го думает, использует то, что дала природа, – мозги! Человек двадцать первого века думать разучился, ему некогда! Замечал, идешь по улице, все говорят по телефону… как тронутые. Спрашивается, о чем можно трындеть весь день без продыху? Когда-то, когда свободы было поменьше, мечтали, наступит время и «свобода нас встретит радостно у входа», книжки читали запрещенные, доставали на одну ночь… Какие имена! Барды, поэты, вершители дум! Сверкание глаз, пылание сердец, бригантины с парусами… И что? Настала свобода, а кто их теперь читает? Приоритеты поменялись, деньги, шмотки, устрицы… Эх! – Он помолчал немного и спросил: – Вот ты, Глебушка, ел когда-нибудь устриц?
– Не помню, – ответил тот не сразу.
Они молчали. Глеб сидел с закрытыми глазами, подставив лицо солнцу; Витязь чесался; Борис с любопытством рассматривал зеленые пики травы и раздумывал о бренности бытия.
– Знаешь, Глебушка, а ведь тебе повезло! – сказал он вдруг. – Ты теперь табула раса! Чистый лист, пиши, что хочу. Новорожденный! Без всяких сопутствующих пеленок, болячек, бессонных ночей. Стряхнул с себя прах прошлого, понимаешь? Хрен его знает, что за прошлое и чего ты в нем натворил. И бороду не надо сбривать, во-первых, хорошо смотрится, ты похож на Эйрика Рыжего, или Барбароссу… который Фридрих, а во-вторых, тебя никто с ней не узнает. Согласен? На всякий случай. Как говорят, береженого Бог бережет.
Глеб кивнул. Глаза у него были по-прежнему закрыты, он наслаждался солнцем. Борис время от времени взглядывал на него испытующе, словно спрашивая, а не врешь ли ты, парень, про амнезию? Может, давно все вспомнил да не признаешься? Мало ли в чем ты замешан! Покрутив эту мысль и так и этак, он рассудил, что святых на земле нет, он сам тоже далеко не ангел, и если вспомнить…
Тут он вздохнул. И вдруг его осенило: а что, если этот парень послан ему в испытание? Высшие силы хотят посмотреть, человек он или тварь бесчувственная. А раз так, не все ли равно, кто он такой и в чем замешан? Может, и память у него отняли намеренно, чтобы начал с нуля. Позволили выжить, послали его, Бориса, – он ведь не собирался туда, ноги сами принесли. Зачем? Зачем-то. И вот еще интересный вопрос: чья карма? Найденыша или его, Бориса? А? Неизвестно. Никто не знает промысла…
Мысль о карме так ему понравилась, что он стал развивать ее, представляя, кем был… мог быть этот заросший рыжей бородой, потерявший память парень, полностью зависящий от него, Бориса, и в чем его грех. О своих грехах Борис в курсе. А этот… мафиози? Клерк в банке, своровавший миллион? Мотогонщик? Брачный аферист? А чего, парень видный. Борис пристально рассматривал лицо пришельца… нет, найденыша: спокойное, очень бледное, освещенное ярким солнцем… вон, даже нос порозовел, веснушки вылезли! Подкормить бы его, да финансы на нуле. Надо выбраться к Галине, она женщина добрая, хоть и крикливая…
Глава 24. Городские сплетни
Даже маленькая практика стоит большой теории.
– Ши-Бон, ты в курсе, что в городе серия убийств? – обратился Алик Дрючин к своему сожителю за ужином. – Убиты… вернее, отравлены пять или шесть женщин! Полно слухов, назревает паника, люди боятся выходить из дома, хотя маньяк их травит, а не убивает. Ничем не примечательных женщин средних лет, мне клиент рассказал…
– Что-то слышал, – соврал Шибаев. – Кто ведет?
– Твой дружбан капитан Астахов. Резонансное дело, все начальство на ушах. Ничего подобного у нас еще не было. Вся страна следит с замиранием сердца. Они получают по почте коробки с шоколадом, открывают, съедают и умирают от неизвестного яда.
– Зацепки есть? – угрюмо спросил Шибаев.
– Ровным счетом ничего! – вскричал Алик. – В том-то и дело! Он посылает жертвам шоколад с ядом – каким-то сильным растительным алкалоидом. Шоколад импортный, откуда взялся, неизвестно, в продаже такого нет. Что за яд?.. Я не уверен, что они знают! Во всяком случае, молчат, чтобы не поднимать паники. Народ с перепугу перестал ходить в кондитерские…
– Что за женщины?
– Я же говорю, ничем не примечательные. В том-то и дело! Это уму непостижимо! Самые обычные, ничем не примечательные женщины средних лет. Между собой не знакомы, внешне непохожи и, вообще, ничего общего. Как он их выбирает, непонятно. Одинокие и замужние. Мотива нет. Дело резонансное, капитан роет землю до пятого колена, и ни одного подозреваемого. Они даже не знают, откуда взялся шоколад… какой-то необычный и очень дорогой. Мой клиент говорит, серийный маньяк, но… черт его знает! Непохоже, они же действуют по-другому. Может, поговоришь с капитаном? Интересно, что там на самом деле?
– О чем?
– Ну… спросишь, как дела, позовешь на кофе и, между прочим, поинтересуешься. По старой дружбе…
Шибаев, преисполненный зависти, молчал и жевал, уставившись в тарелку. Алик предпринял еще пару попыток растолкать сожителя, но успехом они не увенчались. Шибаева можно понять: бывшие коллеги занимаются делом, а он – недужной мелочевкой. Алик прыгает по жизни кузнечиком и доказывает, что жизнь как зебра: черное-белое и наоборот. В его жизни сплошные черные полосы – не зебра, а черная пантера. Или кошка. Нет, бывают, конечно, интересные моменты, встряски… взять, например, встречу с этой женщиной… доброй самаритянкой. Кстати, надо посмотреть в Вики, что это такое. Он оставил ей свой телефон, надеясь, что она позвонит, но увы. Она могла позвонить хотя бы для того, чтобы спросить, как он себя чувствует, может, сплел лапти. Могла, но не позвонила. Его тянуло к ней, она была абсолютно новой и неизвестной ему женской породой.
Жена Вера, бывшая, была предсказуема и проста, словно грабли, сказал однажды Алик; ее движителем по жизни было: чтобы все как у людей. Гости на Новый год, отпуск в Турции, распродажи, сериалы, сплетни, кто чего купил или с кем спутался. Была еще Кристина… девочка из прошлого, школьная любовь, приятные воспоминания… там она и осталась. Жанна… О, Жанна – это лидер! Львица! Подмять под себя, заставить, переломить через колено. Вера номер два, считает Алик, только красивее и умнее.
Ни Вера, ни Кристина, ни Жанна не привели бы домой избитого мужика. Лина другая. То ли другая, то ли имелся весомый мотив. Он еще раз прошелся к ее дому с курткой в спортивной сумке, снова долго сидел на скамейке и даже разговорился с бабушкой, которая выгуливала пса. Узнал, что в тридцать пятой квартире живет пенсионерка Елена Ивановна и у нее есть дочка Юлия, а Лины у них в доме отродясь не было. Сейчас Елена Ивановна в отъезде, а Юлечка приходит поливать цветочки и вообще присмотреть. Хорошая девочка, работает доктором, у нее своя квартира в центре. Не то Юлия, не то Лина. Может, еще как-то, по имени на все интересные случаи жизни. А ему остается только щелкать зубами и облизываться. Прекрасное дело о серийных убийствах, к которому он не имеет ни малейшего отношения, девушка Лина или Юлия, которая молчит… А ему – осточертевший сожитель, чей рот не закрывается.
Шибаев глубоко погрузился в свои мысли и не сразу услышал, что его зовут. Алик смотрел на него с укоризной.
– Ты меня совершенно не слушаешь, – сказал он. – Что с тобой?
– Почему не слушаю, – пробормотал Шибаев. – Слушаю.
– Ну и что ты обо всем этом думаешь?
– Ну как-то даже… а ты? – промямлил Шибаев, начисто упустивший нить разговора.
– Я, кажется, высказался вполне однозначно. Согласен?
Шибаев попытался вспомнить, о чем шла речь до того, как он отключился. Они говорили об убийствах женщин и панике в городе.
– Согласен! – рискнул он.
– Вот! – воскликнул Алик, поднимая указательный палец. – Ты можешь подключиться! Когда нужно ему, он обращается, а теперь пять или шесть убийств, и чует мое сердце, это еще не конец. Ты с твоим опытом… так ему и скажи!
Шибаев молча смотрел на Алика, и лицо у него было такое, что тот поспешно сказал:
– Ладно, забудь! Я хотел как лучше. Уверен, ты размотал бы это дело на раз-два!
Это называется сыпать соль на раны…
Глава 25. Слияние. На круги своя…
Гадай и жди. Среди полночи
В твоём окошке, милый друг,
Зажгутся дерзостные очи,
Послышится условный стук.
Настя бросилась ему на шею и расплакалась. Цеплялась за него и всхлипывала; в воздухе витал легкий запашок алкоголя. Собака, крупный широкогрудый буль, коричневый, со светлыми рыжевато-коричневыми поперечными полосками, заливался громким лаем.
– Девочка моя, соскучилась? Как ты тут? – Гутник отодвинул ее от себя, заглянул в глаза.
– Хреново! Если бы не Джесси… особенно ночью! Джесси, тихо! Это друг, замолчи! – Собака смотрела на мужчину налитыми кровью глазками. – Дом на отшибе, тишина как в гробу… по десять раз спускаюсь проверить замки. Все время кажется, что кто-то ходит! Понимаю, что никого, Джесси любого порвет, а бегаю. На хрен такой сарай? Поменьше не нашлось? И главное, понятия не имею, что творится дома! Как там Венька?
– Я разденусь, и поговорим. Слушай, ты не можешь запереть ее? Это же монстр!
– Джесси, поди сюда! – позвала Настя. – Он хороший, поняла? Протяни руку! – обратилась она к нему. – Джесси, нельзя! Положи ей на голову, не бойся! Ну! Джесси, сидеть! Я держу ее, клади!
Гутник послушался, собака рванулась и залилась остервенелым лаем. Настя расхохоталась. Он отдернул руку и сказал:
– Никогда не любил собак.
– Джесси сразу почуяла!
– Разгружай сумки, там продукты. Шампанское твое любимое, шоколад, мясо. Я готов сожрать… вот этот коврик! Десять часов за рулем… спины не чувствую! Ванная наверху? Может, запрешь ее все-таки?
– Джесси, за мной! – скомандовала Настя и побежала наверх. Собака следом…
…Они сидели за столом. Настя, с распущенными волосами, раскрасневшаяся, в ярко-красном платье, сияла, не сводя взгляда с Гутника. Тот взял ее руку, поцеловал: