– Вы совершенно правы, мне здесь нечем заняться.
С утренней почтой пришло неизменное письмо с Даунинг-стрит, написанное накануне вечером. Ей снова удалось перехватить конверт раньше слуги и унести наверх, чтобы прочесть в одиночестве в спальне.
Я несказанно рад, что не знал заранее о твоем намерении полетать. Даже Уинстон принял смущенный и виноватый вид, когда рассказывал о твоих подвигах в небе… У меня сегодня были две интересные, но не слишком вдохновляющие беседы. Первая (и очень секретная) – с лордом Нортклиффом, подумать только! Мне не терпится обсудить все это с моей ненаглядной советницей. Думаю, придется выбирать между завтра (втор.) и ср. (когда у вас дома состоится музыкальный вечер). Какой вар. тебя больше устраивает? Мы можем выкроить время с 5 часов до без 10 минут семь. Пожалуйста, ответь как можно скорее… Пиши мне, милая. Люблю тебя.
Венеция сидела за туалетным столиком с перьевой ручкой в руке. Только теперь до нее дошла реальность предстоящей разлуки, значение этого слова. Она не сможет увидеться с ним, прикоснуться к нему, почувствовать его прикосновение. Поток писем иссякнет, превратится в тонкую струйку, приносящую ответ через недели после того, как он был написан. Ежедневное окно в его мир, большой мир политики и публичных событий, закроется для нее. И влияние на него прервется. Он найдет себе новую наперсницу. Непременно найдет. Она была всего лишь самой свежей в этой длинной цепочке. Внезапный, непривычный приступ боли навалился на нее, и она с ужасом распознала в нем ревность.
Это было просто невыносимо.
Бунтарский дух Стэнли проснулся в ней, и через мгновение перо задвигалось по бумаге.
Милый, боюсь, у меня плохие новости. Мама вознамерилась увезти меня в Пенрос до конца августа, а после забрать с собой в долгое плавание в Индию и Австралию. Возражать бесполезно. Значит, пусть так и будет! Ты сможешь забрать меня сегодня в пять на нашем обычном месте? А завтра я приду на концерт. Мы должны использовать каждую оставшуюся возможность. Безумно хочу тебя видеть.
Письмо в почтовый ящик она отнесла сама.
Венеция так стремилась увидеться с ним при любой возможности, а он так ненасытно жаждал ее общества, несмотря на приближающиеся переговоры по Ирландии в Букингемском дворце, что они устроили себе шесть встреч за следующие десять дней: начиная с этой полуторачасовой поездки к Темзе в Марлоу, когда он показал ей телеграмму от посла в Берлине, описывающую, какие воинственные настроения царят в Германии, а затем разорвал бумагу в клочья и выбросил из окна машины; потом в среду на музыкальном концерте в доме десять на Даунинг-стрит, хотя в присутствии ее матери и Марго они могли только обмениваться любезностями; в пятницу на еще одной автомобильной прогулке, на этот раз в Горинг-он-Темс, когда он передал ей копию еще одной телеграммы, теперь от британского посла в Вене, с пометкой «Для служебного пользования», в которой сообщалось, что австрийцы предъявили правительству Сербии обвинение в «соучастии в заговоре, приведшем к убийству эрцгерцога».
Она вернула ему телеграмму:
– Это серьезно?
– Может быть серьезно. Мы должны следить за этим во все глаза.
Он опять скомкал бумагу и выбросил в окно. Такое обращение с государственными документами показалось ей чересчур бесцеремонным, но вслух она ничего не сказала.
В следующий понедельник, накануне переговоров по ирландскому вопросу, она позвонила ему на Даунинг-стрит, и они вместе вышли через садовые ворота на вечернюю прогулку по Сент-Джеймсскому парку. Она не удержалась и просунула руку ему под локоть. Заканчивался еще один теплый день этого невероятно прекрасного лета. Люди сидели в шезлонгах, лежали, растянувшись на побуревшей траве. Государственные служащие уже возвращались домой. Кто-то из членов парламента направлялся в клуб. Его в кои-то веки беспрерывно узнавали. Он вежливо кивал мужчинам, приподнимал шляпу перед дамами.
Возле озера заиграл оркестр. Неожиданно она спросила:
– Почему бы нам не пообедать вместе – только ты и я? Мы никогда раньше этого не делали. Найдем какое-нибудь тихое местечко. Может быть, это наш последний шанс.
– Было бы чудесно, – ответил он, нерешительно оглядываясь. – Но я должен собраться с мыслями перед завтрашним днем.
– Да, конечно, я понимаю. – Она высвободила руку.
– Давай дойдем до Пэлл-Мэлл, и я найду тебе такси.
И она все поняла. Ему приходится быть осторожным. Но это ничуть не помешало ей чувствовать себя немного подавленной и в тот момент, и утром, когда она получила записку с извинениями:
Милая, я проявил настоящее самоотречение в ответ на твое предложение пообедать вместе. Мне ненавистна даже малейшая возможность сплетен по поводу нас с тобой.
Их пятая встреча состоялась в тот же день, когда он приехал за ней на Портленд-плейс прямо с переговоров в Букингемском дворце, и по тому, как он ссутулился в своем углу на заднем сиденье, трудно было предположить, что они прошли удачно. Пока автомобиль ехал в сторону Риджентс-парка, он монотонно пересказывал ей события дня. От правительства присутствовали он и Ллойд Джордж, от юнионистов – Бонар Лоу и Лансдаун, от ирландских националистов – Редмонд и Диллон, а от Ольстера – Крейг и Карсон. После того как король призвал к согласию и вышел из зала, все они несколько часов кряду просидели за столом над развернутой картой, и никакого прогресса, никакого компромисса, никаких уступок, обе стороны просто отказывались сделать шаг навстречу, не желая при этом покидать заседание и принимать на себя вину за провал переговоров.
– В зале происходило какое-то безумие. Поверь мне, посмотрев им в глаза, я подумал, что они и в самом деле хотят войны. За этим межплеменным конфликтом стоит инстинкт разрушения, неподвластный никаким разумным доводам. И что хуже всего, – он взял ее за руку, – тебя не будет здесь, чтобы помочь мне справиться с этим.
Идея пришла ей в голову, когда она поцеловала его руку.
– Если я не могу быть в Лондоне, почему бы тебе не приехать ко мне… хотя бы на день или два?
– Приехать в Пенрос… – Он просветлел лицом в первый раз с начала разговора. – Это было бы чудесно. Думаешь, твои родители пригласят меня?
– Ты можешь сам намекнуть им. Вряд ли они откажут.
– Тогда я напрошусь к вам на садовом приеме в четверг. Я теряю всякую скромность, когда дело касается тебя.
Мысли об Ирландии, казалось, вылетели у него из головы.
– Ты просто чудо! – обрадованно произнес он. – И сама это знаешь, правда?
Пришедшее месяц назад приглашение, адресованное лорду и леди Шеффилд и достопочтенной Венеции Стэнли обещало кульминацию летнего сезона.
Миссис Асквит
Домашний прием
с 13 до 17 часов
Четверг, 23 июля 1914 года
Даунинг-стрит, 10, Юго-Западный Лондон
Марго заботилась о том, чтобы Венеция всегда получала приглашение на ее приемы. Очевидно, посчитав разумным приблизить ее к себе, чтобы удобнее было за ней приглядывать, как она поступала со всеми прежними подружками мужа, саркастически окрещенными ею гаремом. Иногда она даже отзывала Венецию в сторонку поговорить о Генри с глазу на глаз, как будто он был их общим подопечным: о его здоровье, попойках, напряжении, которое он испытывал, и о том, как они могли бы облегчить его ношу. В другое же время принимала ее с полной холодностью. Но порой Венеция оборачивалась и замечала, что Марго смотрит на нее через весь зал жестким, прищуренным взглядом хищной птицы. Оставалось только гадать, с какой Марго она столкнется сегодня.
Едва приехав с родителями на Даунинг-стрит, Венеция поняла, что беспокоиться не о чем. Марго никогда не устраивала половинчатые приемы и сегодня, как обычно, пригласила семьсот гостей. В холле, в большом зале, на террасе и в саду толпились члены парламента, министры, множество дипломатов и изрядная часть светского общества, раскрасневшиеся и поникшие от жары.
Неудивительно, что в этой толчее Венеция не узнала детектива-сержанта Димера, с которым виделась лишь мельком, да и сам он старался держаться как можно незаметнее: стоял в холле, выполняя вместе с еще пятью сотрудниками Специального отдела указание затеряться среди гостей. А вот он ее узнал, одну из немногих. И инстинктивно направился следом за ней через застекленную дверь.
Премьер-министр с женой встречали гостей перед лестницей. Он поцеловал Венецию в щеку, а за ним так же поступила и Марго.
– Мэйзи, дорогая! – сказал он леди Шеффилд. – Вот кого я хотел увидеть. В пятницу я выступаю с речью в Честере…
Марго подозрительно прищурилась:
– Ты мне об этом не рассказывал.
Венеция не стала ждать продолжения.
– Извините, я вижу там Уинстона. Мне нужно поговорить с ним о моем путешествии.
– Не уходи далеко! – окликнула ее мать. – В пять мы должны быть на вокзале Юстон.
Компанию первому лорду Адмиралтейства составляла его мать леди Дженни и германский посол князь Лихновский, их обоих Венеция хорошо знала. Уинстон представил ее остальным: немцу графу Кесслеру и француженке графине Греффюль, томно обмахивающей напудренные щеки изящным китайским веером. Они обсуждали переговоры в Букингемском дворце, которые продолжились этим утром, а завершиться должны были на следующий день.
– Говорят, дела там идут неважно, – сказал Уинстон. – Венеция, а ты что слышала? – Он повернулся к Лихновскому и доверительно сообщил театральным шепотом: – Мисс Стэнли известно все.
– Это вряд ли, – рассмеялась она.
– И что будет, если переговоры провалятся? – спросил посол.
– Кровь, – ответил Уинстон. – Кровь!
Она послушала их еще пару минут и отошла.
Димер следовал в каких-то десяти футах за ней. Ему казалось, что он слишком бросается в глаза в своем поношенном темном костюме, который полагалось держать застегнутым на все пуговицы, несмотря на жару. Это было его первое охранное задание, и он впервые вышел на службу при оружии. И все наверняка замечали, как выпирает под пиджаком его револьвер «уэбли» в подмышечной кобуре, во всяком случае, замечали те, кто разбирается в таких вещах. Венеция вдруг обернулась и посмотрела на него, но, похоже, не узнала. Ему подумалось, что выглядит она бледной, нездоровой.