, заставленные пузырьками полки, раковина в углу и гора волос, заметенных под нее, единственная яркая электрическая лампочка с колбой из розового стекла, сладкий запах помады. А затем занавески в задней части комнаты раздвинулись, и появился мужчина в белой куртке. Они посмотрели друг на друга.
– Мы уже закрываемся, – сказал Эрнст.
Это был он, никаких сомнений: акцент, широкое лицо, редеющие светлые волосы, нос, вероятно когда-то сломанный, а потом плохо вправленный.
– Там висела табличка «Открыто».
Зачем Димер это сказал? Он ведь уже получил что хотел. Нужно было просто уйти, и все.
– Ну… значит… еще рано, – пожал плечами немец и присмотрелся к Димеру. – Но вы же стриглись совсем недавно, верно?
– Я только хотел побриться. Но если вы закрылись, тогда ладно. Я просто проходил мимо.
Эрнст подошел к двери и сменил табличку на «ЗАКРЫТО».
– Никаких проблем. Давайте сюда ваш пиджак.
Комизм положения не укрылся от Димера. И тот и другой старались не вызвать подозрения, и обоим пришлось делать то, чего они не хотели. Димер стащил с себя пиджак и отдал Эрнсту, надеясь, что тот не заметит записи на полях газеты, а немец усадил его в кресло, подоткнул полотенце под воротник и развернул к зеркалу. Потом скрылся за занавеской, чтобы наполнить тазик горячей водой, – Димеру почудилось или он слышал шепот? – а потом вернулся и принялся намыливать помазок.
– Вы живете где-то поблизости? – поинтересовался Эрнст.
– Более или менее, пару минут пройти пешком.
Эрнст нажал на рычаг, и кресло резко откинулось назад, так что Димер теперь лежал в нем почти горизонтально. Немец навис над ним с опасной бритвой в руке. Изо рта у него пахло резко и неприятно.
– Можно спросить, чем вы занимаетесь?
– Да так, то одним, то другим. У меня много дел.
– Это хорошо… Сидите спокойно, пожалуйста.
Димеру и в лучшие времена не нравилось это ощущение беззащитности во время бритья. А уж лежать на спине, когда германский шпион шаркает лезвием по твоему горлу, было тем более неприятно. Он вцепился в подлокотники кресла. Слава богу, Эрнст, похоже, потерял интерес к беседе, и бритье продолжалось в тишине. Через десять минут, заплатив шиллинг и пообещав зайти снова, Димер вышел на улицу, радуясь городской суете и жаре, и провел рукой по непривычно гладкому подбородку.
Следующим утром, в пятницу, Венеция, как обычно, получила письмо с Даунинг-стрит. Написанное накануне вечером, оно было короче прежних и рассказывало о событиях, случившихся за день, включая тайный визит к Бонару Лоу и угрожающие условия германского предложения. Она почувствовала, какое напряжение он испытывал.
Сегодня перспективы мне представляются очень мрачными. Завтра в 11 у нас будет еще одно заседание кабинета министров. От того, как там пойдут дела, во многом зависит, смогу ли я выполнить свое обещание Честеру, кот. интересует меня исключительно как предлог. Однако, если только судьба не окажется слишком жестокой ко мне, я все равно надеюсь приехать в субботу и увидеть тебя, возможно, в твоем новом платье в полоску, а не в «желтой угрозе». Ты говоришь, что «будешь разочарована», если я не приеду. Жаль, я не могу передать, что почувствовал бы я! С нежнейшей любовью.
Она сложила письмо и невидящим взглядом уставилась в окно. Видимо, ей должно было польстить, что он размышляет о том, платье какого цвета ей надеть, но не в такое же время? Сама она об этом не задумывалась ни на мгновение. Так или иначе, вся эта поездка должна уже была превратиться в фантазию. И ее тревожило, что он этого не понимает.
Кабинет министров собрался в одиннадцать, и сразу стало ясно, что ни о какой поездке для выступления в Честере не может быть и речи. Премьер-министр нажал кнопку под столом и вызвал Бонги, чтобы тот отменил выступление и принес ему Железнодорожный справочник Брэдшоу. Пока вокруг разгорались споры о нейтралитете Бельгии и моральном долге Британии перед Францией, он искал расписание субботних поездов до Холихеда. Только тот, что отходил в полдень, мог доставить его в Пенрос к обеду. Почувствовав, что Ллойд Джордж вопросительно смотрит на него через стол, премьер-министр закрыл справочник и вернул Бонги, а затем переключил все внимание на обсуждение.
Раскол сохранился: примерно половина министров выступала против британского вмешательства, а вторая половина считала его неизбежным, и Уинстон был самым воинственным среди них. Премьер-министр довел дело до удовлетворительного, на его взгляд, решения не предпринимать пока ничего, кроме отказа дать официальные гарантии поддержки Франции в случае нападения на нее Германии.
После заседания он вместе с Уинстоном вышел через садовые ворота и прогулялся по Плац-параду конной гвардии до Адмиралтейства на ланч с лордом Китченером, генеральным консулом в Египте, который приехал из Хартума, чтобы получить графский титул, и остался в Лондоне на целый месяц. Как и ожидал премьер-министр, настроение у фельдмаршала было боевое, из-за чего, вероятн