Дальше показывали американский остросюжетный фильм под названием «Моя официальная жена», вероятно изображавший заснеженный Санкт-Петербург, но снятый, очевидно, в Калифорнии. Герой перевозил через российскую границу очаровательную женщину, позволив ей без всякой правдоподобной причины выдавать себя за его жену, а она оказалась террористкой, собирающейся убить царя, и апофеозом всего этого абсурда стала сцена, в которой модель корабля потопили торпедой в резервуаре с водой. Продолжалось все это больше часа, а потом наконец милосердно зажегся свет, тапер начал играть государственный гимн, и публика поднялась с мест.
Вряд ли Венеция могла вспомнить Димера по тому разговору в начале июля, но он на всякий случай поспешил выйти из зала, проскользнув мимо соседей, как только затихли последние ноты гимна «Боже, храни короля». Укрывшись в магазине напротив, он подождал снаружи. Через пару минут они появились. Венеция села в машину. Эдит помахала ей рукой и направилась вниз по склону холма.
Димер отцепил велосипед и покатил рядом с собой, шагая следом за Эдит. Поддавшись фантазиям, он представлял, будто она идет на встречу с другим агентом или собирается где-то спрятать пакет с документами. Но она быстро спустилась по городу к морю, не оглядываясь на витрины магазинов, и прошла мимо вокзала к железнодорожному мосту. Он держался в сотне ярдов за ней.
Она выбрала не обычную дорогу к дому, а направилась по тропинке, огибающей бухту. Ветер здесь дул сильнее, смахивал пену с верхушек волн, плотно облеплял платье вокруг стройной фигурки Эдит. Одной рукой она придерживала шляпку. Постепенно надежды Димера в одиночку разоблачить германскую шпионскую сеть стали гаснуть. Он решил, что продолжать слежку бессмысленно, сел на велосипед и поехал догонять Эдит.
– Мисс Винтер! – Она оглянулась через плечо, он нажал на тормоз и слез с велосипеда. – Простите, если помешал вам. Мы с вами виделись на днях. – (Она непонимающе смотрела на него.) – Помните, я приносил цветы?
– Ах да, конечно! Новый садовник.
– Простите, я просто увидел… Разрешите мне сопровождать вас? Или вы хотите побыть в одиночестве?
– Как вам будет угодно.
Она пошла дальше, и он зашагал рядом с ней, подталкивая велосипед и пытаясь придумать, что бы сказать.
– Я ездил в город смотреть кино.
– Да, я тоже его смотрела. Что вы о нем скажете?
– По-моему, увлекательно.
– Правда? А по-моему, ужасная чушь.
Он смутился:
– Пожалуй, что так. А вы много фильмов видели?
– Да, много. Только не здесь, а в Лондоне.
– Значит, вы не живете в Пенросе круглый год?
– Нет, конечно!
Похоже, такое предложение позабавило ее.
– Вы приехали вместе с хозяевами?
– Да.
– Служите у леди горничной?
– Да.
– И долго вы еще здесь пробудете?
– Как много вопросов! Может, вы не только садовник, а еще и полицейский?
Он почувствовал, что покраснел, но она, похоже, этого не заметила.
– Дом закроют на зиму в начале октября, – объяснила Эдит. – А потом мы вернемся или в Лондон, или в Чешир.
Наверное, он уже успел ей надоесть, потому что она вдруг остановилась и посмотрела на горизонт:
– Не ждите меня, мистер Мерривезер. Я, пожалуй, схожу к морю.
– Да, конечно. До свидания.
Он поехал дальше. Потом остановился у дальнего края бухты и оглянулся. Она сняла туфли и шла босиком по песку – крохотная фигурка, решительно наклонившаяся навстречу ветру.
Назавтра рано утром он опять поехал в Холихед.
Было воскресенье, и в городе стояла тишина, если не брать в расчет церковные колокола. Работал только газетный киоск и отделение телеграфа на почте, где Димера поджидала телеграмма от Келла:
ЗАПРАШИВАЕМАЯ ОСОБА ШВЕЙЦАРКА, РОДИЛАСЬ ЦЮРИХЕ 1884 ПРОЖИВАЕТ БРИТАНИИ 1906. ЖДУ ВАШЕГО ОТЧЕТА.
Стало быть, она гражданка нейтральной страны. Но это еще не значит, что она не может быть на стороне Германии. И Келл явно теряет терпение, хотя семейство Стэнли не уедет из Пенроса раньше чем через месяц. Димеру столько не выдержать.
Возле газетного киоска собралась толпа. Люди ворчали и качали головами. Должно быть, что-то произошло. Димер встал в хвост очереди. Приблизившись к прилавку, он увидел, что «Таймс», обычно не выходящая по воскресеньям, выпустила экстренный номер. И вместо обычной рекламы на первой странице напечатали новости:
Он купил последнюю газету в киоске и прочитал ее, стоя посреди улицы.
Начиная с утра прошлого понедельника германское наступление развивалось невероятно быстро…
Разбитые части Четвертой дивизии, все, что осталось от 20 000 прекрасных солдат, отходят на юг, преследуемые противником…
Я видел остатки многих полков…
Мы должны признать, что Британский экспедиционный корпус понес ужасающие потери и нуждается в незамедлительном и мощном подкреплении…
Димер замер как громом пораженный, не обращая внимания на встревоженные разговоры вокруг. Стоял и пытался сообразить, входил ли полк Фреда в Четвертую дивизию. Откуда ему было знать? У него сохранилась только кое-как накарябанная записка от брата, нескладная фотография и воспоминания о том, как он возвращался в казарму тем летним вечером.
Премьер-министр узнал об экстренном выпуске «Таймс» лишь в замке Лимпн, куда опять уехал на уик-энд, слуга принес ему газету в спальню. Поначалу он просто удивился, а затем, представив реакцию читающих ее за завтраком тысяч людей, пришел в смятение. Торопливо умывшись и одевшись, он спустился в столовую и увидел за столом Марго и Эдвина Монтегю, вместе склонившихся над газетой.
– Генри, это ужасно, – сказала Марго пугающе спокойным тоном.
– Да! Ужасно, ужасно… Секретные военные сведения выложены на первой странице на всеобщее обозрение. Подумать только, какое горе это причинит родным!
– Это точные данные? – спросил Монтегю.
– Более или менее точные, да… Тем более непростительно.
– Что-то более или менее точное в «Таймс»? – пробурчал Монтегю. – Это само по себе уже достойно экстренного выпуска.
Но премьер-министр был не в том настроении, чтобы оценить его шутку.
– Как это вообще прошло цензуру? Попробуйте связаться с Ф. Э. Смитом и спросите его, какого черта происходит?!
Он вышел из столовой и прошелся по парку. Его всегда успокаивал вид с террасы на бесконечную игру света и тени над болотом, тянувшимся до самого Английского канала. Тысячу лет люди смотрели на эти просторы и будут смотреть еще через тысячу лет, когда и сам он, и его проблемы давно позабудутся. Успокоившись, премьер-министр вернулся обратно. Монтегю говорил по телефону с Ф. Э. Смитом, парламентарием-юнионистом, который представлял в суде интересы Реймонда при расследовании происшествия с речным пароходом, а теперь возглавлял правительственное пресс-бюро. Смит не только подтвердил, что разрешил публикацию, но и похвастался со свойственным ему самодовольством, что добавил к ней пару строк от себя, чтобы оживить набор в армию.
– Как нам вообще пришла в голову идея назначить его? – спросил премьер-министр.
– Он лучший друг Уинстона. И еще Нортклиффа, конечно.
– Нортклиффа?
Премьер-министру ненавистно было само имя этого агрессивного, надменного, вульгарного и очень опасного человека.
Во второй половине дня Хорвуд отвез их с Марго в большой военный лагерь возле Фолкстона навестить раненых, недавно эвакуированных из Франции. В таких делах Марго всегда проявляла себя лучше, нежели он сам: сидела на краю койки, беседовала с раненым так просто и естественно, словно это был егерь из ее фамильного поместья в Шотландии. Сам же премьер-министр становился косноязычным. Скромность и отвага этих обычных людей растрогали его. Это из-за них он пошел в политику, ради них бился за введение всеобщей пенсии по старости, чтобы они не кончили жизнь в нищете. Лежавшие здесь в основном получили легкие ранения. Тяжелораненые все еще оставались во Франции, в полевых госпиталях. Полковник Пятого уланского полка, которому прострелили ногу, рассказал ему, что два дня назад видел Энтони Хенли живым и здоровым. В палате воняло дезинфекцией. После посещения раненых премьер-министр заскочил в кабинет начальника лагеря, чтобы позвонить в Пенрос и сообщить Сильвии хорошие новости.
Вечером после обеда, уже затемно, вместе с Монтегю он уехал из замка в Лондон. Неподалеку от Мейдстона фары высветили разбитую машину и семью из четырех человек, беспомощно стоявшую на обочине. Неожиданно для себя премьер-министр подал Хорвуду сигнал остановиться. Выбрался из автомобиля и направился к потерпевшим спросить, не нужна ли им помощь. Дети плакали, и без всяких слов было ясно, что помощь нужна. Хорвуд достал веревку, и «нейпир» дотащил их до ближайшей деревни. Родители решили, что должны остаться с машиной, и премьер-министр предложил довезти детей до города. Мальчику было двенадцать лет, девочке – восемь, смышленая малышка напомнила премьер-министру Вайолет в ее возрасте. Она сидела у него на коленях и щебетала на кокни о том, как они всей семьей отдыхали в Маргите. Оказалось, что семья живет рядом с бакалейной лавкой в Луишеме и там их ждала тетя. Убедившись, что дети благополучно зашли в дом, премьер-министр вернулся в машину.
– Эти люди так и не поняли, кто вы такой? – спросил Монтегю.
– Надеюсь, что нет.
– Знаете, мы должны сообщить об этом прессе. Получилась бы отличная статья.
– Что за дурацкая идея! Зачем? Только для того, чтобы Нортклифф напечатал статью в «Дейли мейл» и продал несколько лишних экземпляров? Не могу представить ничего хуже. – Премьер-министр закрыл глаза.
Оставшаяся часть поездки прошла в молчании. К полуночи они вернулись на Даунинг-стрит.
Понедельник выдался скверным.
Начался он с того, что Китченер принес телеграмму от сэра Джона Френча, в которой тот признал свою армию разбитой и просил разрешения отвести ее с линии фронта в Ла-Рошель.