Беседа с девушками из кафе не дала почти ничего. Лицо мужчины на записи было неотчетливым, и опознать его вряд ли удастся. Он проследил их до парковки, и на этом следы Лины обрывались. Третий день. К сожалению, два первых были потеряны. Шибаев гнал от себя тревожные мысли, но они не уходили, к тому же Алик все уши прожужжал про убийства женщин – он был уверен, что исчезновение Юлии Черниковой и «шоколадные» убийства связаны.
– Ну и что, что почерк! – кричал разгоряченный Алик. – Он действует по обстоятельствам, кому шоколад, кого наскоком, лично. Видел, как он морду воротил? Знал, что камера. Шифровался! И машину поставил рядом, чтобы в случае чего недалеко. И студенты подгадали вовремя… Поехал в сторону порта? Ничего не значит! Мог десять раз свернуть! Там объездная рядом. Надо выходить на Астахова! Можно подавать заявление о пропаже. Спроси у него, что происходит… ну, там, детали, что за женщины, скажи, что это может быть один и тот же убийца. Не могут в нашем тихом патриархальном омуте орудовать сразу два! Не смешите! Скажи ему все, Ши-Бон! А ее клуб неудачниц… помяни мое слово! – Алик закатывал глаза и тряс головой. – Они замешаны! Как только она открыла клуб, сразу начались шоколадные убийства, а потом и сама исчезла. Может, тип с бородой и есть шоколадный убийца! Я не настаиваю, это чисто гипотетически, но на капитана надо выходить прямо сейчас и давить! Хочешь, я с тобой? Отдай ему флешку клуба, может, у него появятся идеи. Паша Рыдаев говорит, что они в большой… э-э-э… в тупике, одним словом. Не верю я в такие совпадения!
Шибаев и сам думал, что надо бы поговорить с капитаном, хотя отмахивался от Алика, как от назойливой мухи – исключительно из духа противоречия. Он достал айфон и набрал Астахова.
Тот с места в карьер заорал:
– Санек! Не могу, извини! Цейтнот!
– Я насчет шоколада, – сказал Шибаев. – Когда?
– Сейчас! – тут же выпалил капитан. – Я на площади у театра, сможешь?
– Смогу. Десять минут!
…Он опустился на скамейку рядом с капитаном. Они обменялись рукопожатием.
– Что по убийствам? – спросил Шибаев. – Дрючин сказал – шесть. Серия?
– Три. Черт его знает, сюжет один. Жертва получает коробку шоколада…
– По почте?
– По-разному. По почте или вообще непонятно, как. Везде одно и то же: труп и раскрытая коробка конфет. Картинка мне уже снится. Шоколад импортный, такой к нам не завозят.
– Что за яд?
– Растительный алкалоид. Лисица сказал, ненадежный, но сработал. Между жертвами ничего общего, знакомы не были… во всяком случае, связи между ними не установлены. Средних лет, самые обыкновенные…
– Необязательно между ними, возможно, связаны с убийцей.
Капитан пожал плечами:
– Возможно. У нас нет даже подозреваемых. Одна в гражданском браке, другие одинокие. Ты сказал, у тебя что-то есть…
– Пропала женщина, третий день. Заявления брать не стали. Я подумал…
– …какая-то связь? Кто такая?
– Юлия Черникова, психолог, тридцать два года. Дрючин считает, что связь есть.
– Какая?
– Умозрительная. Ты же его знаешь, фантазия зашкаливает. Город у нас спокойный, а тут вдруг несколько убийств и исчезновение. Он считает, что таких совпадений не бывает.
– Шоколада не было?
– В квартире и в офисе нет.
– В квартире и в офисе? – Капитан приподнял бровь.
– Меня ее подруга впустила. Журналистка Инга Вдовина.
– Наша? Не слышал. Больницы, морги?
– Ничего. Может, неопознанные трупы?
– Тихо. А ты сам что думаешь? Связаны?
– Ничего не думаю, я об убийствах вообще от Дрючина узнал. Нет, скорее всего…
– А она не могла сбежать с любовником? Всяко бывает. Замужем?
– Не замужем. Зачем сбегать? Ее подруга говорит, безбашенная, но не настолько же. Третий день телефон выключен. Не тот контингент, чтобы сбегать. Жених Никита Любский, из мэрии.
– Знаю, организовывал у нас день оперативника, солидный парень. Почему к нам не обратился? Его у нас знают.
– Не знаю, – неохотно сказал Шибаев. – Тем более у меня есть кино с мужиком, который увел Черникову из «Пасты-басты», я говорил с девушками.
– А жених не мог?..
– Не знаю, вряд ли. Зачем? И еще. Буквально месяц назад она открыла клуб «Коломбина», было три занятия…
– Что за клуб? Знакомств?
– Клуб неудачниц, как называет его Инга. Для поднятия самооценки и воспитания характера… как-то так. Это запись заседаний. – Шибаев вытащил из кармана конверт с флешкой, протянул капитану. – Посмотри на всякий случай. Здесь еще копия записи из кафе.
– Санек, что надо от меня? Конкретно!
– Не знаю. Посмотри запись, может, подскажешь чего. Он увез ее в своей машине, черный джип, номера не запомнили. Я проверил посты, такая машина в то время не зафиксирована. Он держит ее в частном доме, скорее всего, за городом. Я обошел дачные кооперативы, надо бы привлечь твоих людей. Выяснил, какие дома сдаются, их не так много, надо присмотреться. Заявление Инга подаст сегодня же, я скажу.
– Почему не жених?
– Или жених, – сказал после паузы Шибаев. – Посмотришь?
Капитан кивнул и спрятал конверт в карман…
Глава 36. Борис, Глеб и добрая женщина Галина
…Корова чудная плыла
Над домом улица была
И друг мелькая на песке
Ходил по комнатам в носке
Вертя как фокусник рукой
То левой, а потом другой…
Мужчина, потерявший память… Читатель, наверное, помнит, что теперь его зовут Глеб. Представьте себе: рассвет, сероватая мгла за окном, через зазоры в окне задувает легкий свежий сквознячок, пахнущий озоном. Похрапывает Борис, иногда взвизгивает во сне Витязь. Глеб смотрит на окно и в который раз пытается вспомнить, кто он. Всякий человек помнит про себя, а тут… как это сказал Борис? Табула раса. Ничего. Нулевой цикл. Обрывки куцых мыслей… картинок! Неясные, вспыхивающие и исчезающие кадры бессвязного кино. Женщина… внимательный взгляд, улыбка, сверкают зубы, солнце… тепло и радость. Взгляд… оценивающий, прикидывающий, острый… Блестящая хромированная кофеварка… белая мебель, желто-зеленая майолика на стенах… запах хорошего кофе! Он невольно сглотнул… Балкон! Крыши! Много крыш… Громадный кожаный диван… письменный стол, компьютер! Экран с картинкой… горы, заснеженные вершины… Имя женщины… приятное слуху, теплое… его женщина? Жена? Подруга? Изгиб, тяжесть тела… длинные светлые волосы… запах! Запах ее волос… длинные пальцы, серебряные ногти… кольца. И смех! Сверкание смеха… секунда всего! Он пытается задержать картинку с улыбкой женщины, но все мелькает вспышками, миг – и ускользнуло! Удивительно, кино немое, и вдруг смех. Звук… Чей-то голос, монотонный, негромкий… похоже, немолодая женщина… мать? Слов не разобрать. И снова немое кино…
Он сжимает кулаки, стискивает зубы, ему хочется кричать от беспомощности! Биться головой в стенку, крушить мебель и швырять на пол посуду! У него отняли его жизнь, смыслы, друзей, родных… все! Он даже не знает, как его зовут! Борис говорит: ничего не исчезло, все там, внутри, нужно только достать… Он чувствует, как стало холодно вискам, и понимает, что плачет. Слезы скатываются и пропадают в волосах, отросших, длинных, чужих. Он чувствует отчаяние – ему кажется, что ничего уже не вернется. Каждую ночь он понимает это так ясно, так бесповоротно… А днем возвращается надежда.
Борис, как и обещал, привел его в тот подвал… какой-то заброшенный нечистый дом, кучи мусора, хромая деревянная лежанка. Запах сырости, разора и запустения. Витязь обшарил углы, не нашел опасности, сел и уставился на них выжидающе.
– Ну что, Глебушка? – спрашивал Борис, испытующе вглядываясь ему в лицо. – Хоть что-то? Они привезли тебя на машине, я слышал звук двигателя, когда они ушли. Тащили… не помнишь? Как душили, тоже не помнишь? Раздевали? Душегубы чертовы! – закричал он в сердцах.
Ответило ему невнятное эхо, прятавшееся по углам, да потревоженный Витязь залаял, вскочив.
Глеб всматривался в лежанку, в кучи битого кирпича и стекла так пристально, словно пытался отыскать в них смысл и причину; ежился от холода и сырости. Кружилась голова, колотилось сердце, ком в горле мешал дышать…
– Ну ничего, – утешал Борис. – Еще не вечер, нам спешить некуда. Люди вон в коме лежат по нескольку лет, а тебе еще повезло, руки-ноги целы, голова на месте. Не пропадем! Весна ранняя, скоро все зацветет… в садике нарциссы вылезли! Пошли отсюда, Глебушка, как-то здесь неуютно… аж мороз по коже. Знаешь, в чем высшая жизненная философия? – Не дождавшись ответа, он ответил себе сам: – Принять то, что не можешь изменить. Тебе, можно сказать, повезло, скажешь, нет? Жизнь сама по себе сокровище, даже без памяти.
– Повезло, – согласился Глеб. – Спасибо.
На том попытки пробудить и растормошить уснувшую память закончились. Глеб учился жить без памяти, принимая то, что нельзя исправить или изменить. Правда, получалось не очень. Он всматривался в себя в кривое, треснувшее зеркало и не узнавал. На него смотрел незнакомый бородатый мужчина с длинными рыжевато-русыми волосами, пытливым и настороженным взглядом, и Глеб спрашивал его: кто ты? Кто ты, черт подери! Ты это я? Отвечай! Русые волосы, рыжая борода, серо-зеленые глаза. Неизвестный…
– Сегодня, Глебушка, нанесем визит Галине, а то мы как-то поиздержались. Умывайся, чисти зубы, ты должен выглядеть на все сто, – сказал Борис в одно прекрасное весеннее утро. – Наденешь мой костюм, он почти новый.
– Твоя подруга? – спросил Глеб.
– Я бы не против, да куда мне! Мой спонсор, я тебе рассказывал. Кстати, развалюха ее, от бабушки. Пустила пожить, когда я остался без жилья. Дом, конечно, слова доброго не стоит, но кусок земли приличный. Говорит, когда выйдет на пенсию, построит виллу, цветы заведет. Мечты, мечты… Помнишь, я рассказывал, у нее продовольственный магазинчик, «Версаль» называется. Барахтается потихоньку после смерти мужа… Я учил ее сына… тот еще лоботряс! Сейчас в Штатах, бизнесмен! Вот она по старой памяти и подкидывает. Нет, я тож