В такое невозможно было поверить.
– Он опасается, что немцы задумали обойти его с фланга и взять Дюнкерк и Кале. Ему приходится спешить, чтобы вся армия не попала в ловушку. Я предупреждал, что это может случиться. – Китченер резко развернулся.
На мгновение показалось, что фельдмаршал собрался уходить, но он лишь направился к окну и выглянул на улицу. Премьер-министр внезапно пожалел, что не вполне одет, и плотнее запахнул халат. Когда Китченер снова подошел, его лицо превратилось в гранитную маску.
– Эвакуация из Франции, несомненно, стала бы серьезным поражением. Но на войне нужно быть готовым и к таким потрясениям. К весне мы наберем новую армию в шестьсот или даже семьсот тысяч солдат.
К весне!
– Думаю, вопрос состоит в том, смогут ли французы продержаться до весны, – сказал премьер-министр.
Фельдмаршал пожал плечами:
– Что ж, если они не смогут, то… – Окончание фразы повисло в воздухе.
Глава 16
За завтраком Димер читал утреннюю «Таймс». Тон статей по-прежнему оставался оптимистичным («Намюр вполне способен постоять за себя в ближайшие три месяца»), но карта говорила совсем о другом. Черные стрелки показывали, что германское наступление выглядит все более угрожающим. Месяц назад он еще мог бы поверить словам правительства, но теперь подозревал, что положение куда опаснее, чем сообщали публике.
Димер бросил взгляд на соседей по столу: пожилую пару, одетую для дневной пешей прогулки, молодоженов и сидевшего в углу нового постояльца, блондина, который приехал днем в воскресенье и держался сам по себе. Димер отложил газету и доел яичницу с беконом.
По крайней мере, теперь у него был план. Может, и не слишком надежный, а если не кривить душой, то и вовсе авантюрный, но все-таки хоть что-то.
План возник в субботу вечером, когда Димер сидел с новыми друзьями, Дэфиддом и Гетином, в пабе за теплым пивом и рассказывал, как ходил в бухту наблюдать за птицами, а потом разговор довольно естественно свернул на семейство Стэнли из Пенрос-Хауса. Димер между делом упомянул, что видел издалека их изысканный пикник на берегу.
– Эта война покончит с ними и с их образом жизни, – сказал Гетин. – Попомни мои слова.
Такая перспектива явно его радовала.
– И как же ты до этого додумался, а, Карл Маркс? – допытывался Дэфидд.
– Можешь смеяться сколько хочешь, но, говорю тебе, это неизбежный кризис капитализма. Та система, которая обслуживает весь их класс, скоро рухнет. – (Дэфидд фыркнул в свою кружку.) – Нет-нет, ты послушай, что я тебе скажу. Система опирается на эксплуатацию дешевой рабочей силы, но теперь это будет невозможно. Отправляясь на войну, люди будут получать больше, чем за свою обычную работу, и когда они вернутся назад, то не захотят мириться с этими Стэнли и своими нищенскими зарплатами.
– Никогда такого не будет!
– Оглянись вокруг, приятель! Это уже случилось. Я слышал, что они остались без половины своих слуг, а война идет всего три недели. Трое их садовников ушли в армию прямо в эту пятницу. Да еще и налоги. Кто должен платить за эту проклятую войну и кто загребает себе все деньги? А ты что скажешь, Пол?
– Ох, я ничего в этом не понимаю, оставь свою политику себе.
Но сам Димер уже понял, что у него появился шанс.
Он допил чай, вышел из столовой и отправился за велосипедом. Двадцать минут спустя, проехав через ворота, он уже крутил педали по змеящимся дорожкам к роскошному дому семейства Стэнли. Спешился перед крыльцом и откатил велосипед мимо башенки к самому углу северо-западного флигеля. Мывший во дворе машину шофер подсказал ему, где найти старшего садовника, которого звали мистер Геддингс.
Димер прошел вдоль ряда больших оранжерей, потом под аркой из роз шириной добрых двадцать ярдов, усыпанной засохшими лепестками и явно требующей уборки, и, наконец, добрался до высокой стены из красного кирпича с коваными железными воротами. Увидев расположенный за ней огромный сад, Димер остолбенел: гравийные дорожки между огромными цветочными клумбами, фонтан и рыбный пруд посередине, плодовые деревья на шпалерах вдоль стены – целый маленький мир внутри большого мира, теплый, уединенный, благоухающий и тихий, не считая жужжания пчел.
Пожилой мужчина, стоя на коленях, пропалывал сорняки на одной из клумб.
– Мистер Геддингс? Я насчет работы.
Мужчина оглянулся. Димер почтительно снял кепку и теперь держал ее в руке.
– А ты легок на подъем! Еще даже и объявления в газете не было.
– В городе говорят, что вам нужны люди.
– Что правда, то правда. Мне, считай, одному приходится со всем здесь управляться. Дай-ка я взгляну на тебя. Помоги мне встать, – попросил он и протянул руку. – Я слишком стар для таких забав.
Кряхтя и скрипя суставами, Геддингс тяжело поднялся на ноги. Так и не разогнув спины, он оперся руками о колени и склонил голову набок, разглядывая Димера:
– Англичанин?
– Из Лондона.
– Из Лондона? – Старый валлиец произнес это с таким отвращением, словно речь шла о Содоме с Гоморрой.
– У нас в Лондоне тоже есть сады, мистер Геддингс… хотя с этим, конечно, не сравнить.
– Ну-ну, не перегибай палку, сынок!
Однако старик явно остался доволен похвалой.
Димер рассказал ему свою заранее отрепетированную историю: приехал в Холихед в отпуск, но торговая компания, в которой он служил, осталась не у дел из-за войны и уволила его, и ему не нужно постоянное место, просто временная работа на несколько недель, чтобы снова встать на ноги.
– Извини, юноша, – покачал головой Геддингс, – я бы и рад тебе помочь, но мне нужен человек с опытом.
– У меня есть опыт.
– Так ты садовник?
– Я работал садовником.
– Работал, значит? Ну тогда скажи мне: что это? – Старик выпрямился, держась одной рукой за поясницу, и показал лопаткой на розовые цветы.
– Петунья.
– А это?
– Георгин.
– А вот это?
– Герань.
Геддингс хмыкнул и почесал подбородок:
– Это всего лишь доказывает, что ты отличаешь цветы от сорняков, хотя большинство и этого не могут. Ладно, я дам тебе одну попытку. Три пенса в час. Но только на пару дней, запомни, больше я ничего не обещаю.
Три пенса в час! Теперь понятно, почему все его помощники ушли в армию.
– Здесь найдется где переночевать? На три пенса в час я в городе жилья не найду.
– Ах вот как? Я теперь, значит, еще и владелец гостиницы, да?
На мгновение Димер испугался, что Геддингс передумает, но тот лишь поморщился, потер поясницу и с ненавистью посмотрел на клумбу.
– Помнится, у молодого Оуэна Пэрри на конюшне был матрас. Не такие уж большие удобства, но, думаю, ты можешь занять его место. Когда начнешь работать?
– После обеда, если не возражаете. Мне нужно забрать свои вещи.
– Хорошо. Значит, после обеда. – (Они пожали друг другу руки.) – А звать-то тебя как?
– Мерривезер, – ответил Димер. – Пол Мерривезер.
«Вид на бухту» встретил его тишиной, постояльцы разошлись по своим делам, служанка мыла лестницу. Димер забрал из комнаты саквояж, расплатился и поехал в город. Там он послал телеграмму Келлу на имя управляющего почтовым бюро Келли на Шафтсбери-авеню в Лондоне:
ПОЛУЧИЛ РАБОТУ СЕМЕЙСТВЕ. ДОЛОЖУ БЛИЖАЙШЕЕ ВРЕМЯ. СООБЩЕНИЯ ОТПРАВЛЯЙТЕ ПОЧТОВОЕ ОТДЕЛЕНИЕ ХОЛИХЕДА.
К двум часам дня он уже снова был в Пенрос-Хаусе, и Геддингс показал ему новое жилье на сеновале над пустующей конюшней: матрас, свернутое в рулон грязное постельное белье, простой деревянный стол со стулом, эмалированный ночной горшок и таз для умывания. В крошечное оконце едва пробивался слабый серый свет.
Даже сам Геддингс выглядел немного смущенным.
– Я предупреждал насчет удобств.
– Мне подойдет.
– По крайней мере, ночи еще теплые. Воду можешь набрать из насоса во дворе. В шесть часов тебя на кухне чем-нибудь покормят.
Старик отвел его в сад, вручил лопатку и велел приступать к прополке.
Димер работал до самого вечера, втыкая лопатку в твердую, сухую землю и вытаскивая из нее корни, нагрузил вьюнком и снытью четыре тачки и отвез к компостной куче в дальнем углу сада. Он ни разу не решился передохнуть. Болела спина, саднили содранные ладони. Но дело того стоило. Ровно в шесть к нему подошел Геддингс, оценил его труды и одобрительно хмыкнул:
– На сегодня хватит, можешь отдыхать.
Он подозвал двоих младших садовников и познакомил с Полом. Судя по виду, Кослетт был еще слишком молод для армии, а Элайджа – слишком стар.
– Покажите ему дорогу в кухню.
Димер вышел следом за ними из сада во двор и спустился по лестнице в проходивший под всем домом подземный проход. В кухне оживленно беседовали сидевшие двумя рядами за длинным разделочным столом горничные и лакеи в униформе. Кухарка поставила перед Димером тарелку с рыбой и вареным картофелем и кусок фруктового пирога. Он посмотрел, куда бы сесть, но Элайджа остановил его:
– Нам запрещено здесь есть, приятель. Мы не домашняя прислуга.
А потом отвел его через тот же проход в хижину на краю сада.
Это была кирпичная пристройка, нечто среднее между кладовкой и обычным навесом, с полками, заставленными мелким садовым инструментом, жердями, рулонами сетки, масленками, банками с клеем, деталями механизмов и прочим хламом. Календарь садовода за 1912 год на стене, шаткий стол и несколько старых стульев с плетеными сиденьями, примус, от которого воняло сладким керосином, и кухонный шкаф с бутылкой молока и банками с чаем и сахаром. Кослетт разжег примус и поставил на огонь чайник.
Димер ничего не ел с самого завтрака. Он расправился с едой быстро и молча, а два младших садовника болтали между собой по-валлийски, судя по бросаемым время от времени косым взглядам, говорили именно о нем. Кослетт встал из-за стола заварить чай. Элайджа, отужинав, раскурил трубку и сказал:
– Обратно тарелки пусть тащит новичок.
Димер отнес грязную посуду на кухню, а когда вернулся, валлийцев уже не было.