Несмотря на все старания, он все еще чувствовал себя посторонним в этой чужой стране. Бут, Броди и Фетерстон были людьми не его круга, как и он для них: эти военные, переведенные из полков отдаленных графств, если не говорили о работе, то громко обсуждали охоту, лыжные гонки, поло и теннис, а также с большим удовольствием придумывали прозвища для каждого сослуживца: майора Дрейка из Стаффордшира, начальника отдела контршпионажа, они прозвали Душкой, Холта-Уилсона, сына священника, – Святошей Вилли, а Димера – Дрёмой. Девушки с правильной речью из архива вели себя с ним вежливо, но единственным их достоинством, позволившим получить эту работу, было знакомство родителей с начальником службы майором Келлом, и рядом с ними Димер чувствовал себя немного неловко. Матерые волки из Скотленд-Ярда тоже держались обособленно.
Да и что это была за работа? В первые дни после объявления войны МО-5 арестовала двадцать два подозреваемых в шпионаже на Германию. Но Димера посчитали слишком молодым для участия в допросах. Взамен ему поручили проверять десятки сообщений от рядовых граждан, которые пересылал им Скотленд-Ярд: о немцах-официантах из Мейдстона, замышляющих диверсию на железной дороге в Кенте; о рыбаках, подающих с побережья Канала сигналы германским подводным лодкам. Один армейский офицер заявил, что лорд-канцлер Холдейн якобы прячет радиопередатчик за шкафом в своей спальне. Первый морской лорд[22] принц Луи Баттенбергский родился в Австрии, и одного этого уже оказалось достаточно для подозрений. А служанка премьер-министра, немка фрау Анна Майер, как говорят, до сих пор жила в его доме на Даунинг-стрит и крала документы. И все это были не фантазии каких-то чудаков, а письма от благонадежных и здравомыслящих представителей среднего класса, ожидавших, что к их сообщениям отнесутся со всей серьезностью. Бегая от одного информатора к другому и заполняя свой блокнот новыми небылицами, Димер не стал относиться к согражданам с большей любовью. Казалось, за одну ночь всю страну охватила паранойя, получившая название «шпиономания».
В паузах между распутыванием этих никуда не ведущих нитей он проводил свободное время в архиве, прорабатывая картотеку настоящих шпионов, знакомясь с германской шпионской сетью, стараясь найти какую-нибудь зацепку, которая помогла бы опознать человека, сбежавшего из спальни над парикмахерской Эрнста. Может, это был гауптман Курт фон Веллер, бывший прусский офицер, арестованный несколькими днями позже? Или Гарольд Даттон, армейский служащий, скопировавший информацию об оборонительных сооружениях Портсмута? Или даже Мария Крёнер, вдова германского агента Вильгельма Крёнера? А возможно, это кто-то другой, настолько хитрый, что не попал в архивную картотеку. Кем бы он или она ни были, у этого человека хватило проворства проскользнуть мимо сержанта Ригана в темный переулок, перебраться через железнодорожную насыпь и скрыться в ночи.
Покончив со списком шпионов, Димер перешел к растущему каталогу тысяч подданных Германии и Австрии, чьи карточки были помечены двумя заглавными буквами, обозначающими степень благонадежности: от ДД (действительно дружелюбный) к ВД (возможно дружелюбный), ВВ (возможно враждебный) и, наконец, ДВ (действительно враждебный). Действительно враждебный! Димера коробило от этих школярских выражений.
Именно в этом отделении архива он и сидел в понедельник, 17 августа, на тринадцатый день с момента объявления войны, когда к нему подошел Холт-Уилсон, из-за летней простуды его большой, похожий на клюв нос покраснел, и с него капало.
– О, доброе утро, Димер! Так и думал, что найду вас здесь. Шеф хочет вам кое-что поручить. – Сказав это, он высморкался в огромный платок.
В душе Димера забрезжила надежда.
– Доброе утро, сэр. И что же это?
– Интересная вещица, которую нам прислал рядовой гражданин. Шеф сам вам все объяснит.
Проглотив разочарование, Димер двинулся следом за Святошей Вилли через дежурную комнату к Келлу. Еще в самом начале он выслушал от шефа пару сдержанных напутственных слов, но порог его кабинета переступил впервые. В углу стояла армейская раскладушка с аккуратно сложенным одеялом – Келл часто работал по ночам. Застекленная дверь вела на балкон с видом на Темзу. Сорокалетний майор сидел за столом. В твидовом костюме, с круглыми очками и зачесанными назад волосами, открывающими широкий лоб, он больше походил на молодого директора школы, чем на солдата. Между собой коллеги называли его Келли, но только когда он не мог услышать. У него была репутация умного человека (рассказывали, что он говорит на шести языках) и сторонника строгой дисциплины.
– Садитесь. Привыкли к новой службе?
– Думаю, да, сэр. Спасибо.
– Итак, у меня есть для вас работа. Почти головоломка. Вот, взгляните.
Он поднял крышку маленькой картонной коробки и пододвинул ее по столу к Димеру. Внутри лежали грязные и выцветшие листки тонкой копировальной бумаги с напечатанным на них текстом. Они были разделены на три стопки, каждую из них перевязали бумажной лентой с пометкой «СДП», «М» и «Г».
Димер поднял глаза на Келла.
– Это секретные телеграммы, полученные Министерством иностранных дел перед самым объявлением войны и недавно обнаруженные в трех разных местах: в Сент-Джеймсском парке, возле реки в Марлоу и в поле неподалеку от Горинг-он-Темс.
– Найденные рядовыми гражданами?
– Именно так, причем независимо друг от друга. Их передали в местные полицейские участки в разное время в интервале десяти дней, откуда затем отправили в Скотленд-Ярд. А теперь нас попросили взглянуть на них. Очевидно, кто-то обеспокоен тем, что в Министерство иностранных дел проник германский агент. Но все это выглядит бессмыслицей. Несомненно, агент хранил бы эти материалы очень бережно и не стал бы их разбрасывать, словно конфетти, по всей Южной Англии.
– Это как будто загадка из рассказов о Шерлоке Холмсе, – заметил Холт-Уилсон.
– Особенно тревожит то, что такие важные сообщения всегда шифруют. Две телеграммы присланы от наших послов в Берлине и Вене, и они почти наверняка перехвачены в закодированном виде германцами и австрийцами, а это означает, что, завладев расшифровкой, противник сможет сравнить их и взломать наши шифры.
– Настоящая загадка, – повторил Холт-Уилсон, высморкался и осмотрел платок. – Кто бы это ни сделал, он должен понести наказание.
– Наша первая задача, – сказал Келл, – предоставить Министерству иностранных дел какое-то объяснение. Я уже сообщил о случившемся Уильяму Тирреллу, личному секретарю сэра Эдуарда Грея, и предупредил, что прямо сейчас пришлю ему эти телеграммы. Хочу, чтобы вы показали их ему лично и спросили, что он об этом думает. Мы должны убедиться в том, что они не попытаются замести мусор под ковер, потому что история очень неприятная, а намерены оказать нам помощь в проведении полноценного расследования. – Он вернул крышку на место и посмотрел на Димера. – Так чего же вы ждете? Это ваша работа.
Димер шел по набережной, неся в Министерство иностранных дел картонную коробку, и мучился вопросом: что же сказано в этих телеграммах? Келл не предложил ему их прочитать, но и не запретил этого делать. Он был уже в Садах Уайтхолла, когда любопытство все же пересилило.
Он выбрал пустую парковую скамейку и осторожно открыл коробку. Благодаря прекрасной летней погоде слова все еще можно было разобрать. Если бы хлынул дождь, они могли бы расплыться. Та телеграмма, которую нашли возле Горинг-он-Темс, была от посла из Вены: два листа, оба неповрежденные, с предупреждением о том, что австрийцы готовятся предъявить ультиматум Сербии. У той, что обнаружили на берегу реки в Марлоу, четверть листа отсутствовала, но по оставшейся части было понятно, что она из Берлина и рассказывает о растущей враждебности германской прессы в отношении Сербии. Самой свежей оказалась телеграмма, подобранная в Сент-Джеймсском парке в позапрошлый уик-энд. В ней сообщалось, что испанское правительство конфиденциально заверило французов, что сохранит дружественные отношения с ними во время войны, а потому Франция может спокойно отвести войска, расположенные вдоль границы.
Димер положил телеграммы обратно в коробку. Может быть, он всего лишь пресловутый мальчик на посылках, но, по крайней мере, посылки эти очень важные.
Войдя в Министерство иностранных дел через главный вход, он сказал охраннику, что прибыл из Военного министерства и ему назначена встреча с мистером Уильямом Тирреллом. Сообщение передали дальше с посыльным в форменном мундире, и вскоре в вестибюле появился клерк, которым сопроводил Димера наверх по величественной лестнице и оставил в комнате размером с теннисный корт, попросив подождать здесь. Димер сел на краешек обитого красной кожей дивана, положил рядом шляпу и коробку, осмотрелся. Все вокруг поражало величиной: гигантские ковры, высокие потолки, огромные окна, исполинские портреты дипломатов и военачальников Британской империи в золотых рамах толщиной в фут, даже тиканье часов отражалось от стен непривычно гулким эхом. Когда дверь наконец отворилась, Димер и впрямь готов был увидеть великана, но большой у Тиррелла была только голова, несоразмерная щуплому телу.
Дипломат отреагировал на телеграммы поджатием губ.
– И все это нашли в полях и в парке?
– Да, сэр. Они ведь подлинные, как я понимаю?
– Это машинописные копии, их называют «кляксами», – кивнул он.
Димер достал блокнот:
– Могу я спросить, сколько человек видели их?
– Очень мало. Телеграммы такого уровня пересылают министрам в закрытых футлярах.
– Сколько таких министров?
– Пять.
– И кто же они?
Тиррелл нерешительно посмотрел на блокнот:
– Не уверен, что имею право разглашать их имена.
– Почему?
– Это секретные сведения.
– Как телеграммы?
Тиррелл слабо улыбнулся:
– Туше! Ну хорошо, исключительно для вашего сведения. Пять министров, автоматически получающих телеграммы из важнейших посольств, – это министр иностранных дел, премьер-министр, первый лорд Адмиралтейства, военный министр и министр по делам колоний.