– Я в этом деле новичок. Пытаюсь найти хорошее место.
– Что ж, если тебе нужны морские птицы, то ты выбрал правильно.
– Не хотите составить мне компанию? – предложил Димер и выдвинул стул для мужчины. – Разрешите вас угостить?
Минут через пять ему удалось повернуть разговор в сторону Пенроса.
– Сейчас это лучшее место на острове, – сказал рыбак. – Там ты точно найдешь своих куликов и кроншнепов. Но можешь увидеть еще и бакланов, чибисов и цапель. А если повезет, то и казарок.
– А трудно добраться до моря?
– Просто выйди на дамбу. Там вдоль берега идет дорожка.
– А до леса?
– Теперь там частные владения, принадлежащие знатному роду. Туда можно пройти с пляжа по тропинкам, только смотри, чтобы тебя не поймали. Это земли Шеффилдов, а они любят уединение. У них бывают в гостях всякие большие люди.
– Что за большие люди?
Старик понизил голос и наклонился ближе:
– Премьер-министр, например. Говорят, он приезжает довольно часто.
– Эй, Дэфидд! – крикнул молодой человек у барной стойки. – О чем это ты там сплетничаешь?
– Я просто рассказываю моему другу, что в Пенрос-Хаусе гостил премьер-министр.
– Но ты же не станешь говорить о таких вещах с незнакомцами? Разве ты забыл, что идет война? Он может оказаться германским шпионом.
При слове «шпион» все повернули головы к Димеру.
– Я не германский шпион, – сказал он. – Я английский шпион.
Молодой человек у стойки вскинул голову и посмотрел на Димера:
– Это еще хуже.
Димер рассмеялся вслед за другими и предложил угостить и его тоже. Остаток вечера прошел весело. Он убрал книгу в карман и старался впредь не упоминать в разговоре ни Пенрос-Хаус, ни семейство Стэнли. Говорили о городе и рыбалке, о войне и о том, как много молодых людей уже ушли на нее добровольцами.
– Я думаю, большинство из них чертовы сумасшедшие, – сказал молодой человек по имени Гетин, работающий в паромной компании. – Они даже не представляют, во что ввязались.
Это спровоцировало спор о войне. Дэфидд напирал на то, что нужно проучить кайзера («он зажравшийся мерзавец»), а Гетин объявил себя социалистом и сказал, что войны происходят из-за империализма, который, в свою очередь, является порождением капитализма.
– Или все наоборот?
Похоже, он совсем запутался, потому что был уже изрядно пьян.
В половине десятого хозяин выставил всех за дверь.
На улице они пожали друг другу руки, похлопали по плечу и разошлись в разные стороны: двое валлийцев спустились в гавань, а Димер поднялся в город. В отличие от своих новых друзей, он был довольно трезв. Луны на небе не было, фонари стояли редко, улица притихла, не считая случайного лая собак вдалеке. Димеру дважды слышались чьи-то шаги за спиной, но было слишком темно, и сколько бы он ни оборачивался, так никого и не заметил. И все же у него осталось неприятное, тревожное ощущение, будто за ним следят, и он с облегчением узнал впереди улицу, ведущую к викторианским коттеджам. На первом этаже дома «Вид на бухту» горел свет. Он постучал в дверь, и миссис Гриффитс впустила его. Это была худая женщина с истощенным лицом, не в пример своему мужу, круглому, как бочонок, и по тому, как она поджала губы и слегка покачала головой, нетрудно было догадаться, что ей не по нраву постояльцы, приходящие домой так поздно и с запахом пива.
Димер пожелал ей спокойной ночи и тихо поднялся по лестнице в свою комнату, а там, уставший от поездки и насытившийся крепким ирландским пивом и свежим морским воздухом, растянулся на кровати прямо в одежде и мгновенно уснул.
Глава 15
В субботу утром, вскоре после завтрака, Димер выкатил на дорогу свой велосипед с заднего двора, где мистер Гриффитс разрешил поставить его на ночь. Прошло много лет с тех пор, как Димер в последний раз нажимал на педали. Он перекинул ногу через раму, глубоко вдохнул и оттолкнулся от земли. Переднее колесо виляло, не желая вставать ровно, пока он не прибавил хода, а потом пугающе быстро пронесся по городу, стиснув пальцами ручку тормоза и скользя ногами по булыжнику на поворотах, чтобы хоть чуть-чуть замедлить скорость, и наконец очутился на ровной площадке перед железнодорожным вокзалом.
Он проехал мимо выстроившихся в ряд маленьких, сверкающих побелкой домиков вдоль дороги, несколько преждевременно названной Лондонской, и дальше по открытой местности. Плоская низина заросла кустарником, близкое море оставалось невидимым где-то слева от него. В лицо дул сильный ветер, и продвигаться вперед было непросто. Минут через пять по обеим сторонам дороги начал подниматься лес, а вскоре Димер заметил два высоких кирпичных воротных столба с каменными грифами на верхушке, расположенных в глубине и скрытых за живой изгородью так, что он едва не проехал мимо. Димер резко затормозил и, проскользив по гравию, остановился.
Он окинул взглядом Лондонскую дорогу, но на ней не было никого, кроме запряженной лошадью телеги. Димер приподнял переднее колесо, решительно поставил на подъездную дорожку и покатил по ней.
Самого дома он поначалу не видел, но потом дорожка стала загибаться, уходить немного вверх и в четверти мили за парком открылась эффектная картина – роскошный, величественный дом, почти дворец, с увенчанной башенками центральной частью и флигелями по сторонам. Димер слез с велосипеда и достал из ранца подзорную трубу. Перед дверью стоял красный почтовый фургон. Пока Димер наблюдал за ним, фургон тронулся с места, тогда он быстро убрал подзорную трубу, вскочил в седло, покатил обратно к воротам и благополучно выбрался за пределы поместья Стэнли к тому моменту, когда фургон выехал на дорогу и направился к городу.
Лакей принес посылки в гостиную, где Венеция сидела на длинном диване в окружении сестер, родителей и племянниц. Это уже превратилось в Пенросе в ежегодную традицию, с тех пор как Венеции исполнилось шестнадцать лет, – смотреть, как она открывает подарки.
Маргарет подарила ей инкрустированную перламутром шкатулку с туалетными принадлежностями, Сильвия – розовую шелковую ночную сорочку из «Соматофф» на Оксфорд-стрит, а Бланш – милая Бланш! – связала шарф. Маленькие девочки нарисовали для нее картинки и нарвали цветов. Родители преподнесли ей набор дорожных чемоданов с монограммой «Б. В. С.» по ее полному имени – Беатрис Венеция Стэнли, несомненно купленный специально для так и не состоявшегося путешествия в Индию и Австралию, а также банковский чек, пришедшийся весьма кстати. После того как все их подарки были открыты и встречены восхищенными охами, она перешла к присланным с утренней почтой: паре вечерних перчаток от Уинстона и Клемми, томику любовной лирики, подписанному Морисом Бэрингом (его подарок, но не его стихи, как с облегчением убедилась Венеция), и чудовищному, но, разумеется, очень дорогому украшению из стекла от Эдвина Монтегю.
Венеция прочитала письмо от премьер-министра, прежде чем взглянула на его подарок:
Завтра исполнится двадцать семь лет с того дня, как ты впервые открыла глаза в этом грешном мире, и не прошло еще и трех с момента, когда я совершил величайшее открытие, узнав тебя. Иногда, оглядываясь назад, я думаю, что ты, возможно, предпочла бы, чтобы я этого не сделал, и между нами все оставалось бы по-прежнему…
Она пробежала глазами оставшуюся часть письма и убрала его в конверт. Семья внимательно наблюдала за ней, но никто не проронил ни слова. После сцены за завтраком они сумели подавить в себе любопытство, но Сильвия все равно не удержалась:
– Интересно, что он тебе прислал?
Венеция поняла из письма, что это будет нечто достойное (надеюсь, дорогая, они тебе понравятся: со дня Сотворения мира или, во всяком случае, с тех пор как люди научились печатать книги, ни одна из них не несла в себе такого глубокого и искреннего послания любви).
– Давайте посмотрим.
Она сорвала плотную коричневую оберточную бумагу, и хотя эти книги трудно было назвать романтичными, подарок тронул ее. При всех своих заботах и грузе ответственности он все же взял на себя труд самостоятельно выбрать их. Милый, дорогой Премьер!
– Оливер Твист? – удивилась Сильвия. – Это что, школьная награда?
– Что ж, думаю, это очень любезно с его стороны, – сказала леди Шеффилд, подошла к французскому окну и посмотрела на небо. – Похоже на то, что солнце сегодня непременно выглянет и мы все-таки сможем устроить пикник.
В день рождения Венеции в Пенросе всегда устраивали пикник, если позволяла погода. Это была еще одна семейная традиция.
Димер проехал вдоль границы поместья до начала насыпи, соединяющей Холи-Айленд с Англси, – «дамбы Стэнли», как было указано на карте. «До чего же унылая местность, словно в первый день Творения», – подумал он. Докуда достигал взгляд, тянулось бесконечное серое пространство ила и воды, и только стаи морских птиц разыскивали себе пищу на показавшихся из-под воды берегах.
Он медленно катил по прибрежной тропе между низкой каменной стеной сухой кладки и желтым кустарником, пока примерно через полмили дорогу не преградили запертые на висячий замок ворота с табличкой: «ПОМЕСТЬЕ СТЭНЛИ. ЧАСТНЫЕ ВЛАДЕНИЯ. ПРОХОД ЗАПРЕЩЕН». Он спешился, перенес велосипед через стену и сам перепрыгнул следом. Потом спрятал велосипед, прикрыв ветками, и направился в лес.
Огромного дома еще не было видно, но Димер уже ощущал его близость. Возле тропы стояла скамейка, а чуть дальше – каменный обелиск с потускневшей от времени надписью. Перейдя через ручей по мостику, Димер разглядел сквозь подлесок высокую каменную стену, увитую плющом, и маленькую дубовую готическую калитку в ней. Стена тянулась на добрых пятьдесят ярдов в обе стороны и заканчивалась круглыми башенками с бойницами, как у крепости из учебника истории. Димер дернул за кольцо, ожидая, что калитка окажется запертой, однако она с легкостью открылась. Он постоял, прислушиваясь, но различил лишь глухие крики лесных голубей да отдаленный перестук дятлов, и тогда шагнул в калитку. Стена была толщиной четыре фута, а за ней снова росли деревья. Постепенно лес начал редеть, и вот он снова увидел дом в нескольких сотнях ярдов впереди, за широкой лужайкой, усаженной вековыми буками и кедрами. Димер достал подзорную трубу и медленно осмотрел дом слева направо: три этажа, огромные окна, высокие трубы, просторная терраса со столами и креслами, крыльцо, спускающееся к лужайке. И никакого движения, если не считать разгуливающего перед домом павлина.