– Ну что, детка, я сполна тебе заплатил за вчерашнее шоу? – Он по-хамски улыбнулся, смотря на сонную Тат.
Вертинский не знал, зачем нес эту чушь, не знал, зачем хотел ее задеть. Просто по-другому он не умел.
– Крис, – тихо произнесла Дрейк, ловя его колкий взгляд, – со мной ты можешь не притворяться.
Он ничего не ответил, но жесткая ухмылка сползла с его лица, из глаз пропали страх и холод. Он поцеловал Дрейк. Жарко, благодарно, всепоглощающе.
У него кожа плавилась вместе с сердцем, боль растворялась с утренним туманом, уходили тревога и недоверие. Этим поцелуем Тат наполняла его решимостью, светом – тем, чего, как думал Крис, не существует. Она затягивала его раны, сшивая их неумелым, но плотным швом из своих прикосновений, шепота и ясных карих глаз.
– Мне кажется, ты моя девочка со счастливым концом, – сипло выдохнул Крис, притягивая Дрейк как можно ближе к себе, будто пытался зашить ее себе под кожу.
– Ну, конец у тебя и правда счастливый. – Тат засмеялась, сквозь одеяло хватая парня за причинное место.
Крис охнул, сгреб девчонку в объятия и щекотал до хрипоты в голосе.
Дрейк нравилась эта показуха, хоть она это отчаянно отрицала. Это было похоже на то, когда ты говоришь: «О мой бог, выпускной – это такая ерунда, все эти платья, танцы – банальность для дебилов-выскочек». И вы собираетесь с другом и решаете поиздеваться над всеми – напихать в событие столько иронии, чтобы все подавились: ты надеваешь пышное розовое платье, он дарит тебе бутоньерку, и вы танцуете, обстебывая всех вокруг.
Но в какой-то момент ты понимаешь, что этот стеб в квадрате тебе действительно нравится.
Так и здесь, сначала все было исключительно серьезно и фальшиво: Дрейк умело показывала себя с лучших сторон перед гостями и родными Вертинского, превращаясь в воплощение идеальной девушки.
Крис приобнимал ее за талию и целовал в висок, демонстрируя, какой он заботливый парень.
Но выходные что-то подправили в их плане: они так же продолжали быть псевдопарой на завтраке в воскресенье, но Тат определенно чувствовала странный подвох – ей нравилось играть максимально милую пару.
– Тебе что-нибудь принести? – Дрейк положила руку парню на плечо, подойдя сзади.
Посмотрела ему в глаза, когда Крис откинул голову назад.
Сделать завтрак на открытом воздухе было отличной идеей, погода стояла прекрасная, только, в отличие от помещения, здесь приходилось вставать из-за столика и подходить к беседкам с накрытыми столами, если хотелось взять то, чего не было в составленном меню.
Как заботливая девушка, Татум поинтересовалась у Криса, не нужно ли ему что – сама Дрейк собиралась прихватить для себя еще пару десятков пирожных с ванильным кремом.
– Детка, свари мне кофе. – Крис мягко накрыл своей ладонью ее, в который раз не понимая, откуда у него такая любовь к тактильному контакту в последнее время.
Люди за столом прятали улыбки и старались не пялиться на воркующую парочку. Дрейк с Вертинским представить себе не могли, как трогательно смотрелись со стороны. Одна из женщин хмыкнула, незаметно пихая мужа локтем в бок, чтобы тот обратил внимание на девушку с парнем, мол, смотри, прямо как мы когда-то. Муж, поправив брошь-стрекозу на лацкане пиджака в стиле кэжуал, кинул на парочку короткий взгляд и многозначительно посмотрел на жену, накладывая в тарелку еще варенья. Произнес одними губами: «Не мешай им».
– Насколько крепкий? – Дрейк дернула бровью, заметив подошедшего к их столику Вертинского-старшего.
– Настолько, насколько крепка твоя любовь ко мне. – Крис широко улыбнулся, театрально взмахивая рукой в воздухе.
– То есть кипятка не добавлять? Так пожуешь?
Матвей Степанович уселся на свободное место, завел разговор с сидящей рядом женщиной. Кидал украдкой взгляды на сына, но в разговор не вмешивался, вполголоса беседуя о своем.
Крис видел его улыбку после слов Дрейк. Видел.
Вертинский ничего не ответил, только притянул ее к себе за затылок и легко чмокнул в губы. Дрейк картинно фыркнула и отправилась к беседке за провиантом, пряча за волосами алеющие щеки.
Это казалось неправильным: Татум не должна была так реагировать на действия фиктивного парня, ее не должен был хватать мини-инфаркт каждый раз, когда Крис невзначай проводил пальцами по ее пояснице, всего этого не должно было быть.
И не было еще две недели назад – ей было плевать с высокой башни на Вертинского. Да, он ей нравился и трахался просто превосходно, но не более. У нее раньше не краснели щеки, когда он коротко целовал ее в губы.
Тат не хотела признавать, что ее настигла зараза, против которой, как она думала, у нее был иммунитет. Не могла же это быть банальная, крошащая душу влюбленность?
В это было сложно поверить, потому что она – Татум Дрейк. Девушка, репутация которой бежит впереди нее; девушка, которая флиртует с психологом и целуется с незнакомцами на вечеринках.
Такие не влюбляются – это противоестественно. А если рассматривать влюбленность как химические реакции в мозгу, отвечающие за появление потомства, все кажется еще более абсурдным: такие, как Татум Дрейк, не должны размножаться.
Поэтому Тат не могла ответить себе на вопрос, что с ней происходит. Единственное, что она знала, – Дрейк чувствовала себя счастливой, а от этого непривычного чувства хотелось вздернуться.
Накладывая на тарелку тарталетки с заварным кремом, забирая из рук официанта крепчайший кофе, она наблюдала за скворчащими на сковородах оладьями и понимала, почему, когда она была маленькая, во взрослых не стреляло масло при готовке, а в нее стреляло. Взрослым было похер: боль от пары капель раскаленного масла не сравнится с экзистенциальным кризисом.
Тат остановилась у соседнего стола, видя, как к Крису подбежал Мишка и начал что-то рассказывать. Они смеялись, по очереди щекоча друг друга.
Татум застыла в пространстве, наблюдая за идеальной картиной. Неосознанно расплылась в улыбке.
То, что она сейчас чувствовала, дорогого стоило. Потому что от раздирающих душу эмоций бегут разными способами: с помощью алкоголя, наркотиков, бесчестной жизни.
Больше ничего в мире не может заставить человека предавать раз за разом самого себя и изо дня в день добровольно чувствовать каждой клеткой тела всепоглощающую ненависть к себе.
Выбраться из такого трудно – Татум знала это, поэтому так ценила редкие моменты умиротворения, когда душа находилась в покое и балансе, когда ее совесть была чиста.
За исключением пары слагаемых, но сейчас она изменить ничего не могла, отложила самобичевание до возвращения в город.
Даже несмотря на то, что они с Крисом разыгрывали здесь плохо поставленную комедию героев-возлюбленных, Дрейк не чувствовала себя так, как раньше, когда давилась ложью: сейчас все выглядело настолько правильным, что Тат испугалась, не зашли ли они слишком далеко в своей постиронии.
Татум нахмурилась, смахивая слишком волшебное для реальной жизни наваждение. Отвернувшись от Криса, опять чуть не словила инфаркт, нос к носу столкнувшись с Вертинским-старшим.
– Scopata in bocca! Нельзя же так подкрадываться! – Татум схватилась за сердце. Нервно прыснула, отходя на пару шагов, и чуть не уронила блюдо с пирожными и кофе, которое так и не донесла до столика.
– Mi dispiace, – весело ухмыльнулся Матвей Степанович, – не хотел тебя напугать. – Он чуть склонил голову. Тат подавилась собственным возмущением.
– Надеюсь. Иначе это было бы странно.
Мужчина залился раскатистым смехом, Тат немного расслабилась, решив держать лицо до конца и не придавать значения инциденту.
Вот незадача: отец пытался привить дочерям любовь к изучению языков, но Тат смогла мобилизоваться в этой науке только в старшей школе. После выпуска все, что осталось в памяти из итальянского, – матерщина и «меня зовут Татум, не подскажете, как пройти до Колизея?».
Этих знаний вполне хватало, как минимум в обществе, когда ей наступали на ногу или проливали воду на платье на тех же риэлторских вечеринках, по которым постоянно таскались родители. Дрейк совершенно не ожидала, что ее нецензурное восклицание дойдет до сознания Вертинского-старшего прямым текстом.
– Что можешь сказать по поводу уикенда? Как вы вообще проводите время? – успокоившись, поинтересовался Матвей Степанович, заглядывая Татум в глаза.
Она с интересом разглядывала в лице Вертинского-старшего дичайшую схожесть с сыном, перекрытую разве что отпечатком опыта в глазах. Вдохнула свежий лесной воздух полной грудью, перевела взгляд на возящегося с Мишкой Криса, который успел измазать малого в клубничном сиропе.
– Эти выходные будто стерли всю предыдущую жизнь, – сказала она с легкой улыбкой, но нахмурилась, коря себя за несобранность перед главной целью всей их аферы с псевдоотношениями. – Я прекрасно провожу время с вашим сыном, Матвей Степанович.
– Рад за вас.
Дрейк смущенно улыбнулась, пугаясь того, что мужчина мог заметить ее красные щеки. Взрослая тетка выросла, к психологу ходит, в конце концов, а смущается, как семиклассница!
– Мне тут очень нравится.
Татум видела что-то нечитаемое во взгляде Вертинского-старшего, что-то похожее на недоверие или похмелье – было не разобрать. Но мужчина кивнул своим мыслям, не дав Дрейк времени прочитать его полностью, и мягко, по-отечески улыбнулся, смотря девчонке в самую душу.
– Время не вечно, Татум. И мы очень много упускаем из-за гордости. – Он качнул головой и опять озорно улыбнулся. – Не буду задерживать, а то пирожные скоро совсем растают. Повеселитесь. – И он ушел, оставив Дрейк в одиночестве обдумывать тот факт, что странная, маразматичная реплика поехавшего старикана никак не вязалась с осмысленным и глубоким взглядом отца Криса.
Тат подошла к своему столику, поставила блюда с пирожными на стол.
– Утречко. Как спалось? – кивнула она Мише.
Мальчишка смеялся, вытирая липкие от сиропа руки, чтобы как полагается поприветствовать Дрейк.