– Я не сдамся.
Скрестив руки на груди, мисс Лакес изучающе посмотрела на нее:
– Да, возможно, вы не сдадитесь. – Потом взяла ручку и поставила свою подпись на заявлении. – Обычно испытательный срок составляет три года, но для тех, кто может позволить себе заплатить взнос в тринадцать гиней, срок сокращается до трех месяцев. К этому времени, если мы убедимся, что вы успешно прошли стажировку, вас определят медсестрой в другое место – в один из военных госпиталей во Франции, если вы действительно хотите внести вклад в победу. Обучение необходимо оплатить вперед.
Венеция открыла кошелек и отсчитала тринадцать гиней.
Мисс Лакес смахнула монеты себе на ладонь и положила в кассовый ящик.
– Следующий день зачисления – среда, шестого января. Вам пришлют подробное описание одежды, которую нужно приобрести самостоятельно. Вы должны прийти накануне вечером, не позднее шести, чтобы вам предоставили комнату. – Она закрыла кассовый ящик и протянула Венеции расписку. – Если передумаете, деньги вам не вернут. Посмотрим, как вы справитесь. Всего доброго, мисс Стэнли.
Выйдя на крыльцо больницы, Венеция подняла лицо к небу и прикрыла глаза, наслаждаясь мгновением. И не беда, что пришлось заплатить за это право. В первый раз в жизни она получила работу.
Они договорились, что на следующий день премьер-министр подберет ее на углу Мэнсфилд-стрит для пятничной прогулки, хотя Венеция предупредила его, что поездка будет короче обычной, так как ей необходимо успеть на четырехчасовой поезд в Олдерли.
Он покинул Даунинг-стрит в половине третьего и отправился на встречу с ней.
Это условие не нравилось премьер-министру, оно словно продолжало череду его обманутых ожиданий. Две недели назад, когда они были на домашней вечеринке в Кенте, Венеция решила возвращаться домой с Клемми Черчилль, а не с ним. На прошлой неделе она отказалась от приглашения на ланч. Ее письма были такими же нежными, как и раньше, а когда они оставались вдвоем, то по-прежнему были близки. Однако он чувствовал едва различимое отчуждение. А тут еще эта глупая затея с больницей. К своему стыду, хотя Венеция и загорелась новой идеей, премьер-министр втайне надеялся, что она не пройдет собеседование или сама образумится, увидев условия, в которых ей предстоит трудиться. Но как только она села к нему в машину, он сразу понял, что ей все удалось. Вид у нее был решительный и серьезный.
– Привет, Премьер. – Она быстрым движением поцеловала его в щеку.
– Ну и как тебе показалась матрона?
– Знаешь, как настоящая матрона. Резкая. Важная. Мне она понравилась. Она все пыталась меня напугать, но чем больше ужасов я от нее слышала, тем сильнее укреплялась в своем решении.
– Мне следовало предупредить ее об этом. Итак, тебя приняли?
– Приняли.
Премьер-министр постучал по окну кончиком трости. Машина остановилась. Он велел Хорвуду прокатить их вокруг Риджентс-парка.
Венеция взяла его за руку:
– Постарайся хотя бы порадоваться за меня.
– Конечно же, я радуюсь, хотя с самого начала сказал тебе, что просто не в силах понять, как такая умная и утонченная женщина может даже подумать о столь унизительной работе. И как я буду с тобой видеться? Думаю, рабочий день там очень долгий.
– Очень.
– Насколько?
– По десять часов в день. – Он попытался возмутиться, но Венеция оборвала его: – Санитарке полагается три часа для отдыха, приема пищи и личных надобностей. И обучение продлится всего три месяца.
– Не видеть тебя три месяца – для меня это целая вечность! – воскликнул он и, не сдержавшись, добавил: – Боюсь, тебя это не так сильно беспокоит.
– Конечно же, мне тоже не нравится такая перспектива, но я должна найти способ поучаствовать в общем деле.
– Уверен, можно найти способ лучше. Благотворительность?
Она убрала руку:
– Давай не будем больше об этом. Не люблю, когда мы спорим друг с другом. Расскажи лучше, как ты сам живешь.
Но ему не очень-то хотелось рассказывать. Все было безрадостно. Племянника Марго Лахлана Даффа убили в бою, мужа Бланш Эрика Пирс-Сероколда тяжело ранили. Реймонда в конце концов назначили в настоящий полк – Вестминстерский стрелковый, а Беб служил в Королевском артиллерийском, так что теперь, считая Ока, трое его сыновей носили военную форму. Премьер-министр гордился ими – но много ли было шансов на то, что все они останутся целы и невредимы? Под Ипром шли жестокие бои. За две недели армия потеряла тринадцать тысяч солдат. Эта война не была похожа на прежние. Конвейерная бойня.
– Теперь Уинстон предлагает атаковать Дарданеллы, чтобы сдвинуть дело с мертвой точки. Но должен сказать, что после его выходок в Антверпене у меня большие сомнения по поводу вторжения в Турцию. Это строго между нами, разумеется.
– Конечно.
Они медленно объехали Риджентс-парк по Внешней кольцевой дороге. Он хотел опустить жалюзи, но Венеция, похоже, была не в том настроении, слегка отодвинулась от него и наклонилась вперед.
– Давай сходим в зоопарк, – внезапно предложила она.
– Ну… раз тебе так хочется.
Когда впереди показался вход в зоопарк, он дал Хорвуду сигнал остановиться.
День выдался холодный, чуть ли не морозный. Но это, по крайней мере, отпугнуло всех, кроме самых упрямых посетителей, и они бродили между клетками и вольерами почти в полном одиночестве. Венеция взяла его за руку. Премьер-министр не любил зоопарки: жалкие, несчастные животные, резкий запах навоза, вонючие, покрытые лишаем шкуры. Они прошли от птиц к обезьянам, и тут Венеция попыталась развеселить его.
– Они напоминают мне парламент. Посмотри, вот Бонар Лоу, – сказала она и направилась к медвежьему вольеру.
– Здесь пахнет страданием, – заметил премьер-министр, указывая тростью на один из загонов. – Вот этот верблюд выглядит особенно унылым.
– Сомневаюсь, чтобы верблюды вообще когда-нибудь выглядели жизнерадостными, даже дикие, – ответила она и потянула его за руку. – Пойдем перед уходом посмотрим на пингвинов.
Пруд по краям покрылся кромкой льда. Птицы неподвижно стояли на камнях, ожидая, когда их покормят.
– Во всяком случае, у моего пингвина была какая-то свобода, – помолчав, сказала Венеция. – Каждое живое существо этого заслуживает. Жестоко отказывать им в полноценной жизни.
– Согласен. Мне противно видеть их в клетках: птиц, львов, слонов.
– И людей тоже, Премьер. Людей в особенности.
Возможно, ему просто показалось, но последняя фраза прозвучала как-то подчеркнуто или даже отрепетированно. Может быть, ради этого она и хотела сюда прийти?
Они возвращались к машине в молчании.
На вокзале Юстон он вызвался донести ее багаж до перрона.
– До следующей недели?
Она поцеловала его в щеку:
– До следующей недели.
Премьер-министр задержался у ограждения, пока Венеция не села, по своей странной причуде, в вагон третьего класса, а потом она уехала.
В полночь он сидел за столом и писал ей письмо. Cri de cœur[35]. Он ничего не мог с этим поделать.
Иногда я думаю, как часто ты бы думала обо мне и как высоко ценила, если бы я не любил тебя так сильно. Это весьма печально, что приходится переживать из-за оценок и суждений самого дорогого для тебя человека, того, кого любишь так сильно.
Он вздохнул и передвинул с места на место фигурки из своей коллекции. Если бы у бедности имелись привлекательные стороны, насколько счастливее был бы мир! Вдалеке часы Биг-Бена пробили двенадцать. Премьер-министр наклонился к футляру для дипломатической почты, где хранил письма, открыл его и достал единственные две ее фотографии, которые у него были. Посмотрел на них и ощутил резкую боль в животе, словно от голода.
Мне пора ложиться спать. Если бы ты отвергла меня (но я знаю, что ты этого не сделаешь), я пошел бы ко дну, глубже, чем можно измерить лотом… Спокойной ночи, любимая.
На Рождество он прислал ей еще два первых издания: «Илиаду» в переводе Александра Поупа и «Кандида» Вольтера. Но она превзошла его ответным подарком: «Антологией любовных сонетов» в кожаном переплете, переписанной ее каллиграфическим почерком, с цветными заглавными буквами, размером больше остального текста, и с иллюстрациями на полях, как в средневековых рукописных книгах. Премьер-министр держал ее рядом с постелью. На изготовление наверняка потребовался не один день кропотливой работы. Когда она это сделала? Вряд ли в последнее время. Вероятно, еще летом, в Пенросе, когда послала ему сорок четвертый сонет: «Когда бы мыслью стала эта плоть, / О как легко, наперекор судьбе…», который он с тех пор считал их сонетом. Тогда все казалось проще.
Он принял решение в новом, 1915 году быть более терпеливым, менее требовательным. Раз уж не удалось отговорить ее от идеи стать медсестрой, то можно хотя бы притвориться, что поддерживаешь этот шаг. Премьер-министр предложил устроить в честь Венеции в доме десять обед в понедельник, 4 января, накануне ее переезда в больницу – «прощальный обед», как он наполовину в шутку, наполовину всерьез это назвал, но она написала, что Монтегю опередил его и пригласил их обоих к себе.
Он купил мне платье на Рождество, и хотя я знаю, что ты мне не поверишь, но оно и вправду довольно красивое. Подозреваю, что его выбирала Вайолет.
Как и все приемы у Ассирийца, обед получился роскошным: лорд и леди Шеффилд, Сильвия и Бланш, Уинстон и Клемми, Марго и Вайолет, Реймонд и Кэтрин, Ок со своим новым другом Рупертом Бруком, Бонги и Диана Мэннерс. Снаружи шел снег, а в доме было тепло, горели яркие огни. Шелковый шатер был настоящим архитектурным фокусом. С улицы он казался узким, но был в пять раз больше в длину, чем в ширину, и огромные гостиные тянулись одна за другой, пока не доходили до последней, с чудесным видом на Сент-Джеймсский парк.
Марго взяла на себя рассаживание гостей и задвинула премьер-министра в конец стола, подальше от Венеции. Невероятно красивый Руперт Брук, который постепенно становился новым Байроном, сидел рядом с Вайолет, и премьер-министр подумал, что они хорошо смотрятся вместе и из них получилась бы неплохая пара. Сам он занял место между Клемми и Сильвией и с ревностью наблюдал сквозь подсвечники и вазы с цветами, как Венеция, в купленном Ассирийцем платье, весело болтала с ним, время от времени касаясь его руки. Премьер-министр только что сделал Монтегю тайным советником и намеревался к концу месяца ввести его в кабинет министров. На мгновение он задумался, не вырыл ли сам себе яму, но тут же отмахнулся от этой мысли: Ассириец был слишком уродлив и неуравновешен – жалкий, но преданный и умный молодой человек.