— Кто тебе наговорил всех этих ужасов, Фрэнк?
— Какая разница? Давай к делу. Так что, дети — сироты или нет?
Часы отсчитывали секунду за секундой. Фрэнк обмакнул печенину в чай, съел.
Лиззи поставила чашку и коснулась его руки.
— Фрэнк, несчастным детям нужен был дом. Там, где они жили раньше, они просто погибали.
На лице у Фрэнка не дрогнул ни один мускул.
— А вы с Сэди… Разве ты не помнишь, как вы были счастливы? Разве забыл, как твоя Сэди хотела ребятишек? Ведь она плакала, Фрэнк, вот на этой кухне сидела и плакала! — Ее рука метнулась к лицу, потом снова легла на руку Фрэнка. — Я помогла вам, Фрэнк, тебе и Сэди. Я сделала вашу семейную жизнь полноценной.
— Помнится мне, не совсем бескорыстно, — спокойно ответил Фрэнк, характерным жестом потерев пальцы свободной руки друг о друга.
Лиззи отшатнулась.
— Ну да, у нас были расходы… пожертвования и…
— Пожертвования? На сиротский приют, что ли? — ехидно спросил Фрэнк.
— Нет, в благотворительный фонд, который приютом заведовал. Было трудное время, Фрэнк.
— Из какого они приюта?
— При каком-то религиозном ордене.
— Да? И при каком же?
— Не помню.
— Не помнишь, где ты взяла двухлетнюю девочку и четырехлетнего мальчика?
— Сейчас-то какая разница? Зато у тебя есть дети.
Фрэнк помрачнел.
— Из какого приюта взяли Кэти?
— Это… где-то в окрестностях Дублина.
— В окрестностях Дублина?
— Я… — У Лиззи дрожали руки. — Это было так давно. Я…
Фрэнк вынул фотографию, которую забрал у Джона, и положил ее на стол перед Лиззи. Та невольно застонала.
— Посмотри на мою доченьку, Лиззи. — Фрэнк наклонился к ней. — Посмотри, что она сделала с собой. И с какой стати она так сделала? Что за мужик, в которого она стреляла? Уолтер Хоган его зовут.
— Я его не знаю.
Фрэнк холодно поглядел на нее:
— Не знаешь его, но знаешь, что его застрелили? Маху ты дала, Лиззи.
— Как это? — Она побледнела. — Фрэнк, ты меня совсем запутал. Я не понимаю, о чем ты… Фрэнк, клянусь, я не знаю, что тебе наговорили, только это все неправда. Неправда!
— Тогда скажи, где ты взяла детей. Это дело уладить — раз плюнуть.
Вдруг дыхание Лиззи стало судорожным.
Фрэнк не пошевелился. Он давно знал, что она мастерица выкидывать такие штучки.
— Ладно, хватит дурака валять!
— Не надо, Фрэнк, я больная женщина.
— Больная — может быть, а вот приличная — вряд ли.
Она расплакалась:
— Ничего ты не понимаешь! Они бы наверняка умерли!
— Это при живых-то родителях?
— Мне не родители их дали.
— Еще бы! Ты их украла.
— Как ты можешь говорить такое? Никого я не крала! — Она сжала руку Фрэнка и зарыдала, когда он ее выдернул. — Клянусь тебе, не крала!
— Нет? Тогда где ты их взяла?
— Я не могу сказать! Он меня убьет!
— Кто? Кто эта сволочь?
— Фрэнк, не надо!
Фрэнк грохнул кулаком по столу так, что Лиззи испуганно вскрикнула.
— Оставь мне эти «не надо»! Слушай, Лиззи, мы с тобой давно знаем друг друга, я тебе зла не хочу, но предупреждаю: не скажешь — мало тебе не покажется. У меня дочь стрелялась, в коме лежит. Сын ненормальный, дерганый какой-то, у Майло мальчишка вообще помер. Так что, если ты, сучка несчастная, знаешь чего, давай выкладывай. Откуда взяла детей?
— Я не могу!
— Лучше бы ты сказала, или, Богом клянусь… — Пальцы Фрэнка мертвой хваткой сомкнулись на ее запястье.
Лиззи вскрикнула от боли:
— Фрэнк, не надо!
— Не надо? — ухмыльнулся Фрэнк. — Чего не надо-то? Я же ничего невозможного не прошу, а, Лиззи? Хватит, это твой последний шанс.
Она что-то тихо прошептала.
— Что ты там бормочешь?
— Это Нико. Он ее похитил, мне ничего не оставалось… сказал, если не помогу ему, он меня убьет.
В багровое лицо Фрэнка будто выплеснули ведро ледяной воды. Рот у него открылся, щеки побледнели. Он оцепенел от ужаса. Придя немного в себя, он рявкнул:
— Где похитил?
— Не знаю. Где-то в Ирландии.
— А Робби?
Она покачала головой.
— Робби тоже из Ирландии? А мальчишка Майло откуда?
Лиззи зарыдала.
Несколько секунд Фрэнк ничего не говорил. Потом он рывком перевернул стол, и чайник, чашки, печенье полетели в разные стороны. Он дико взревел, в голосе его было столько звериной тоски, что Лизи съежилась. И тут он неожиданно ринулся к ней.
— Фрэнк! — Она едва успела увернуться от удара его кулака.
— Сука проклятая! Ты мне еще за это ответишь!
— Фрэнк, прости, прости, пожалуйста…
Фрэнк отшвырнул ногой стул и стремительно вышел из дома.
30
Сара неслась на большой скорости. У отеля «Джуриз-Инн» она сердито погудела таксисту, который тащился еле-еле, и получила в ответ вытянутый вверх средний палец. В ярости она резко бросила свой «опель-манта» в другой ряд, газанула мимо таксиста, а потом подрезала его так, что бедолага едва успеть ударить по тормозам.
Сумо чуть не ткнулся в переднее стекло и от неожиданности тявкнул.
— Прости, Сумо. — Сара смотрела в зеркало заднего вида, как пес возвращается на место.
Господи, да они с Сумо чуть не убились.
Она поехала медленнее и, к тому времени когда поставила машину на дорожке у дома, находилась уже в состоянии близком к истерике.
— Подожди здесь, хорошо? Я скоро.
Сара вышла из машины и, зажав в левой руке монтировку Джона, взбежала по лестнице к себе в квартиру, перепрыгивая через две ступеньки. Она быстро открыла дверь и тут же громко захлопнула ее за собой.
— Эй! — крикнула она в тишину. — Есть кто-нибудь? Выходи! Я уже позвонила в полицию, сейчас приедут!
Она подождала. В квартире не раздалось ни звука. Она медленно продвигалась вперед, проверяя комнату за комнатой. И только убедившись, что никто не бросится на нее из-за угла, она без сил опустилась в кожаное кресло.
Будь умницей, красотка.
Сколько раз он ей это говорил? Сколько раз склонялся над ней и произносил именно эти слова? Будь умницей, красотка. Удивительно, сколько можно вложить в обычные несколько слов. Они означали: не напрягай меня, и мне не придется перекраивать твое личико.
Будь умницей, красотка.
Он не носил бороду.
Не может быть, чтобы это был он. Или может?
Будь умницей, красотка.
Ей нужно было убедиться.
Сара вышла в холл и сразу же заметила, что записная книжка исчезла. Она быстро все обыскала, но книжки в квартире не оказалось.
Значит, все-таки он. И он знает, где она живет. Он знает, где живут ее сестры.
— Вот дерьмо!
Вернувшись в гостиную, она подняла трубку телефона, немного посидела и набрала номер, который помнила наизусть. Она ждала ответа и молилась, чтобы это было простое совпадение.
— Да? — послышался в трубке хриплый голос.
Сара услышала музыку и смех и зажмурила глаза.
— Это кто? Говори давай — я весь день ждать не собираюсь!
— Сид?
— Ну да.
— Это я.
— Громче, детка, связь плохая.
Сара чувствовала, что по щеке у нее ползет слеза, хотя она улыбалась. Вечно у Сида связь плохая! Он был глуховат, но отказывался признать это. Ведь если бы он признал, тогда, пожалуй, ему пришлось бы делать и следующий шаг — признать, что он стареет.
— Сид, это я, Сара.
Наступило молчание. Очень долгое молчание.
— Сид?
— Не вешай трубку.
Она слышала, как он кому-то громко крикнул, затем хлопнула дверь. В трубке сразу стало тихо.
— Ну, привет, малыш. Как ты там, моя милая?
— О Сид… — По его грустному голосу Сара быстро поняла, что не ошиблась, и расплакалась.
— Ну давай, рассказывай.
— Он вышел, да?
— Да.
Сид тяжело вздохнул, и Сара живо представила себе его лицо, будто он стоял тут же, перед ней. Он был небольшого роста, жилистый, немного за шестьдесят, крепкий, с проволочно-жесткими седыми баками и глубокими морщинами вокруг по-северному светлых глаз. Этот плод любви матери-шведки и отца из лондонского Ист-Энда прошел нелегкий жизненный путь. Мать бросила его совсем маленьким, когда поняла, что Лондон — это не только одежда от Бибы или Мэри Квант, как ей усердно втолковывали. Отец Сида — горький пьяница, работяга, бузотер — работал в доках. Между попойками с бесчисленными подругами и сестрами он растил сына на грубой любви, учил его бороться и защищать свою территорию. Нападать первым, не дожидаясь, когда ударят тебя. В общем, учил, как быть настоящим мужиком.
Таким Сид и вырос, хотя его сердце оставалось нежным, как пастила. Именно Сид собрал ее заново, когда Вик сделал из нее отбивную. И Сид шепнул Вику на ухо, что ему, как хозяину заведения, не нравится, когда девушки, которые развлекают клиентов в его клубе, выглядят так, будто отработали десять раундов на ринге с Мухаммедом Али.
Сид помогал ей прятаться, когда никто другой помочь уже не мог.
Она крепче сжала трубку в руке:
— Давно?
— Месяца два. Он сюда приходил, тебя спрашивал. Он и близняшек разыскал, только они сказали, что не знают ничего про тебя. Вряд ли он поверил, но я его предупредил, чтоб не дергался. Нет тебя, сказал, ты в Испании где-то. Если б знал твой номер, позвонил бы тебе, предупредил.
Ее вдруг кольнуло чувство вины. Близняшки — две пышные сестрицы из Сан-Паулу, неутомимые и веселые. Каждую неделю они пунктуально переводили деньги домой, своей семье.
— Прости меня. Скажи им, что я прошу прощения, ладно?
— Ладно, не переживай. Они нормальные девчонки. Ты же порвала вчистую, это надо уважать. И я ведь получил от тебя весточку — красивую открытку?
— Сид, он был здесь.
— Ты видела его?
— Нет, но он здесь был… о господи!
— А откуда знаешь?
— Вчера вечером моя сестра попала в аварию… — Сара ударила себя кулаком по ноге.
— Думаешь, он?
— Не знаю. Может быть.
Сид ничего не ответил.
— Сид?
— Не знаю, что тебе посоветовать, милая. Я ему ничего про тебя не сказал, это точно.