– Он говорит, что мы сосредоточили все свои усилия на подавлении береговых фортов в Дарданеллах, но, по его мнению, настоящая проблема не в этом. Вероятно, пролив за этими укреплениями усеян замаскированными пушками и гаубицами, которые крайне сложно уничтожить с моря. И существует, как выяснилось, еще бóльшая угроза от мин, установленных в проливе.
– Я полагал, что у нас есть флотилия минных тральщиков, которая с ними разберется.
– Есть, но стоит нам днем очистить пролив от мин, ночью появляются турки и укладывают новые минные поля. Флот не бездействует, но это опасная работа, и пока дела идут не очень хорошо. К величайшему моему сожалению, премьер-министр, чрезмерные обещания Адмиралтейства невозможно выполнить средствами одного лишь флота. И еще я должен предупредить вас о другой серьезной проблеме, возникшей на Западном фронте. Френч был вынужден прекратить наступление на Нев-Шапель, поскольку у него, как он утверждает, закончились снаряды.
– Это правда?
– Да, но только потому, что он тратил слишком много боеприпасов. Похоже, за один только первый день он расстрелял запас, который вся страна произвела за семнадцать дней, и мы продвинулись вперед всего на милю. Получается по два снаряда на каждый квадратный ярд захваченной территории. Мы попросту не можем продолжать военные действия с такой расточительностью. Мы также потеряли двенадцать тысяч человек, но это меньшая из бед. Грубо говоря, людей можно заменить, а снаряды – нет.
Премьер-министр на мгновение прикрыл глаза. Личный опыт говорил ему, что худшие политические кризисы случаются, когда одновременно возникают две не связанные между собой проблемы. Трудности возрастают даже не в квадрате, а в кубе.
– Думаю, будет лучше, если вы отправитесь туда и возьмете ситуацию под свой контроль.
– Я так и сделаю. Боюсь, Френч просто не отвечает требованиям современной войны и не способен командовать армией численностью четыреста пятьдесят тысяч солдат. Его необходимо сменить.
На следующий день, прежде чем забрать Венецию на пятничную прогулку, премьер-министру пришлось разбираться с Уинстоном и военным советом.
Первый лорд Адмиралтейства обладал таким даром рассказчика, что мог преподнести поражение столь же убедительно, как и победу, фактически мог заставить любого поверить, что поражение – это победа. Премьер-министр и члены совета – Китченер, Ллойд Джордж, Бальфур, Бонар Лоу, Грей, Фишер и другие – с неослабевающим вниманием слушали его рассказ о первых днях морской операции: ранним утром восемнадцать линкоров, включая «Куин Элизабет» – самый мощный корабль Королевского флота, под защитой армады крейсеров и фрегатов, рассекли сверкающие на солнце под голубым небом в пятнах белых облаков воды Эгейского моря и вошли в драконью пасть пролива Дарданеллы. «Куин Элизабет», «Агамемнон», «Лорд Нельсон» и «Инфлексибл» открыли огонь по фортам с дистанции восемь миль – сокрушительная атака. Но затем, к несчастью, боги войны отвернулись от них. Французский корабль «Буве» то ли подорвался на мине, то ли турецкий снаряд угодил ему прямо в артиллерийский погреб – так или иначе, он исчез в облаке дыма и пара и мгновенно пошел ко дну, забрав с собой шестьсот человек. Минные тральщики Королевского флота сбежали из-под губительного огня турецких орудий. «Инфлексибл» наскочил на мину и накренился. «Иррезистибл» получил торпеду в правый борт. На линкоре «Океан» произошел взрыв, у него заклинило руль, и он заходил по кругу. К концу дня командующий флотом отдал приказ отступать. Три эсминца затонули, три выведены из строя. Треть всей группировки потеряна. Форты остались невредимы.
Уинстон обвел взглядом сидевших за столом:
– Мы должны не просто возместить потери. «Куин» и «Имплакейбл» уже в пути. «Лондон» и «Принц Уэльский» отправятся сегодня. К несчастью, прошлой ночью разразился шторм, но, как только он утихнет, мы возобновим атаку.
Его голос звучал твердо, однако премьер-министр заметил, что Уинстон сцепил свои на удивление маленькие и тонкие, почти женские пальцы с такой силой, как будто пытался унять дрожь.
– Я отдам приказ генералу Гамильтону подготовиться к высадке на полуостров при первой же удобной возможности, – сказал Китченер. – Не вызывает сомнения, что армия в конце концов заставит эти пушки замолчать.
– Мы должны предоставить командующему право принимать решения на месте, – подытожил премьер-министр. – Но я убежден в общем согласии с тем, что нужно продолжить атаки, как только позволят обстоятельства.
Все члены совета, за исключением Фишера, согласно загомонили. Что еще им оставалось делать?
Венеция была на ланче у Маккенны. Премьер-министр забрал ее со Смит-сквер, чтобы отвести обратно в больницу, и по дороге рассказал о катастрофе флота в Дарданеллах.
– Мне кажется, весь этот план был неудачным, – сказала она. – Уверена, было бы разумно отказаться от него, не дожидаясь новых потерь.
– Увы, это нанесло бы чудовищный удар по нашему международному авторитету, особенно в Средиземноморье. Только между нами: мы надеемся в ближайшие недели вовлечь Италию в войну на нашей стороне. Представляешь, какой будет эффект? Нет, боюсь, у нас нет другого выбора, кроме как удвоить усилия.
– Иногда лучше смириться с неизбежным и стравить воздух.
Находясь в состоянии повышенной тревожности, он сразу уловил подтекст:
– Звучит двусмысленно. Ты это про нас? Стравить воздух… Бог мой, что ты имеешь в виду?
Она отвернулась и просмотрела в окно, а потом ответила:
– Наверное, подходящего момента, чтобы сказать тебе это, не будет никогда, так что лучше сейчас. Моя стажировка в больнице заканчивается через три недели, а потом меня направят медсестрой во Францию.
То, что премьер-министр ожидал удара, ничуть не помогло его выдержать, и хотя он поклялся себе, что хладнокровно воспримет эту новость и постарается поддержать Венецию, но все равно, оглядываясь назад, боялся, что устроил сцену, требуя объяснить, как могла она покинуть его в такой критический момент войны, когда больше всего была нужна ему, перевязывать раны во Франции способна любая из сотен, тысяч других женщин, и разве могло это сравниться с тем уникальным вкладом, который она внесла бы, разделяя все тяготы с руководителем страны?
Она не пыталась спорить и выслушала все это не с каменным лицом, что он еще мог бы понять, а с печальной, сочувствующей, почти сожалеющей улыбкой, а когда они подъехали к больнице, поцеловала его в щеку и сказала, что надеется увидеться с ним в следующую пятницу.
– Значит, не раньше? – жалобно спросил он, пока она выходила из машины.
– Боюсь, нет.
Премьер-министр почувствовал себя настолько опустошенным, что тут же, как только машина тронулась в долгое путешествие к замку Уолмер в Кенте, куда он решил добираться не на поезде, принялся писать ей письмо почти неразборчивыми каракулями, подпрыгивая и раскачиваясь по Майл-Энд-роуд на заднем сиденье «нейпира»: «Милая, ты только что покинула меня, и я охвачен печалью…»
Как божественно прекрасно быть вместе с тобой, рядом с тобой, смотреть на тебя, слушать тебя, и, вспоминая этот наш благословенный час, я сожалею, что так много и эгоистично думал о мрачных перспективах. Ты же знаешь, милая, что я никогда не стал бы оспаривать то, что ты после долгих рассуждений посчитала лучшим и правильным для себя, если, конечно, это не будет означать, что ты полностью вычеркнешь меня из своей жизни. Этого я не смог бы пережить. Но ты ведь никогда так не сделаешь, правда? Больше я ничего не могу добавить. Напиши мне маленькое нежное письмо. А свое я отправлю из первого же встречного почтового отделения.
Он остановил «нейпир» в Мейдстоне, увидев здание почты на другой стороне дороги, добрался туда, петляя между машинами, купил марку и отдал письмо для отправки, а потом стоял на краю тротуара и смотрел, как с шумом проносятся мимо легковые автомобили и грузовики, поднимая ветер, едва не сбивающий с ног. Это произошло бы мгновенно: «Умереть, уснуть – / И только; и сказать, что сном кончаешь / Тоску и тысячу природных мук, / Наследье плоти…»[43] Премьер-министр представил свое изломанное тело, подброшенное в воздух, может быть, секунду-другую агонии, а после ничего. С полминуты он задумчиво простоял на обочине, пожилой джентльмен в сюртуке и цилиндре, на которого водители проезжающих автомобилей не обращали никакого внимания, а затем осторожно вернулся к своей машине.
Глава 27
Благослови тебя Бог, Венеция. Ты была для меня другом и ангелом, так почему бы не женой?
Она хранила письмо Монтегю в том же чемодане, что и письма премьер-министра. И нельзя сказать, что часто в него заглядывала или заглядывала вообще. В этом не было необходимости. Нужную фразу она помнила наизусть.
Почему бы не женой?
Иногда ответ казался ей совершенно очевидным и не заслуживающим размышления.
Потому что она его не любила. Что еще к этому нужно добавить?
Но все же она не отвергала окончательно такую возможность и старалась в феврале и марте видеться с ним чаще. Соглашалась, когда он предлагал подвезти ее до больницы или обратно до дома. Сходила с ним в «Савой». Посещала его званые обеды. Даже пригласила на уик-энд погостить в Олдерли, и там они, сидя в библиотеке, вместе читали «Статую и бюст» Браунинга.
Но ни разу за все это время она не заговорила с ним о его робком полупредложении, да и он тоже. Этот вопрос так и остался подвешенным в воздухе. Но когда она пыталась представить себя его женой и бросала украдкой взгляд на Монтегю, сидевшего рядом или напротив нее, то сразу понимала, что это попросту невозможно. И дело не в том, что как мужчина он не вызывал у нее никакого интереса. Скорее, она испытывала к нему безотчетное физическое… да, если говорить начистоту, то слово «отвращение» не было бы самым грубым из всех возможных. Нигде в этом несуразном, грузном теле под плотным старомодным костюмом не могла она разглядеть хотя бы искру сексуальности. Она вздрагивала от одной только мысли о том, что он – с этими зубами, с этими жесткими черными усами! – может по