– Я не знаком с такими мерзавцами.
– Наркоманы, они возьмут что угодно на продажу.
– Хватит уже цепляться своими когтями за соломинки. Давай вернемся к «шуточкам», Роберт. Что именно тебе и твоим партнерам показалось таким смешным в этом похищении?
– Не мне. Нет. Я просто сказал, что некоторые притворялись, наиболее болтливые элементы, что они знают… где она и с кем… Что-то в этом роде. – Старик прочистил горло. – Но, по-моему, в основном считали, что за похищением мог стоять какой-нибудь залетный авантюрист.
– И?
– Он переправил ее куда-нибудь. За границу. Возможно. Или… сделал что-нибудь очень плохое и замел следы.
Очень плохое. Те ужасные три часа после похищения ребенка, когда могло произойти нечто отвратительное, немыслимое – стали для Роберта и его дружков чем-то, над чем можно посмеяться в Интернете. Шатаясь, словно пугало, снятое с шеста, Отец пошевелил ногами.
Опухшие глаза Роберта смотрели на него умоляюще. Даже несмотря на жжение они сумели разглядеть в непрошеном госте перемену.
– Боюсь, я не могу помочь вам. Если б я знал что-нибудь, то вряд ли стал держать это в себе. Похищение… Я никогда не похитил бы чью-то… Я никогда… Что вы делаете?
Роберт принялся крутить головой из стороны в сторону, чтобы увидеть, зачем Отец зашел за кресло. Он даже попытался привстать.
– Сядь, – скомандовал Отец каким-то не своим голосом.
Роберт остался сидеть.
– Мне больше нечего вам сказать. Имена. У меня есть имена людей, которые могут вам помочь. Тех, кто были здесь в то время. Тех, кто были заинтересованы…
Отец вышел из-за кресла и наклонился над кофейным столиком. Взял с него все оборудование Роберта и поставил на обеденный поднос. Воткнул чипы памяти в каждое устройство с соответствующим разъемом.
– Все. Все до единого, – сказал он. – Номера и адреса электронной почты. Твои пароли, имена пользователей, сайты, шифры, ссылки, места. Загружай их отовсюду, где ты хранишь свою грязь. Если имена не пробьются, да поможет тебе Господь, Роберт.
Роберт принялся печатать скованными руками, они двигались, как призрачные птицы без перьев, будто костлявые цапли скакали по экрану. Он то и дело нервно оглядывался на стоящего за его правым плечом Отца, который следил за его деятельностью и за тем, чтобы он не отправил сообщение. С кончика носа у Роберта скатилась капля пота.
Но Роберт делал, что ему было велено. Смотрел своими красными, влажными глазами на светящиеся экраны, словно ученая крыса, используя перекрестные ссылки, составляя списки, делая примечания и сноски. Через десять минут он перестал печатать.
– Это все, – сказал он, в его голосе звучало напускное покаяние.
Отец собрал устройства, вынул чипы памяти и положил их в рюкзак. Роберт никогда не отдал бы Отцу всего, даже под страхом смерти. Он дал ему кое-что, возможно, информацию о людях, не способных на мщение. Еще на чипах будет несколько сайтов с визуальным содержимым, которое Отец никогда не решится посмотреть. Это все потребуется Скарлетт Йоханссон. Ее «партнеры» затем перелопатят материал в интересах всех остальных агентов под прикрытием.
На кухне Отец набрал в бутылку воды и, потягивая из нее, вернулся в гостиную. В доме становилось очень жарко. Жара проникала сквозь оставленное им открытым окно в кладовке, в конце коридора. Он подумал о своей машине и решил, что пора уходить.
Лицо у Роберта имело такое же несчастное выражение, как и те, которые можно было увидеть в окнах муниципальных интернатов.
– Она была твоей дочерью, – произнес он, в его голосе звучало нечто похожее на глубокое смирение и искреннее горе.
Отец прочистил горло.
– Твой дом наполнен воспоминаниями, Роберт. Я вижу это. Но позволь познакомить тебя с одним моим. Жила-была девочка, которую очень сильно любили… – Его голос сорвался.
– Не надо, пожалуйста, – сказал Роберт, будто Отец говорил что-то очень грубое.
– Ее похитили. Два года назад. Ее семья хотела ее вернуть… очень хотела. – Глаза у Отца защипало, к горлу подступил комок, мешающий говорить. Он стал рыться в рюкзаке, отходя все дальше за кресло, за пределы видимости старика.
Роберт повысил голос.
– Я не могу помочь вам. Думаете, я скрыл бы информацию об этом от властей?
– Думаю, да.
– Я знаю, что то, что я делал, было неправильно. Но все это в прошлом. Я завязал задолго до 2051 года.
Отец накинул на голову Роберта мешок и крепко затянул шнурок.
– О боже, нет. – Голос старика звучал, будто из колодца. Он снова попытался встать.
Отец сделал несколько шагов назад и выключил верхний свет.
– Кто-нибудь где-нибудь очень обрадуется, что я делаю это. Это тебе за детей. – Отец выпустил дротик в морщинистую шею старика.
Лодыжки Роберта были связаны, но остальное тело метнулось вперед, снесло пластиковый обеденный поднос и жестко приземлилось на кофейный столик, хотя локти и чуть помешали падению. Старик забился в конвульсиях.
Наконец, когда первые спазмы стихли, он повернул голову, и сквозь мешок было видно контур носа и разинутого рта, хватающего воздух. Из мешка раздался приглушенный всхлип.
Отец достал «последний аргумент», пистолет, и приставил его к виску старика. Казалось, что это так легко – выполнить такое простое действие: просто слегка нажать на спусковой крючок, и все воспоминания о тех маленьких, бледных тельцах, испуганных лицах, покрасневших и заплаканных или застывших от шока и растерянности, навсегда исчезнут из головы этого человека. Еще одна смерть, конец человека, заслуживающего смерти больше, чем многие из тех, кому суждено умереть в эти дни. Этот самый человек с мешком на голове мог быть просто застрелен одним жарким утром в собственном доме. Отец верил, что теперь он действительно сможет сделать это. Но раньше, с другими, все было иначе. Убийство казалось ему чем-то из ряда вон выходящим. Но мы меняемся, – подумал он, мы меняемся, когда стареем из-за горестного события, называющегося жизнью.
Убийство, казнь, в конце концов, вызовет расследование. Хотя нет, он не убьет Роберта Иста. И ему пришлось напомнить себе, что он – отец с разбитым сердцем, а не убийца.
И он не верил, что этот человек похитил его дочь, хотя осознание того, что тот трогал своими руками дочерей других мужчин, мешало убрать пистолет от головы старика.
– Если ты предупредишь своих дружков, если ты хоть словом обмолвишься с кем-либо о моем визите, я вернусь. И Бог мне свидетель, клянусь, я использую эту штуку. – Отец ткнул пистолетом Роберту в висок так сильно, что тот вскрикнул.
– Ты съездил?
– Да. Этим утром.
– Где ты сейчас?
– У себя в номере.
– Хорошо. Оставайся там.
– Как долго?
– Пока я не узнаю, заявил ли на тебя Роберт Ист.
После утреннего визита он пришел к выводу, что какая-то отделившаяся часть его разума наблюдала за его относительно легким уходом. Как он снимал наручники с бледных запястий и лодыжек Роберта Иста, как угрожал напоследок отмщением, как снимал мешок с корчащегося старика. Как шел к машине сквозь теплый, пыльный, желтый воздух, потом медленно ехал через яркий солнечный свет, несущий фальшивые обещания счастья, прочь от Кокингтона в свое мрачное временное жилище, расположенное дальше по побережью, в Пейнтоне. Эта часть заставляла его следить за дорогой, подавляя подергивания, нервный тик и вздохи, грозящие перерасти в панику и раскаяние, пытаясь успокоить его дрожащие из-за спада адреналина руки. Все эти реакции и деятельность тела и разума будто управлялись каким-то бесчувственным администратором. Возможно, одна половина его внутреннего парламента посылала теперь более сострадательные импульсы второй, заседавшей на задних скамьях его разума. А та могла лишь свистеть и издеваться, без какого-либо осуждения, пока первое лицо везли домой и укладывали в постель.
Постепенно Отец начинал чувствовать себя лучше. Он больше не испытывал обессиливающих болей, тревога не вызывала тошноту, как было в первые три визита. Он не был уже таким хрупким и робким. Не атлет, но уже более опытный любитель.
– Что ты получил?
– Все с его устройств. Как обычно, пароли, имена…
– Хорошо. Оставь это на стойке регистрации отеля. Сегодня кто-нибудь заберет. Он пострадал?
– Я использовал иммобилайзер, а также газ. Не думаю…
– Продолжай.
– Не думаю, что это он.
– Да, но, возможно, среди той информации, которую ты добыл, будет что-то – связь, зацепка, какая-нибудь маленькая деталь. Мы поищем. Сегодня ты потрудился на славу, но тебе еще потребуются силы. Мы делаем все, что можем.
– Знаю.
– И у меня есть кое-кто еще.
– Кто? Давайте я…
– Мне нужно уходить. Но я скоро позвоню и сообщу все детали.
– Имя? Как его зовут?
– Боулз. Маррей Боулз. – Скарлетт положила трубку.
Отец называл свой контакт Скарлетт Йоханссон, поскольку никогда не встречался с ней и знал лишь по голосу. Во время их первого разговора он сразу же обратил внимание на ее легкий американский акцент, который напомнил ему одну старую кинозвезду в молодости. И поскольку его помощница всегда называла себя «другом семьи», в первые дни их общения Отец поведал ей, кого ему напомнил ее голос. Женщина рассмеялась и сказала так ее и называть. С тех пор его контакт носил имя Скарлетт Йоханссон.
За последний год с Отцом почти никто не связывался; даже коллеги, с которыми он тесно работал пятнадцать лет, даже его старые университетские друзья. Всякий раз, когда кто-то звонил ему с незнакомого номера, Отец хватал трубку в надежде, что это Скарлетт. Она связывалась с ним через аккаунты, которые сама отправляла. И которые, вместе с идентификаторами, постоянно меняла.
Кем она была? Он не знал, но подозревал, что Скарлетт работала в полиции, возможно, в группе по защите детей из какого-нибудь юго-западного графства. Он знал, что за каждым полицейским подразделением в стране закреплена такая группа, но они редко насчитывали больше двух человек. Иногда в них работал либо один мужчина, либо одна женщина.