Андрей Игоревич молча слушал ее, не двигаясь. Он на это и рассчитывал, когда выгонял ее из своего кабинета: такие, как Татум, часто ведутся на реверсивную психологию, но такой бурной реакции он не ожидал.
Она предстала перед ним совершенно другим человеком: Дрейк, которая растягивала гласные и тщательно выбирала выражения, оголила свой характер на двести процентов.
Старицкий был изумлен тем, как долго ей удавалось сдерживать подобного рода энергию. Вся ее натура была наполнена болью, отчаянием и яростью. Он был восхищен. Дрейк не была холодной – лишь хотела такой казаться.
А из таких куда проще вытягивать информацию.
– Я это сделала… – Она на секунду задумалась. – Потому что мне хотелось. Да, мне хотелось, мне было интересно, это было запретно, поэтому я это делала. И все пробуют только по этой причине. Потому что бежать от реальности и проблем можно только туда, где точно знаешь, что будет хорошо. А как бежать от проблем в неизвестность? Туда, где еще не был? Никак. Поэтому и не бегут. Начинают всегда точно не с побега. Потом уже – да, но не вначале. Вначале все происходит без причины. Почему я вообще в это пошла? В эту компанию, к веществам? У меня не было травм, у меня прекрасная семья, меня не били и любили – так почему? Не знаю. Потому что со мной, со всеми нами изначально что-то было не так. С самого начала, еще до всего случившегося что-то темное звало за собой, и я пошла. Потому что не учусь на чужих ошибках, я эгоистка. Вот так. Так что не слушайте молоденьких мамаш, рассуждающих на серьезные темы: у этих дам от мозга до матки тянется одна извилина, а как мы знаем, прямая кишка додуматься до чего-то стоящего не может.
Татум встала со стола, потому что усидеть на месте не могла, медленно прошлась вдоль стеллажа, шаркая каблуками. Взяла с полки книжку, стоящую ближе всех. Переплет был потрепанным: книгу открывали не раз. Наверное, его любимая. «Над пропастью во ржи» – как банально. Дрейк поморщилась, поставив книгу обратно на полку.
– Что вас там еще интересовало? Ах, да, чего я боюсь… – Тат задумчиво провела пальцами по подбородку, повернулась к мужчине. Он на протяжении всего ее монолога не поменял позу – слушал внимательно. – Знаете, я не задумывалась над этим, потому что у меня нет явных фобий, я не боюсь мышей или высоты, но чего я действительно боюсь, так это самой обычной и невзрачной жизни. С непримечательной работой и нудной рутиной, расписанным отдыхом, среднестатистическим домашним хозяйством, распределенными обязанностями и полным отсутствием поступков, за которые меня запомнят. Да, этого я боюсь. Но, даже несмотря на мое отчаянное желание выделиться, я все равно сосредоточение клише обо всех трудных подростках.
– Это нормально – бояться, – тихо произнес Старицкий. Он смотрел на нее совершенно по-новому, будто раньше разговаривал с ней из-за плотной ширмы и впервые увидел вживую.
Татум Дрейк была потрясающей в своем внутреннем противоречии. Она сама еще не определилась, что хорошо, а что плохо, или даже была умнее: не делила мир на добро и зло. Смешивала краски и пускала их себе по венам, давая случаю решать, какую из галлюцинаций сегодня принимать за правду. Дрейк была абсолютно запутавшейся в себе девчонкой, которая будет стоять до конца.
И он подобрался на шаг ближе к разгадке.
– То есть это нормально – жить от противного? Нормально – лезть добровольно в дерьмо, потому что я боюсь, что оставаться чистенькой – слишком скучно? – Тат подняла брови в ожидании ответа.
Подошла ближе, опираясь на спинку кресла. Она была зла на себя за то, что не удержала ситуацию под контролем и ее опять занесло, но, может, так даже интереснее.
– Да, – просто ответил Андрей Игоревич. – Сама суть молодости в том, чтобы пройти через саморазрушение к саморазвитию.
Любопытно.
Татум улыбнулась.
Таймер на часах запищал: сеанс был окончен. Они продолжали молчать и смотреть друг на друга. Татум – с искренним, а не поддельным интересом, Старицкий – с надеждой. На правду. Обо всем.
Тат взяла свои вещи, направилась к выходу.
– До среды?.. – кинул ей в спину Андрей Игоревич.
Дрейк остановилась у дверей, повернулась к мужчине. Смотрела, как всегда, пристально, прямо, решая, стоит ли он ее доверия или ей нужно закрыть дверь с той стороны и никогда не возвращаться.
– До среды.
Холодно и скверно. На то и осень.
Воздух был еще влажным от недавно прошедшего дождя – дышать было приятно, дышать хотелось. Конечно, дышать хотелось всегда, потому что без этого не прожить, но в таких случаях – особенно.
Осень в этом году была поздняя, наступила в начале октября, но, в отличие от прошлого года, снег все еще не морозил задницу, уже плюс: не хотелось застрелиться каждое утро перед походом в универ. С недавнего времени это перестало быть такой уж проблемой, но пожаловаться на погоду – святое.
Ева зарылась носом глубже в вязаный шарф, перевела взгляд на Вику. Такой заряд энергии и оптимизма дается далеко не каждому, поэтому Ева с чистой совестью зевала и в разговоре участвовала косвенно – перекидывалась закатыванием глаз и улыбками с Надей, чтобы совсем не потерять связь с реальностью.
– Как думаешь, твое тотемное животное многое о тебе говорит?
Ева слизала с ложки остатки йогурта, нахмурилась.
– Что, прямо за моей спиной?..
Девчонка только укоризненно покачала головой и, перелистнув страницу журнала, начала зачитывать для каждого гороскоп на сегодня. Надя прыснула в кулак, обмениваясь многозначительными взглядами с Евой и Катей, рыжей кудрявой ведьмой, которая смотрела на всех строго и в которой только близкие люди со временем могли рассмотреть теплого, родного человека.
Они оглядели двор, высматривая парней Примусов, а когда Вика зачитывала гороскопы, она всегда добавляла отсебятину вроде «о, сегодня Венера в третьем доме – самое время поговорить с Марком».
Примусы сидели за дальним столом в неполном составе: Марк приезжал только ко второй паре, а Крис… Ну, сегодня понедельник – кого мы обманываем?
А вот кого удивительно было видеть, так это направляющуюся в сторону их стола Татум Дрейк.
Ева обернулась, чтобы посмотреть, нет ли за ними ее друзей, потому что было это странно. Очень странно.
Нет, Маричева не тушевалась, просто они ни разу не разговаривали с той вечеринки: случая подходящего не было. А если бы и был, что бы она сказала? «Привет, помнишь меня, ты мне волосы держала, когда я блевала, и пьяную отвезла к подруге, давай дружить»?
Хотя, черт, надо было так и сделать.
Ева резко выдохнула, вспомнив, что слышала, будто у Татум и Криса Примуса что-то было. У него с половиной университета что-то было, просто Маричева надеялась, что сцены ревности не возникнет.
Она целовалась с Крисом на тусовках. Не более. Но от ревнивой бывшей парня уже успела получить презрительные взгляды в начале года. А когда она смотрела на Дрейк, создавалось ощущение: случись что – она может просто убить.
Про Татум ходило множество слухов. Например, что она перевелась из другого универа, потому что спала с учителем вдвое ее старше, или что ее бывший парень – криминальный авторитет с руками по плечи в крови, и много чего еще. И хоть Ева в слухи не верила, осадок оставался.
Из их компашки с Татум пересекалась только Надя: Славянова хорошо налаживала контакты. Остальные же, подходя к Дрейк ближе, чем на два метра, напарывались на жесткий взгляд, больше похожий на штык, и не совались дальше.
Тат общалась с несколькими девчонками с третьего курса и на обеде сидела только с сестрой: она не была популярна в обычном смысле этого слова – не зависала в шумных компаниях и не состояла ни в одной группе.
Просто если бы в университет перевелся новенький, ему, как в американском кино, сказали бы: «Смотри, здесь у нас ботаны, качки, готы, это – Примусы, это – отличницы, а это – Татум Дрейк. Добро пожаловать».
Поэтому глаза у Маричевой округлялись все больше, когда Дрейк не изменила своей траектории и направилась прямо к их столику. Может, она пришла к Наде?
– Доброе утро, дамы! – Татум улыбнулась присутствующим.
– О, привет! – Надя удивленно вскинула брови и коротко обнялась с Дрейк, пока другие подозрительно косились на девушку.
– Как жизнь молодая?
Ева подумала, что перепила и похмельное сознание увело ее не в ту сторону, ведь Татум Дрейк не могла стоять тут и интересоваться у компании неудачников, как у них дела, да еще и в такой своей знаменитой манере.
Маричева не считала себя или своих друзей неудачниками: это был их социальный статус по сравнению с недосягаемой вершиной под названием «Примусы». Хотя одного из них на прошлой вечеринке не волновал ничей социальный статус, когда он зажимал Еву в углу своего дома. Маричева невольно улыбнулась.
– Хорошо, а у тебя как? – Первой «отмерла» Вика и, кинув журнал со злополучной астрологией куда-то назад, вскочила со своего места, потом села обратно: не обниматься же она полезет.
– Пока все живы. – Дрейк задорно улыбнулась, обводя всех взглядом, мол, почему как неродные? – Так какие планы?
Девчонки неуверенно переглянулись, инициативу перехватила Катерина.
– Ты о чем? – Она поджала губы, но смотрела уверенно, с вызовом, хотя сейчас Татум казалась Еве весьма дружелюбно настроенной.
Она улыбалась, смотрела на них без раздражения и крутила в руке всего лишь телефон, а не перочинный ножик – поговаривали, что она такой носит, крепя на кромке чулок.
Маричева неосознанно бросила взгляд на ноги Дрейк: она, как всегда, была на высоких каблуках и в обтягивающей черной юбке-карандаш.
«Не, бред какой-то, под такой обтягивающей тканью нож было бы заметно».
Она мотнула головой, отгоняя идиотские мысли. Чертовы сплетники, они уже в ее голове – конечно же, у нее нет ножа.
«Ага, только железный характер, умение подчинять и внешний вид, которым она может закопать любую конкурентку и без лезвия».