После нескольких часов беспокойного сна он собрал саквояж, написал записку Геддингсу и оставил ее в хижине на столе. В записке он поблагодарил за возможность поработать в таком прекрасном саду, извинился за внезапный отъезд по семейным обстоятельствам и обнадежил, что обязательно даст о себе знать. А потом уехал из поместья на велосипеде по пустынной дорожке.
В Холихеде Димер отправил Келлу телеграмму, где сообщил, что будет в Лондоне к восьми часам вечера, и попросил о встрече как можно скорее. К полудню он уже был в поезде.
Этим же вечером, свернув на свою улицу, Димер различил в сумерках стоявший возле его дома автомобиль. В машине кто-то сидел. Димер подошел ближе и узнал Келла. Майор опустил стекло:
– Простите, что приехал без предупреждения в такой поздний час, но, судя во вашей телеграмме, дело срочное.
– Совершенно верно, сэр. Не хотите зайти?
Димер открыл входную дверь, сдвинул в сторону небольшую кучку писем, скопившихся после его отъезда, зажег свет. В простоявшем две недели пустым доме было довольно пыльно. И запах стоял неприятный, будто что-то протухло в кладовке. Димер смутился от такого убожества.
– Боюсь, у меня здесь помойка, сэр. Можно зайти в паб через дорогу, если желаете.
– Лучше не стоит, – ответил Келл. – В пабе никогда не знаешь, кто тебя может подслушать. Не могли бы вы закрыть ставни?
– Конечно.
К тому времени, когда Димер управился с этим, Келл сел в одно из двух потертых кожаных кресел, провел пальцами по пыли на подлокотнике и внимательно их осмотрел.
– Могу я предложить вам выпить, сэр?
– Нет, спасибо. Я приехал прямо со службы по дороге домой. – Он достал трубку с наполовину прогоревшим табаком и чиркнул спичкой о подошву ботинка. – Итак, выкладывайте, чего вы добились.
Димер сел напротив с саквояжем на коленях, достал свои записи и рассказал, как под чужим именем поступил в садовники и получил доступ к письмам, которые премьер-министр писал Венеции Стэнли.
Келл округлил глаза:
– Вы проникли в ее комнату?
– Я не проник, сэр. Я просто вошел. Мне не стоило этого делать?
– Ладно, теперь уже поздно переживать! Нет, вы все сделали правильно. Иногда приходится позволять себе такие вольности. И что представляет собой эта переписка?
– Он пишет ей каждый день и почти в каждом письма делится с ней секретами: о заседаниях кабинета министров, военных действиях, дипломатических контактах и планах на будущее. И время от времени пересылает ей документы.
– Какого рода документы?
– Ну, например, я нашел там копию телеграммы от посла в России – такую же, как та, что он показывал ей в машине в августе. У нее хранилось письмо от лорда Китченера о развертывании войск во Франции, которое я скопировал. – Он протянул листок Келлу. – И еще одно, написанное собственноручно королевой…
– Боже милосердный!
Похоже, это потрясло Келла больше, чем все остальное.
– И самая секретная: расшифрованная телеграмма от сэра Джона Френча с точным указанием тех позиций, куда он предлагает отвести Британский экспедиционный корпус. Премьер-министр переслал ей эту телеграмму в тот же день, когда получил сам. – Димер передал майору еще один листок.
Келл медленно прочитал его, а потом посмотрел на Димера с недоверием:
– Но это же военная тайна… Если бы немцы ее увидели…
– Я тоже был потрясен, сэр.
Димер не добавил, чем именно был потрясен, – тем, что это могло стоить жизни его брату, как и многим другим солдатам.
– Но у вас нет никаких доказательств, что мисс Стэнли кому-то показывала эти документы?
– Нет, она хранит их в запертой шкатулке.
– А эти письма… они что, имеют личный характер?
– Очень личный, сэр.
– Какие слова он ей говорит?
Димер полистал свои записи:
– «Я люблю тебя, милая, так сильно, что невозможно выразить словами…», «Единственная моя, как я тоскую по тебе…», «Я бы отдал куда больше, чем способен написать на бумаге, за возможность… некоторые фразы лучше оставлять незаконченными…» И вот этот фрагмент показался мне особенно значимым: «Жаль, что у нас нет какого-нибудь кода, который мы могли бы использовать в телеграммах. Например, этим утром мне так хотелось, чтобы ты прежде всех остальных узнала о том, что произошло и происходит. Как ты думаешь, возможно ли создать что-то подобное?»
Келл смотрел на него с раскрытым ртом:
– Он ведет себя как шпион в собственном правительстве! А что там с ее горничной, швейцарской немкой?
– Она швейцарка, говорящая по-немецки, сэр, – поправил Димер. – И у меня сложилось впечатление, что она вполне благонадежна. Конечно, я не могу это знать наверняка.
Келл вздохнул и сел глубже в кресло. Он склонил голову набок и уставился на темное пятно на потолке, которого Димер прежде не замечал.
– Если бы преступник был обычным человеком, скажем клерком из Министерства иностранных дел, – начал майор, – мы бы завтра же его арестовали и отдали под суд, согласно Закону о государственной тайне, и он почти наверняка угодил бы в тюрьму на длительный срок. Но премьер-министр? Это немыслимо!
– А вы не могли бы, сэр, попросить кого-нибудь… может быть, сэра Эдуарда Грея, чтобы он поговорил с премьер-министром, предостерег его?
Келл судорожно рассмеялся:
– Да уж, это был бы щекотливый разговор. Признать, что мы проникли в спальню любовницы премьер-министра и прочитали его страстные письма! Сомневаюсь, что на следующее утро я все еще буду на своей должности. И какие у нас есть доказательства, кроме ваших записей? – Келл пососал трубку, но та уже погасла, а раскуривать ее снова он не стал. – Не думаю, что у нас есть другой выход, кроме как следить и ждать… Как по-вашему, имеет смысл возвращаться в Пенрос?
– Не думаю, что добьюсь чего-то дальнейшим наблюдением, сэр. И в любом случае в конце месяца дом закроют.
Келл задумался.
– Если мы хотим получить доказательства, то можем действовать только одним способом.
– Каким, сэр?
– Нам придется перехватывать почту мисс Стэнли.
– А по закону мы имеем на это право?
– По закону – нет, без ордера от министра внутренних дел, но в военное время мы фактически можем делать все, что заблагорассудится. А если кто-нибудь вдруг начнет задавать вопросы, я всегда могу оправдаться этой немецко-швейцарской горничной. Допустим, у нас есть веские основания подозревать ее в шпионаже, и поэтому нам необходимо перехватывать и ее письма. Хотя, конечно, лучше было бы действовать неофициально. Можете поработать пока с нашей группой в сортировочном центре. Вас ознакомят с оборудованием. На самом деле нам нужны фотографии. Но вам придется работать самостоятельно, не объясняя, чем вы занимаетесь, и отчитываться только передо мной. Такой вариант вас устраивает?
– Думаю, да, сэр.
По правде говоря, его это не очень устраивало, но Димер понимал, что не может отказаться. Кроме того, он по уши увяз в этом деле, и бросить его теперь было бы нелегко.
Келл встал:
– Боюсь, это будет утомительная работа, но, думаю, у нас нет другого выхода. Было бы лучше, если бы вы начали прямо завтра. Я предупрежу о вас. В конторе не появляйтесь. Мы можем встретиться в моем клубе, как только у вас найдется о чем доложить. – Он похлопал Димера по плечу. – У вас есть все задатки, чтобы стать первоклассным разведчиком.
Проводив Келла, Димер наклонился и поднял с пола кучку писем. Там оказалось письмо от брата, датированное прошлой неделей.
Привет, старина! Должен тебе сказать, это было жесткое представление! Пару раз я побывал на волосок от смерти, и мы потеряли много хороших товарищей. Но беспокоиться не стоит. Начинает холодать. Ты не мог бы прислать мне кое-какие вещи: носки, перчатки, теплое белье, шарф, может быть, бутылку бренди, если получится, и еще сигареты? Я заплачу при встрече. Береги себя и напиши, как у тебя дела. Всегда твой, Фред.
P. S. До Рождества это дело не закончится!
Слова выглядели обнадеживающе, а вот почерк – нет. Казалось, это писал глубокий старик.
Часть четвертая. Перехват24 сентября – 21 октября 1914 года
Глава 19
Почти три недели спустя, когда сентябрь близился к концу, премьер-министр решил одну из главных задач войны благодаря хитроумному и изворотливому плану, полностью им же самим и разработанному.
Первым делом он объявил лорд-мэрам Лондона, Эдинбурга, Кардиффа и Дублина, что хочет выступить в каждой из четырех столиц Соединенного Королевства с речью, призывающей вступать в армию. Затем сумел так составить свое расписание, чтобы визит в Дублин пришелся на пятницу, 25 сентября. Наконец он написал леди Шеффилд и попросил разрешения остановиться в Пенросе на ночь перед отплытием из Холихеда и на следующую ночь после возвращения. Она тотчас же ответила:
Было бы чудесно, тем более что это последний уик-энд перед закрытием дома на зиму. Я прямо сейчас напишу Марго и приглашу ее с девочками.
Он бы предпочел приехать один, но склонился с достоинством перед непреодолимыми требованиями приличий, и в четверг утром, 24 сентября, вся компания премьер-министра села на вокзале Юстон в зарезервированное для них купе первого класса: Марго, Вайолет, Элизабет, Бонги и охранник из Специального отдела, поскольку поездка в Ирландию неизменно связана с риском.
Единственный изъян этого плана заключался в необходимости произнести часовую речь перед ирландской публикой, а это всегда было щекотливым делом. Бóльшую часть пути, пока все вокруг болтали, премьер-министр просидел у окна за своими бессвязными заметками. Его мысли постоянно соскальзывали с возвышенного вопроса формирования ирландского армейского корпуса к куда более приятной перспективе увидеть Венецию и к поискам способа побыть с ней наедине хоть какое-то время.
Они прибыли в Холихед незадолго до половины пятого. Леди Шеффилд прислала за ними два автомобиля, и всего через несколько минут те свернули через высокие ворота к башенкам а-ля замок короля Артура и зубчатым стенам Пенрос-Хауса – тому романтическому видению, что поддерживало премьер-министра на протяжении п