Димер записал информацию.
– Боюсь, всех их придется опросить.
Тиррелл уставился на него и рассмеялся:
– Вот этого уже совершенно точно не случится! Вы думаете, такие люди, как Уинстон Черчилль и лорд Китченер, прервут свои важные для войны занятия, чтобы поговорить с вами? – Он закрыл коробку с телеграммами и сунул под мышку. – Предоставьте это мне. Я поговорю с министром иностранных дел.
Димер посмотрел на коробку:
– Разве наш отдел не должен сохранить телеграммы у себя как доказательства? Майор Келл горит желанием разобраться с этим делом.
– К сожалению, об этом не может быть и речи. Передайте майору Келлу нашу благодарность за то, что он вернул телеграммы, и скажите, что дальнейшим расследованием мы займемся сами. А теперь можете идти.
Две минуты спустя Димер стоял во дворе и с некоторым недоумением смотрел на монументальное здание. Ну что за люди! Он уже видел эту породу, когда расследовал трагедию на реке. Они считали себя выше законов, которым подчиняются обычные граждане. Все, что может причинить им неудобства, должно исчезнуть.
Возможно, на этом дело бы и застопорилось или, по крайней мере, участие в нем Димера, если бы не одно обстоятельство: вскоре после того, как он вернулся в Уотергейт-Хаус и повесил котелок на вешалку в дежурной комнате, к его столу подошла управляющая миссис Саммер с конвертом и прикрепленной к нему запиской от Холт-Уилсона, который отлучился на ланч с Келлом в Клубе путешественников:
Сержанту Димеру – вот еще одна! Эта передана в полицейский участок Рохамптона в субботу. Следует приобщить ее к другим документам для дальнейшего расследования. Э. Х.-У.
– Спасибо, миссис Саммер. Я займусь этим.
Димер подождал, когда она выйдет, и только потом открыл конверт. Внутри лежал всего один листок уже знакомой тонкой бумаги – на этот раз телеграмма от посла в Германии, отпечатанная на машинке и датированная 4 августа, именно тем днем, когда началась война.
МОЙ РАЗГОВОР С КАНЦЛЕРОМ ВЫДАЛСЯ ДОВОЛЬНО ТЯГОСТНЫМ. ОН СКАЗАЛ, ЧТО ОНИ ВЫБРАЛИ ЕДИНСТВЕННЫЙ ДОСТУПНЫЙ ПУТЬ СПАСЕНИЯ ИМПЕРИИ ОТ КАТАСТРОФЫ И НЕ МОГУТ РАСЦЕНИВАТЬ ИНАЧЕ КАК НЕПРИЕМЛЕМОЕ РЕШЕНИЕ АНГЛИИ НАПАСТЬ НА НИХ РАДИ ОДНОГО ЛИШЬ НЕЙТРАЛИТЕТА БЕЛЬГИИ. ОН СЧИТАЕТ АНГЛИЮ ПОЛНОСТЬЮ ОТВЕТСТВЕННОЙ ЗА ТО, ЧТО МОЖЕТ ПРОИЗОЙТИ. Я СПРОСИЛ У НЕГО, ПОНИМАЕТ ЛИ ОН, ЧТО ЧЕСТЬ ОБЯЗЫВАЕТ НАС СДЕЛАТЬ ВСЕ ВОЗМОЖНОЕ ДЛЯ СОХРАНЕНИЯ НЕЙТРАЛИТЕТА, КОТОРЫЙ МЫ ГАРАНТИРОВАЛИ. ОН ОТВЕТИЛ: «НО КАКОЙ ЦЕНОЙ!»
Листок был почти не смят. Вряд ли он мог пролежать на земле всю ночь, поскольку совсем не пострадал от росы. Должно быть, его подняли очень быстро. Прошло всего сорок восемь часов с того момента, как нашли документ. Возможно, след еще не успел остыть. Димер огляделся. Никто, похоже, не обращал на него внимания. Он положил телеграмму в конверт, засунул его в карман пиджака, забрал котелок и вышел обратно в солнечный летний день.
Добираться до Рохамптона, расположенного в пригороде на юго-западе Лондона, пришлось сначала на автобусе, а затем на поезде до станции Барнс. Димер прибыл туда чуть позже двух часов дня и зашагал по улице к центру деревни. Приятно было оказаться за городом в первый раз за много недель – семейные пикники под деревьями, женщины в элегантных легких платьях и соломенных шляпках, мужчины в летних куртках, свежий воздух, наполненный птичьим пением. Совсем нетрудно позабыть на четверть часа, что страна воюет.
В полицейском участке он предъявил свое удостоверение и попросил проверить все записи в журнале за субботу, когда полиции передали государственные документы. Дежурный сержант был в тот день на службе, а потому прекрасно помнил, как это происходило. Поздним утром – он сверился по журналу – да, вот оно, в одиннадцать сорок пять. Их принес пожилой джентльмен, мистер Альберт Харди с Медфилд-стрит, старый зануда, вечно наведывающийся пожаловаться то на одно, то на другое: мусор, бродячих собак, непристойное поведение на пустоши. Сержант не придал находке особого значения, зато инспектор сразу за нее ухватился.
– Медфилд-стрит, – повторил Димер. – Я смогу сам ее найти?
– Да, просто выходите отсюда и через полмили поворачиваете налево по Рохамптон-лейн – прекрасное место с видом на Патни-Хит. А это так важно, да?
Сержант сложил руки на груди и наклонился через стол, надеясь услышать что-то интересное.
– Простите, не могу вам сказать.
Уже выходя, он услышал, как сержант буркнул что-то про «чертов Скотленд-Ярд».
Медфилд-стрит и в самом деле оказалась приятным для жизни местечком: ряд аккуратных трехэтажных загородных домов из красного кирпича, обращенных фасадом на юг в сторону пустоши с высокой золотистой травой, хоть сейчас готовой к сенокосу. Дверь дома мистера Харди была крепкой и ровной, окованной железом и с железным же молоточком. Стоило Димеру постучать, как тотчас залаяла собака, а затем появился и хозяин, удерживающий за ошейник маленького терьера.
– Мистер Альберт Харди?
– Да.
– Я детектив-сержант Димер из столичной полиции. Простите, что беспокою вас…
Но мистер Харди только обрадовался беспокойству. Ему явно нечем было заниматься, кроме как целый день наблюдать за тем, что происходит в этом маленьком уголке Аркадии. Он пригласил Димера в гостиную и приготовил ему чай. Мистер Харди тридцать лет прожил в этом доме со своей женой, а потом она умерла, и он остался один. В комнате было полно книг по математике – хозяин был учителем до ухода на пенсию, – и заговорил он тоже о своей работе, пока Димер вежливо не перевел разговор к его находке.
– Ах да, эта телеграмма.
В субботу утром он выгуливал собаку и как раз вышел из леса на Рохамптон-лейн, когда увидел очень красивый автомобиль с водителем и двумя пассажирами, мужчиной и женщиной, на заднем сиденье, машина мчалась прямо на него, а из открытого окна вылетел комочек бумаги, намеренно выброшенный, что было, по мнению мистера Харди, совершенно непростительным, но обычным случаем на этом участке дороги. Когда машина проехала мимо, он погрозил тростью, а потом поднял мусор, как поступал всегда, чтобы позже выбросить в предназначенный для этого бак. Но, заинтересовавшись непривычно тонкой бумагой, развернул листок и с изумлением увидел там слова «секретно», «Берлин» и «канцлер».
Димер записывал его рассказ с растущим волнением. Это определенно стоило долгой поездки – свидетель, собственными глазами видевший преступников! На такое он даже не надеялся.
– Не могли бы вы описать пассажиров машины?
– Боюсь, нет. Она ехала слишком быстро.
– Они были молодые или в возрасте?
– Мне показалось, что мужчина был старше женщины, но я не вполне уверен.
– Они ехали в сторону Лондона или от него?
– От него, ехали за город.
– А вы не запомнили марку машины?
– Я совсем в этом не разбираюсь. Такая большая, роскошная.
– Что ж, это само по себе уже весьма полезно.
«Бог мой, большая машина с водителем! – подумал Димер. – Это вполне мог быть один из пяти министров». Он внезапно заторопился обратно в штаб-квартиру.
– Вы действительно нам очень помогли. Я, пожалуй, пойду.
Димер отложил блокнот и допил чай. Одиночество старика начало действовать на него угнетающе. Кто знает, может, и он сам станет таким через тридцать лет.
– Если хотите, я могу отвести вас на место, где это произошло.
– Спасибо, но не думаю, чтобы это было необходимо.
Он уже направился к выходу, когда мистер Харди внезапно сказал:
– Если это поможет, я запомнил номер машины.
Димер остановился, обернулся и снова потянулся за блокнотом:
– Конечно поможет.
– А-три-один-четыре-один, – медленно проговорил мистер Харди.
– Но, боже правый, как вы его запомнили?
– Очень просто. Это первые четыре цифры числа «пи».
И все же он любил рутину полицейской работы! Любил ее лишенную всякого героизма отшельническую сущность, с хождением с места на место, опросами свидетелей, размышлениями, методичным заполнением блокнота, построением каркаса фактов, который постепенно раскрывает загадку дела. Вернувшись во второй половине дня в центр города, на Спринг-Гарденс, неподалеку от Трафальгарской площади, он поднимался по ступеням крыльца величественного здания Каунти-Холл, Совета Лондонского графства.
Номер А3141 был лондонским, такие обозначались префиксом «А». В Каунти-Холле хранились данные по каждому выданному номеру начиная с 1903 года, в том числе фирма-изготовитель и марка машины, а также имя и адрес владельца. Полиция имела право справляться в книге записей. Димер часто бывал здесь, и его знали в лицо. Он подождал на хорошо знакомой кожаной скамье в коридоре, разглядывая фрески со сценами из истории Лондона, а потом пришел клерк с информацией по запросу, и выражение его лица Димер потом долго не мог забыть.
– Вы решили разыграть меня, сержант?
– Нет. С чего вы взяли?
Вместо ответа клерк протянул ему бланк на бледно-голубой бумаге. Автомобиль «нейпир» модели 23, с шестицилиндровым двигателем мощностью сорок пять лошадиных сил, зарегистрирован на имя достопочтенного Герберта Генри Асквита, Даунинг-стрит, 10, Уайтхолл, Юго-Западный Лондон.
Возвратившись в Уотергейт-Хаус, Димер сразу попросил о встрече с Келлом. Шеф слушал его, откинувшись на спинку стула и сложив пальцы вместе. Солнечный свет из окна отражался в очках, мешая определить реакцию майора на рассказ. Пока Димер говорил, Келл не произнес ни слова и после окончания доклада молчал еще не меньше минуты.
– За те пять лет, что существует наша служба, я слышал немало невероятных историй, но эта превосходит все. Премьер-министр Соединенного Королевства разъезжает на автомобиле по стране и выбрасывает расшифрованные телеграммы из окна машины? И не один, а вместе с женщиной. Вот дьявол! Кто же она такая?
– Думаю, это могла быть миссис Асквит.
– Это совсем не утешительно. Она первая сплетница в Лондоне! Кроме того, ваш свидетель, кажется, сказал, что женщина была моложе мужчины. Не уверен, что она подходит под это описание. Просто возмутительное безобразие!