Смотрел на сосредоточенную Дрейк, бездумно накручивая выбившийся из ее пучка локон на палец.
Тат скосила взгляд на руку парня, чуть поморщилась от натяжения волос, коротко улыбнулась. Видела, что парень играется с ее волосами, как маленький, усталый ребенок, погруженный в свои мысли.
– Мы просто болтали, – пожала плечами Тат. – Она, кажется, классная.
Это действительно так. Ева была милой и интересной девушкой, озорной и легкой на подъем. Много переживала за друзей и постоянно была окутана цветочным ароматом.
Ева любила мечтательные вечера, свежеиспеченные булочки с корицей и складывать боковые зеркала на неправильно припаркованных машинах. Она задорно смеялась, всегда выглядела очаровательно небрежно и, даже не укладывая волосы, была красивой.
Татум всегда хотела казаться незаинтересованной в своем внешнем виде, но макияж наносила каждый день и волосы укладывала тоже. Что имелось в виду в сознании Дрейк под словом «укладка» – уже другой вопрос.
Ева пила чай маленькими глотками, а вино – большими. Делала много записок и писала маленькими, едва различимыми округлыми буковками. Еще Маричева во всех блокнотах хранила засушенные цветы и носила растянутые свитера, из-за чего казалась чрезвычайно уютной. Татум нравилось с ней разговаривать.
– Да, она классная, просто вы с ней очень разные, – как-то неловко согласился Крис, окончательно путаясь в своих мыслях.
Когда устаешь настолько, что мозг выключается, начинаешь жить ощущениями, все воспринимается ярче. Крис бормотал что-то на автомате и неотрывно всматривался в короткий локон у лба Тат, который заворачивался в милую кудряшку.
Дрейк была несовершенной, но такой притягательной, что Крису удавиться хотелось.
А еще прикоснуться, поцарапать, погладить, ущипнуть – что угодно, лишь бы касаться. У Тат была эта… эстетика несовершенного. То, от чего обычно избавляются и что скрывают, в ней выглядело чем-то особенным.
Вечно потрескавшиеся губы, мятая белая рубашка, засохшие цветы в вазе на окне, потому что она забывала их выбросить. Все это можно было счесть за недостатки, но Крис какого-то хрена, сам себе не мог объяснить какого, вглядывался в эти мелочи и вдыхал полной грудью запах ее волос. Запах запоздавшего лета, потерявшегося в конце октября.
Дрейк красила губы темной помадой, но это не мешало ей их жевать и кусать. Крис почему-то засматривался на след ее губ на чашке кофе и тщательно прятал улыбку в ответ на ее матерщину о том, что Тат опять вышла из дома с влажными волосами.
Они знали друг друга не так давно – около трех месяцев, но Крису казалось, что он знает ее любую. С косметикой и без, усталую и отдохнувшую, злую и счастливую, полную тревоги и умиротворенно спящую.
Татум всегда на удивление криво выделяла маркером нужные строчки в тексте, будто ее рука съезжала на колдобине, но никак не могла исправиться и часто расстраивалась по этому поводу. Быстро отходила, но ее это волновало. Всегда ходила с растрепанными волосами и пила остывший чай.
По воскресеньям Дрейк не заправляла постель и любила смотреть на то, как догорают свечи. Еще окунала пальцы в горячий воск, а потом долго бузила, что не может отмыть руки.
Тат была смешной. Смешной и уютной на самом деле, потому что на тех выходных Крис заметил, что она не всегда острит и ругается. Когда Дрейк расслаблялась, становилась мягкой, будто растекалась в пространстве и занимала собой все свободное место.
Много улыбалась, хихикала и стреляла глазами, а еще никогда не казалась фальшивой. Может, Дрейк и умела врать, недоговаривать и лицемерить, но она так бессовестно не стеснялась своих недостатков, что это обескураживало.
– То есть я не классная? – Тат вопросительно выгнула бровь, кидая на Криса короткий смешливый взгляд.
Парень тряхнул головой, вспоминая, о чем они вообще говорили.
– Нет, ты классная, просто по-другому, – пробурчал он себе под нос и выпрямился, пытаясь прийти в себя.
Вертинский устал не столько физически, сколько морально: спал он достаточно, однако постоянное соблюдение рамок и живая включенность в работу вытянули из него все психические силы. Крис даже не знал, как от этого избавиться.
Оба осознанно и бессознательно не касались темы спора, в котором должны были влюбить в себя Маричеву. Крис – потому что задолбался и ему было не до этого, Тат – потому что узнала Еву получше и надеялась спустить все на тормозах.
– Что это?
Крис нахмурился, видя, как Татум припарковалась у гипермаркета. Непонимающе посмотрел на Дрейк, которая деловито отстегивала ремень безопасности.
– Это, Крис, продуктовый магазин. Здесь люди покупают продукты для того, чтобы что-то приготовить дома и съесть, потому что не все питаются дорогим ростбифом и текилой. – Дрейк назидательно кивнула и вышла из машины. – Расслабься, все под контролем, – хихикнула она, видя озадаченное выражение лица Криса. Схватила парня под руку. – Я не собираюсь после выматывающей недели сидеть в ресторане в окружении незнакомых людей и поглощать микроскопические порции, Вертинский. И сомневаюсь, что ты со своими аристократскими, как выяснилось, замашками вынесешь еще один поход в «Макдоналдс». Не понимаю, правда, как у студента в принципе могут быть такие траблы с вредной пищей, но ты не перестаешь удивлять. – Татум патетично взмахнула рукой и поволокла Криса за собой в магазин.
Вертинский закатил глаза.
– Просто мне кажется, что я достаточно травлю себя алкоголем и сигаретами, чтобы добавлять к этому еще и холестериновую картошку. А тут еще ты – консерванты меня точно прикончат.
– При чем тут я?
– Неважно. – Крис прикусил язык.
Определение Татум как вредной привычки врезалось в рефлексы так сильно, что слова выскакивали машинально.
– Ладно. – Дрейк чертыхнулась себе под нос. – Гадство. Сегодня так холодно, что я впервые в жизни радовалась такой гребаной херне, как теплое место в автобусе от чьей-то задницы. – Она закуталась плотнее в куртку и прижалась к Крису, крепче сжимая руку на сгибе его локтя.
– Ух. Может, ты поумеришь градус грязных ругательств? – поморщился Вертинский, но произнес слова без давления, слишком устав для нравоучений.
Тат посмотрела парню в глаза с вызовом.
– Что-то не нравится?
– Дело не в этом. – Он безразлично хмыкнул. Вертинского совершенно не задела претензия в тоне Тат: сейчас он чувствовал себя стариком, втолковывающим простые истины маленькой девочке. Эмоциональная опустошенность не позволяла вступить в конфронтацию, поэтому Крис говорил спокойно. – Ты же такая теплая, Дрейк. Интересная, яркая. Тебе не обязательно что-то кому-то доказывать таким гонором, даже самой себе. Ты и без этого незабываема, уж поверь мне.
Татум резко выдохнула от неожиданных слов, сглотнула. Крис действительно повзрослел за время, что они не виделись. И сейчас как будто видел в Дрейк больше, чем она сама, как малому ребенку объясняя ее же действия. Это раздражало.
А Тат ненавидела быть идиоткой и не знать этого. Она любила осознавать свой идиотизм, чтобы наслаждаться этим.
– Тоже мне, – как-то растерянно, почти обиженно фыркнула Дрейк. – Может, это я настоящая.
Будет он учить ее еще тому, какая она на самом деле! Конечно, Дрейк никогда себе не признается в том, что слишком ранима. Татум с детства была тонко чувствующей натурой, которая могла, только войдя в комнату, понять, какое настроение царит в семье. Она ярко воспринимала эмоции других, любила поэзию, музыку и мечтать. Такие личности обычно становятся художниками или музыкантами, воспринимают мир по-другому. Но Татум быстро поняла, что таких жизнь прожует и выплюнет, поэтому решила выставлять свои слабости напоказ: так никто не поймет, что это слабости, не заденет за живое. Ведь то, что трогает, обычно прячут.
Высокие каблуки, черный с красным и колготки в сетку тоже были неосознанной защитой: женщины в юбках-карандаш и дерзостью во взгляде не страдают. Не по вине других. Так думала Дрейк, и это оказалось правдой. Когда от тебя ждут худшего, не лезут в душу. И манера общения была из этой же оперы: Татум не фальшивила и искренне шутила, острила и оскорбляла, но все же немного, совсем чуть-чуть приукрашивала, сама того не замечая.
А Крис заметил. И какого хрена, спрашивается?
– Знаешь… – Крис остановился, притянул Тат ближе. Она инстинктивно уперлась руками ему в грудь, подняла взгляд на парня. – Один человек сказал мне на удивление дельную вещь, когда я сам вел себя так. Ты тоже послушай, вдруг пригодится. – Он коротко облизнул губы – у Тат сбилось дыхание, но она внимательно слушала Криса, не понимая, что происходит. – Со мной ты можешь не притворяться.
Крис окатил ее с ног до головы лучистой улыбкой, Татум потерялась. Понимание этого мира хромало у нее на обе ноги.
Дыхание задержалось непроизвольно, сердце схватила тахикардия, колени подкосились. Она смотрела на Криса растерянно, будто видела впервые, и не могла ничего сказать.
И это Татум – Татум Дрейк! Не знала, что сказать. Нужно прекращать пить. Ощущение, будто последними здравыми клетками мозга сегодня помочилась.
Так легко было сказать эти слова самой и так обескураживающе было их слышать от другого. Именно поэтому идея «жить с удовольствием и без привязанностей» казалась такой удачной: ты всегда можешь взглянуть на ситуацию со стороны, когда не обременен чувствами. Всегда можешь все взвесить и сказать что нужно.
Но когда ты внутри – не можешь вынырнуть из бассейна эмоций с высокими бортиками и понять, что вообще происходит. Становится неловко, даже чуточку страшно. Но Крис выглядел таким уверенным в своих словах – это подкупало. Тат чувствовала себя маленькой, слабой и беспомощной девчонкой в его руках, обвивающихся вокруг талии. Ее пугало отсутствие власти над ситуацией.
– Заметано. – Она нервно улыбнулась, вывернулась из рук Криса. – Пойдем, чего стоишь?
Реплика прозвучала слишком наигранно-беззаботно. Крис только кивнул.
Они долго ходили между рядами супермаркета, Татум, к удивлению Криса, весьма придирчиво выбирала фрукты и овощи: плевалась в сторону клубники, говоря, что сейчас не сезон, а яблок брала побольше.