катилась, душили.
– Сказал, что пгинес тебе домашку. Отец твой сугово посмотгел, так что у нас минут пять. Думаю, тебе пога завязывать.
– С чем? – Штат с остаточным изумлением вскинула брови. Проморгалась, с кряхтением села на кровати. Задернула шторы, включила торшер. В комнате пахло затхлостью. Мама несколько раз открывала окна для проветривания, не помогло. Штат выходила только в туалет, постоянно спала и плакала. Родителям сказала, что устала и заболела, – те разрешили не идти на учебу.
Вик видел, что она разбита. Но Штат заслужила, ей это было нужно. Уродливое осознание. Он все понимал, и она тоже должна была понять.
Ей необходимо было протрезветь, все слишком далеко зашло, но до Штат иначе не доходило. Что с проигранными деньгами, что сейчас. Она не сделала выводы после его «люблю» – счастье ничему ее не учило. Учили только моменты, когда она касалась дна. И недавно Вик неосознанно ей это позволил.
Он догадывался, что будет, если Штат вместе с ее яростью, как обычно, за шкирку не вытащить из драки после начала. Пуля будет убивать. Но ей нужно было увидеть, что она запуталась. Штат заслужила то, что чувствовала теперь. Ей надо было протрезветь. Во всех смыслах. В отношении него в том числе.
Виктор знал, что не все потеряно. Знал, что Штат образумится и все снова станет как прежде. Он будет для нее особенным. Теперь – по-настоящему. Потому что именно он вытащит ее из этого. Так будет правильно.
Потому что она не скучала, когда он уезжал. Когда был с девушкой, она не ревновала его даже как друга. Ей было плевать. Но сейчас появился шанс все исправить. И он снова будет стоять за ее спиной в драке, у них наладится связь, и Штат увидит то, что давно должна была.
Он – самый важный для нее. Штат всегда это знала, это было аксиомой. На всех драках, вечеринках, на учебе, по ночам и утрам это – было. Если для осознания этого Штат нужно было снова коснуться дна, так и быть.
Он вытащит ее, все будет хорошо. Виктор поможет, протянет руку и сделает для нее все. Только сейчас она сама должна об этом попросить.
Штат перестала ему доверять и больше не ходила по его дому в трусах. Но он откроет ей глаза, и все станет как прежде. Нужно лишь попросить. Это будет справедливо.
Он видел, как Штат задыхалась под грузом не до конца признанной вины. События той ночи размытыми обрывками мелькали перед глазами. Ярость и транквилизаторы стерли трезвого наблюдателя внутри. Штат наблюдала за собой со стороны, не в силах понять, где реальность, а где надуманные пьяным мозгом детали.
Она правда избила парня? Как обычно, пару раз пнула в живот или правда колошматила дубинкой уже почти бездыханное тело?
Штат мучилась вопросами, но хуже всего было подсознательное понимание: да, правда. Она это сделала, и ей теперь с этим жить. Или умереть.
– С нагкотой. Ты уже не в себе из-за нее. – Виктор вздохнул. – Но ничего, ласточка. Я думал, мы близки, но, видимо, не настолько, чтобы ты сказала о пгоблемах. Эпоха закончилась, но начался новый этап.
– Что?
Штат выдохнула, отпрянула от друга. Стало мерзко. Мерзко и противно от того, как он на нее смотрел. Не с пониманием, не с сочувствием, а со снисхождением. Будто сам был чист все это время, будто не дрался с ней плечом к плечу, будто она предложила продавать, а не он.
Будто Виктор – святой. Будто она, Штат, – запутавшаяся грешница. И он снизошел до того, чтобы ей это сообщить.
Она знала, что встряла конкретно. Знала, что облажалась, понимала, что зависимость – для слабаков, и поняла, что сама стала слабачкой. Она знала, что никогда, если все, что произошло, правда, не отмоется от чувства вины. Даже догадывалась, что зависимость не столько от таблеток, сколько от тьмы внутри. Но видеть в глазах самого близкого человека снисхождение, взгляд сверху вниз, будто он больше понимает, было отвратительно.
И больно.
Он мог сказать что угодно, но сказал это. И обвинил ее в том, что она не ценит их дружбу, не делится проблемами. Будто сам все ей рассказывал.
После концерта они отдалились друг от друга, Виктор начал проводить больше времени с Леной, но Штат не думала, что это станет проблемой.
В жизни бывают разные периоды, а их дружба – не то, что нужно поддерживать ежедневным «доброе утро». Их отношения в этом не нуждаются, потому что это нечто большее, чем общение знакомых. Они – семья. Которая прошла через огонь, воду и медные трубы. Друзья, которые всегда друг за друга были горой, которые могли злиться друг на друга, попрекать, но никогда не бросали.
Они могли сколько угодно критиковать идеи друг друга, но всегда были на одной стороне. Всегда. Этот вопрос даже не всплывал на повестке дня. Поэтому Штат и злилась на друга, когда тот не посвятил ее в новый этап деятельности их банды за деньги. Потому что они должны были вместе принять это решение. Спорить, ругаться, но вместе решать, класть голову на плаху или нет.
Штат думала, они это пережили. Да, многое изменилось, она больше не ходила по его дому в трусах: уважала, хоть и тоже со снисхождением, отношения друга. Считала, что Вик мог найти себе кого получше, но почему нет. Лена была снобкой, но образованной, уже плюс. Штат не навязывалась, видя, что Вик влюблен. А друзья это уважают. Да, она пару раз уколола ее дуростью, как на концерте, но все это неважно. Они это переживут. Сделают их дружбу снова крепче.
Обстоятельства сплотили их, ее проигранные деньги они отдавали вместе. Она ни разу не попрекнула его этим, хотя могла: Виктор бросил карты. Но Штат понимала, что они повязаны. Деньги поставила она. И что бы ни случилось, ее успокаивала мысль о том, что они вместе справятся. Плечом к плечу.
А Виктор взял и парой слов со снисходительным взглядом поставил их по разные стороны, будто так и должно быть. Будто он тот, кто понимает, что происходит, а маленькой глупой Штат нужна помощь.
Нужна. Но не такая и не в виде подачки свысока.
– Ты пегегнула палку с тем пацаном, он в больнице, – вздохнул Вик. – Пока ничего не известно. Но тебе надо что-то делать с этим, ты становишься цепным псом. – Он с сожалением посмотрел на Штат. У нее в глазах разрастались льды. Раздражение царапало кожу изнутри. В комнату зашел отец, хмуро оглядел ребят. Виктор кивнул подруге. – Как встанешь на ноги, позвони – состыкуемся, обсудим все.
Дверь закрылась. Штат сидела и пялилась в пустоту.
Вот кем ее считает лучший друг. Цепным бешеным псом.
Да, это так. Но он должен был быть за нее. Как она была. В этом смысл дружбы. Всегда, даже когда человек на самом дне, не протягивать ему руку помощи с перстнем, а вставать рядом и выкарабкиваться из дерьма вместе.
А он снисходительно посмотрел на нее.
Пытался научить жизни.
Будто сам знает, что происходит.
Будто сам в этом дерьме не погряз.
Будто она – ошибка.
Штат упала лицом в подушку и снова заплакала. Старательно отгоняла от себя осознание: это – начало конца.
Мерзкая осень мерзким ветром забиралась под кожу. Мерзкий дождь моросил, мерзкие мокрые листья под ногами мешались. Все было мерзким.
Штат натянула на уши шапку, закуталась в куртку. Она не ела несколько дней, было промозгло, кроме раздражения, чувствовать Штат ничего не могла. От низкого давления перед глазами то и дело плыло, пальцы от холода не чувствовались.
Она с облегчением выдохнула, завалившись в «Сабвей». Приятный запах булок и мяса защекотал рецепторы, в животе заурчало. Штат взяла кофе, запомнила код от туалета на чеке, чтобы, если затошнит, быстро добраться до цели. Заняла привычный столик у стены. Днем в кафешке было пусто.
Капли дождя на окне играли в догонялки, Штат впала в анабиоз. Мысли в голове ворочались медленно, нехотя, осознание произошедшего ложилось неподъемным грузом на плечи.
Про покалеченного парня до сих пор ничего не было известно. Штат старалась храбриться. Главное, держать себя в руках – это в десять раз сложнее, чем сойти с ума, но ей это было необходимо.
Ради семьи. Ради друзей. Ради Виктора.
Ему тоже пришлось непросто, Штат убеждала себя, что те слова, как и в день концерта, были необдуманными, сказанными наспех, случайными. Сегодня они поговорят, и все встанет на свои места. Истончившаяся связь, засасывающая эмоции в себя черной дырой, укрепится, и все будет снова нормально.
Потому что, когда ты идешь в беспросветной тьме, понимая, что натворил дел, которые нельзя исправить, единственное, что удерживает тебя от петли, – осознание того, что ты не один. Вы пройдете через это вместе. Все исправите.
Они перестанут продавать, распустят банду. Штат придется рассказать про деньги родителям, но зато они отделаются малой кровью. Те будут ругаться, может, выгонят ее из дома, но это приемлемая плата за то, чтобы душа перестала болеть.
Они слишком далеко зашли. Нужно было выбираться. Все будет хорошо – они сделают это вместе.
Колокольчик над дверью звякнул, Штат напряглась. В кафе зашел Виктор. Не один – с Леной.
Он помахал подруге, они сели напротив. Штат не спускала глаз с девушки: та недавно вернулась из Германии после поездки по обмену. Штат надеялась, что высокомерие в ее взгляде обусловлено европейским шиком. Очевидно, она уже решила, что грязная российская реальность не для нее.
– Зачем она здесь? – Штат не разменивалась на вежливости.
Прострелила взглядом друга, требуя объяснений. Сил на дружелюбие не осталось. Ей нужно было только его беззвучное понимание. Как всегда, когда он смотрел ей в глаза, когда при других они общались мысленно. Нужен был только зрительный контакт.
Сейчас он был. Но понимания не было.
– Я сказал Лене о твоей пгоблеме, она может помочь. Она сама пгошла чегез это: я ей показал «Лигику», и она месяц пгинимала, но слезла.
– Моей проблеме?
Шок залил глаза Штат плотной массой. Это была интервенция. И от кого! От самого близкого человека и его девки, которая ей была никем.