– Знаешь, ты оказываешь на нее слишком большое влияние, – сказала Сильвия, проследив за его взглядом, – как хорошее, так и плохое.
– Я? Никакого влияния я на нее не оказываю. Совсем наоборот.
На следующий день на заседании военного совета в первый раз обсуждался план Уинстона атаковать Дарданеллы. Как только премьер-министр освободился, он заехал за Венецией на Мэнсфилд-стрит, чтобы отвезти в больницу, настояв хотя бы на этом. Она вышла с большим чемоданом, и Хорвуд положил его в багажник.
Никогда еще премьер-министр не любил ее так сильно, как сейчас, когда они в плотном потоке машин направлялись в Ист-Энд. Венеция явно волновалась, но старалась не показывать этого, и он думал о том, какая она смелая, какой силой духа нужно обладать, чтобы отказаться от комфортной жизни в семье и своем кругу и отправиться бог знает куда. Он гордился ею и стыдился собственного эгоизма, в чем и признался ей. Вместо ответа она опустила жалюзи, прячась от пасмурного зимнего дня.
А когда полчаса спустя подняла их, открывая удручающий вид на утонувшую в вечерних сумерках Уайтчепел-роуд, где машины разбрызгивали по сторонам грязный, подтаявший снег, на тусклый свет в убогих лавках и жилищах, на измученных и оборванных прохожих, что спешили домой, опустив голову, прежняя тревога вернулась к ней. Она расправила юбку и попросила, чтобы он велел Хорвуду остановиться.
– Но мы же еще не доехали до больницы.
– Не хочу, чтобы видели, как я приехала в роскошной машине.
– Ох, я рассчитывал отнести чемодан в твою комнату и посмотреть, куда тебя поселили. Хочу, чтобы у меня было представление о ней.
Она рассмеялась:
– Это общежитие для медицинских сестер, а не отель. А если тебя узнают? Хорошенькое будет у меня начало – приехать в первый же день с премьер-министром. Пожалуйста, высади меня здесь.
Он подал сигнал Хорвуду. Венеция вышла из машины, наклонилась к окну водителя и попросила достать из багажника чемодан. Премьер-министр выбрался следом и встал посреди тротуара. Вдоль улицы свистел ветер, задувающий со стороны Майл-Энд-роуд.
– Ну вот и все, – получив свой чемодан, сказала она. – Пожелай мне удачи.
– Всю удачу на свете, милая. И мою любовь. – Он протянул ей маленький сверток, который берег целую неделю. – Это тебе.
– Спасибо, – улыбнулась она.
Венеция не захотела целовать его на людях даже в щеку. Она подняла чемодан, подождала на тротуаре, когда появится просвет между машинами, и перешла через дорогу. Он почувствовал, что их маленький интимный мирок лопнул, как мыльный пузырь.
– Ты не мог бы незаметно проехать за ней на благоразумном расстоянии? – попросил он Хорвуда. – Хочу убедиться, что с ней ничего не случится.
Они проползли сотню ярдов следом за тоненькой фигуркой на другой стороне улицы. Она слегка наклонилась вправо под тяжестью чемодана. Перед входом в больницу Венеция опустила его на землю, чтобы передохнуть. Потом расправила плечи, снова подняла его и быстро пошла вверх по ступенькам. Мысленно премьер-министр услышал, как лязгнула, закрываясь, тюремная дверь.
Незадолго до шести он вернулся на Даунинг-стрит, где его поджидал суровый майор, ныне уже полковник Хэнки, секретарь Комитета обороны империи. Во время рождественских праздников немцы совершили первый воздушный налет на британскую землю, отправив цеппелины бомбить Дувр и устье Темзы. Потерь не было, большого ущерба налет также не нанес, но они, несомненно, еще вернутся, и Хэнки сообщил, что Джеки Фишер, новый первый морской лорд, предлагает в отместку расстрелять всех германских пленных.
– Он же это не всерьез? Немцы в ответ расстреляют наших пленных.
– Именно это и сказал ему Уинстон. А теперь Фишер подал заявление об отставке.
– Я бы с радостью его принял, но он же в своем роде популярная фигура, как и Китченер.
– Уинстон пытается переубедить его. Кстати, премьер-министр, думаю, нужно провести заседание военного совета и обсудить предложение Уинстона об атаке Дарданелл с моря.
– Вы его поддерживаете?
– Да, сэр. И лорд Китченер начинает склоняться к тому же.
– Значит, это не просто очередная безрассудная идея Уинстона? Хорошо. Назначьте заседание на следующую неделю.
После ухода Хэнки премьер-министр поднялся наверх. В доме было пусто. Марго с Вайолет и Энтони уехали на неделю в замок Уолмер в Кенте, предоставленный их семье лордом Бошаном в качестве загородный резиденции. Ок вернулся в лагерь дивизии морской пехоты в Блэндфорде. Внезапно премьер-министр ощутил острое одиночество. Его преследовали мысли о Венеции, также одиноко сидевшей в своей комнате в этой ужасной больнице. Он снова надел пальто, вышел в морозную ночь и направился в «Атенеум», где заказал бренди с содовой, закурил сигару и взял лист клубной бумаги для записей.
Милая, хотя не прошло и 2 часов, как мы простились, я должен послать тебе короткое письмо, чтобы ты прочитала его утром…
Глава 24
В считаные минуты мир Венеции сжался от двух роскошных поместий и лондонского особняка до шкафчика и почтовой ячейки на первом этаже общежития для медсестер и маленькой комнаты в конце коридора четырьмя лестничными пролетами выше. Ей достались узкая кровать, деревянный стол с шатким стулом, шифоньер с парой металлических вешалок-плечиков, которые позвякивали каждый раз, когда она открывала или закрывала дверцу, таз, кувшин и ночной горшок. Это было так тоскливо, что даже почти забавно.
– Не беспокойтесь, Беатрис, – сказала молодая санитарка, тоже стажерка, когда показывала ей комнату. – Скоро вы начнете так уставать, что перестанете это замечать.
– Вообще-то, меня зовут не Беатрис, а Венеция.
– Но в списках вы значитесь как Беатрис. Боюсь, так вас и будут звать.
Санитарка ушла, а Венеция распаковала свои вещи и достала подарок премьер-министра – «Оду западному ветру» Шелли. Очень мило, но совершенно не в тон ее душевному состоянию. Она отложила томик, даже не открыв, и спустилась вниз осмотреть кухню. На плите разогревалась кастрюля с тушеным мясом. За столом сидели, сгорбившись, две санитарки. Не успела Венеция представиться, как проходившая мимо медсестра заметила ее и резким тоном объявила, что на территории больницы она должна постоянно носить униформу. Никто так не говорил с ней с тех пор, когда она была ребенком. Венеция безропотно поднялась к себе и переоделась: бесформенная серо-голубая рубашка и такого же цвета юбка, белый головной убор, похожий на монашеский, белый передник до щиколотки, который туго завязывался на талии, и жесткий белый съемный воротник. Теперь она почувствовала себя совершенно другим человеком: медсестрой Беатрис Стэнли. Почему бы и нет? Тоскливо. Забавно. Она легла на кровать.
К половине девятого общежитие начало оживать: хлопали двери, раздавались шаги по коридору, звучали женские голоса. Венеция снова спустилась в кухню. Теперь там было многолюдно: одни санитарки закончили дневное дежурство, другие готовились к ночному. На Венецию никто не обращал внимания. Подождав немного, она сказала, не обращаясь ни к кому в отдельности:
– Привет! Меня зовут Беатрис Стэнли. Я новенькая.
Все повернули к ней головы.
– Подсаживайся, Беатрис.
Это были обычные девушки из среднего класса, очень дружелюбные. Прошло не так уж много времени, и ее стали называть Би – такого с ней тоже прежде не случалось.
– Откуда ты приехала, Би?
– Из Олдерли в Чешире. Это небольшая деревня, вы о ней, наверное, никогда не слышали.
– Тогда добро пожаловать в наш дурдом.
Кто-то приготовил ей чай. В девять часов открылась дверь, и в кухню вошли еще три санитарки, только что закончившие работу. В одной из них Венеция узнала свою кузину-ровесницу Нелли Хозьер, сестру Клемми, которая в скором времени надеялась обручиться с полковником Шотландской гвардии. Они бросились друг дружке в объятия. Нелли тоже была стажеркой, тоже старалась «внести свой вклад». Она отвела Венецию в сторонку:
– Когда ты начинаешь, Винни?
– Завтра в семь. Лучше зови меня Беатрис, как все здесь.
– Хорошо, давай пойдем на работу вместе. Я покажу тебе, что к чему.
Венеция поставила будильник на пять тридцать, но проснулась намного раньше и лежала в пеньюаре под одеялом, пытаясь сохранить тепло. Потом встала и прошла с кувшином и ночным горшком по холодному коридору в общую ванную. Там уже ожидали своей очереди две женщины. Их натянутые улыбки подсказывали, что для разговоров время слишком раннее. Зайдя в ванную, Венеция обнаружила, что горячей воды там нет. Она набрала в кувшин холодной из-под крана. А когда вышла, в очереди стояли уже четыре женщины. У себя в комнате Венеция умылась, оделась и посмотрела на свое отражение в зеркале. Никакого макияжа. Красные пятна на щеках от холодной воды. Темные круги под глазами от недосыпания. Она уже выглядела пугающе в своем бесполом одеянии, хотя даже не начинала работу.
В половине седьмого она встретилась в кухне с Нелли и постаралась съесть яичницу с беконом, скользившую по тарелке, покрытой пленкой жира. А без десяти семь отправилась за своей кузиной и другими санитарками по крытому переходу в восточное крыло больницы. Во внутреннем дворе за окнами было еще темно. Только редкие огоньки из западного крыла сверкали на холодном снегу.
– Здесь сорок одна палата, – объясняла Нелли. – Стажерки обычно начинают с Чаррингтонской. Это мужская палата. Просто чтобы ты знала.
Она толчком открыла дверь в большую, слабо освещенную комнату, по обеим сторонам которой стояли по семь-восемь коек. В дальнем конце была еще одна дверь, за ней тянулись другие палаты, пока не исчезали в темноте. Некоторые койки ограждали ширмы. Высокий потолок и тишина, нарушаемая кашлем и стонами, напомнили Венеции церковь. Где-то вдалеке раздался жуткий мужской крик.
Нелли подвела Венецию к палатной сестре:
– Это мисс Стэнли, сестра. У нее трехмесячный испытательный срок. Сегодня она работает первый день.