Профессор оставил вопросы без ответов, вслух продолжая прерванную мысль:
– Ивану Иннокентиевичу не дали возможность изучить найденный материал. С Норы его срочно отозвали, без пояснений. Запретили продолжить исследования. Колодников пытался отстоять свою позицию, но его никто не слушал. Даже учёный совет, на котором он должен был выступить по итогам археологической экспедиции шестьдесят восьмого года, сначала перенесли, а после и вовсе отменили. И более «в поле» академика не пустили. Потому-то Иван Иннокентиевич и нашёл помощника.
– Не просто помощника, – добавил майор. – А человека, разбирающегося в природном материале. Геолога.
Рыбаков завороженно уставился на Урманского:
– Но, если кладбища обработанных гранитных блоков лежат и на Граматухе, и на Норе, и на Гилюе, то получается…
Майор замолчал. Он не решился закончить логическую цепочку. Это сделал Урманский:
– Колодников нашёл следы некой неизвестной цивилизации. Которая проживала в данной местности и была знакома с такими понятиями, как строительство и архитектура. И которая населяла данную местность ещё до прихода мохэ. То есть, как минимум, две тысячи лет назад.
– Нет. – Сашка отрицательно покачал головой. – Он нашёл следы цивилизации, о которой знали. Но только не историки, а люди в вышестоящих структурах. И те, кто знал об этом, очень не хотел, чтобы информация о находке академика просочилась на свет божий. Вот потому и свернули экспедицию Колодникова, а после уничтожили группу Дмитриева. – Его кулаки снова сжались сами собой. – Твою мать… – тихо проговорил майор. – Они и сейчас не хотят, чтобы это всплыло. А мы идиоты… Дмитриев с мужиками уже на Гилюе. – Руки майора принялись суетливо хлопать себя по одежде. – Где этот чёртов телефон?
– Активных действий не предпринимать. Только наблюдение. Поставьте под контроль мобильную связь и интернет. Прослушивать и просматривать весь материал, что будет идти к Дмитриеву и от него. Снимайте посты с Борзи. Трёх человек, на ваш выбор, оставьте себе. Остальных в город.
СЧХ отключил телефон, тяжело опустился на деревянную скамью. Когда позвонил Рыбаков, подполковник проходил через сквер, что раскинулся рядом с площадью Ленина. Информация, переданная капитаном, привела Щетинина в ступор. «Дорого яичко к Христовому дню», – неожиданно вспомнилась любимая бабушкина поговорка, которой та доставала будущего милиционера в детстве, иногда сопровождая слова подзатыльником. И с чем же это мы, интересно, столкнулись?
Щетинин бросил взгляд по сторонам. Небрежно, но цепко. Отметил чёрный «ниссан», припарковавшийся у гостиницы «Юбилейная» пару минут назад. Окна тонированные. А также парочку молодых людей, небрежно застывших у парапета набережной Амура, шагах в двадцати от него. Может «топтуны», но не факт.
СЧХ спрятал телефон в карман рубашки. Итак, мысль снова побежала по кругу, с чем же мы всё-таки столкнулись? Точнее, с кем? То, что там нашёл академик – дело десятое. Пусть учёные этим занимаются. У них головы большие, им и карты в руки. А вот кто заинтересован в молчании – дело наше, кровное. Так нагло действовать Минобороны не станет. Сразу по рукам бы получили. Может, всё-таки «конторские», те, которые, как выразился дядя Вилен, в свободном плавании? Решили подзаработать нелегально? А что, в девяностых в ГБ целые отделы закрывались, людишки исчезали вместе с ценной информацией, которую десятилетиями добывали по крохам для Союза. И ничего…
Щетинин ещё раз, более пристально, взглянул на парочку. А что, может взять да и сдать их «безопасности»? Вот хохма будет, когда те узнают, что от них кто-то отпочковался… Нет, рано. Пусть коготок у ребятишек полностью увязнет. Тогда и поиграемся.
СЧХ поднялся, не спеша направился к ближайшему продуктовому магазину. У которого припарковался «ниссан» Сердюкова.
Вдова академика закончила сервировку стола, после чего пригласила гостей. Майор сразу отметил, как напряжена женщина.
– Алла Николаевна, вам неприятно находиться в квартире?
– Страшно. Всё время кажется, вот-вот дверь распахнётся и ворвутся эти… Трое.
– Двоих мы арестовали.
– А третий?
– Он не придёт, – уверенно отозвался Сашка, усаживаясь за стол. – То, что ему было нужно, он получил.
Майор самостоятельно насыпал себе в тарелку жареный картофель, сверху положил три котлеты.
Алла Николаевна засуетилась:
– Господи, спиртное поставить забыла….
– Нет, нет, нет… – Рыбаков замотал головой. Он только что положил в рот горячее и теперь не мог нормально и внятно произнести хоть слово. – Не сейчас… Потом… Ух, ты!..
Урманский, не менее голодный, но более терпеливый, подождал, когда хозяйка исполнит свои домашние обязанности до конца.
Рыбаков отдышался, залил жар во рту томатным соком и неожиданно поинтересовался у вдовы:
– Алла Николаевна, вы, случаем, не припомните: ваш муж упоминал когда-нибудь в разговоре гранитные блоки? Я имею в виду не стройматериал, а блоки, найденные в тайге?
– Не припомню. – Женщина практически ничего не ела. Только с удовольствием смотрела за тем, как двое мужчин с наслаждением уминают ее стряпню. – Честно говоря, Иван Иннокентиевич не очень-то любил распространяться о своих путешествиях. Рассказчик он был ещё тот, аховый, всё смеялся: вот будут внуки, сама им сказки будешь на ночь рассказывать.
– И о блоках никогда не упоминал? Может, всё-таки было? В беседе с кем-нибудь? Вскользь…
Женщина улыбнулась. Просто, открыто.
– Да годков-то сколько прошло. Скоро будет сорок, как Ивана Иннокентиевича не стало. Он ведь старше меня был на двадцать семь лет. – В глазах вдовы академика блеснул огонёк. – Никто не хотел верить, что я вышла по любви. Впрочем, что было то… – Женщина подняла бокал с соком, и Рыбаков отметил, как маленькая ручка замерла, так и не донеся сосуд до рта.
– Вы что-то вспомнили?
– Да, – голос Аллы Николаевны дрогнул. – Телефонный разговор. Точно! За месяц до смерти Ивана Иннокентиевича. Как я могла забыть? Действительно, он звонил в Москву. – Бокал со стуком опустился на стол. – Кому – не знаю. Был весь нервный, напряжённый. Иван Иннокентиевич очень сильно переживал за судьбу Юрия.
– Обвинял себя в его гибели? – Майор фиксировал каждое произнесённое слово.
– Нет. Очень страдал от того, что ему не разрешили приехать на место катастрофы.
– А он хотел принять участие в поисках экспедиции?
– Да. Но получил отказ. Мало того. В семьдесят втором им была подана заявка на третью археологическую экспедицию в район Граматухи. Однако ему запретили её готовить.
– По причине?
– Что-то связанное с финансированием. Вот как раз по этому поводу и был телефонный звонок. Не помню, о чём шла речь, но в одной из реплик Иван Иннокентиевич не сдержался и сказал, мол, вы всё равно не сможете долго скрывать блоки. И, если не он, то рано или поздно кто-то их найдёт. Через два дня Иван Иннокентиевич вылетел в Москву, ну, а там, в пути…
– Когда это произошло?
– Весной семьдесят первого. В апреле.
Над столом зависла тишина. Майор догадался, почему хозяйка не закончила фразы.
– Медэкспертизу проводили в Москве или здесь? – Сашка понимал, вопрос некорректный, однако не задать его он не мог: от дальнейшего рассказа вдовы теперь многое зависело.
– В Красноярске. – Алла Николаевна всё-таки сделала глоток. – Его ведь сняли с самолёта во время пересадки. Оттуда, из Красноярска, я его и забирала.
В этой фразе, как отметил Рыбаков, женщина споткнулась.
– На повторную экспертизу заявление подавали?
– Нет. И так было понятно, у него сердце давно пошаливало.
– Так-то оно так, – отступать было поздно, – однако всё-таки не мешало перестраховаться. Похоронили здесь, в Хабаровске?
– Да.
Урманский тоже перестал кушать, внимательно наблюдая за словесным пинг-понгом.
Майор нацепил на вилку кусочек картофеля, но класть в рот не стал.
– Хоронили, я так понял, не по христианскому обряду?
Женщина встрепенулась.
– Иван Иннокентиевич был коммунистом. Какой же обряд…
– Я имею в виду не отпевание, Алла Николаевна. Тело Ивана Иннокентиевича кремировали в Красноярске?
– Как? – вдова Колодникова испуганно вопросительно смотрела на следователя. – Как вы…
– Издержки профессии. Простите. – Вилка Рыбакова с дребезжащим звоном приземлилась в тарелку. – Привычка отмечать, как говорит и ведёт себя собеседник. Кремировали без вашего согласия?
– Сказали, так будет лучше.
– Кто сказал?
– Из Академии наук. И потом был представитель ЦК. Да и у меня вылет из Хабаровска задержался на сутки. По погодным условиям. Иван и так пролежал несколько суток.
– Попрощаться-то хоть с телом разрешили?
Маленькая женская головка слегка утвердительно склонилась.
– Что ж, и то хорошо. А завещание Иван Иннокентиевич не оставил?
– Нет. Считали, рано думать о таком. Никто не предполагал, что так случится.
– Понятно. – Рыбаков хотел было нацепить на вилку ещё одну котлету, но передумал. – Хорошо, что хоть дневники сохранились. Я так понимаю, у вас всё изъяли из личных вещей мужа. Понимаете, о чём говорю?
– Да, – вдова академика утвердительно кивнула головой. – Рукописи сохранились, потому что Ваня их держал не дома, а у Светы Альчуриной, методиста кафедры. У неё их не искали.
– После по поводу дневников к вам не обращались? Из вуза или из Академии?
– Было пару раз. Но я сказала, что у меня ничего нет. Не хотелось отдавать последнюю память о Ване.
– И замечательно! – выдохнул майор. – Алла Николаевна, вы говорили, водка есть? Давайте помянем Ивана Иннокентиевича. И Дмитриева. Хорошие были мужики.
Хозяйка встрепенулась. Ей, судя по всему, и самой последние слова следователя пришлись как нельзя кстати. Убежала в комнату.
Майор переглянулся с Урманским, снова поднял вилку, подцепил картофель, отправил его по назначению.