леёнку. – Нас изолировали друг от друга. Началась обработка. Нет, не били. Никакого физического воздействия. То, что произошло после, было намного хуже любой пытки… – Владимир Сергеевич смахнул комара со щеки. – Для того чтобы понять, что произошло, нужно знать, для чего мы сюда пришли. Вы готовы это узнать?
– Да, – выдохнул за двоих майор.
– Сколько у нас времени, опер?
– Полчаса дать могу, – отозвался Донченко.
– Что ж, в таком случае слушайте.
– «Гюрза» практически вышла из-под моего контроля. Я не могу координировать действия людей, которые мне не подчиняются.
– Знаю. Мало того, это я отдал приказ о взятии в заложники жены профессора. Иначе бы мы потеряли и её. И тогда бы у нас не было средств давления на наших оппонентов. А так… Пусть ищут. А с женой Урманского ничего не случится. Найдут дневник – обменяем на документ. Не найдут – вернётся домой в целости и сохранности. Ничего, пару дней потерпит.
– А вы не боитесь, что ситуация может полностью стать неконтролируемой?
– У вас для этого имеются опасения?
– Заложник, как вы выразились, уже есть. Зачем в таком случае «Гюрза» перекапывает весь город в поисках семьи Санатова? Или это тоже ваш приказ? А их на что будем менять?
– Я подумаю над вашими словами. Мы свяжемся с вами сами.
Щетинин высунулся в окно и с восторгом вдохнул знойный летний воздух: хоть и не в отпуске, а жизнь продолжается.
За спиной отозвалась «сонька». Дядька прислал новое сообщение. СЧХ развернул стул на сто восемьдесят градусов, спинкой к монитору, привычно оседлал его. Информация, которую прочитал Сергей Викторович, его не удивила:
«Инициатива строительства Зейской ГЭС исходила от члена-корреспондента Академии наук СССР, академика Ельцова Глеба Борисовича. Именно он курировал проект на уровне ЦК до 1972 года. Отмечу: родной брат Ельцова Г.Б., Ельцов Николай Борисович, одно время работал в секретариате Академии наук СССР до 1968 года. В августе того же года Ельцов Н.Б. был откомандирован Академией наук СССР, по рекомендации ЦК КПСС, в г. Благовещенск Амурской области, в областной исполнительный комитет для проведения контроля над работами на ЗеяГЭСстрое. Сын Николая Борисовича, Ельцов Юрий Николаевич, по настоянию родителя поступил в Благовещенский государственный педагогический институт им. М.И. Калинина в том же 1968 году, на геофак. На данный момент Ельцов Ю.Н. является деканом вышеозначенного факультета.
К сожалению, выяснить, кто пригласил контрактников на работу, не удалось.
Обнимаю».
– Я был последним, кого Батя отобрал в экспедицию. – Савицкий вырвал из земли травинку и теперь бессмысленно крутил ею перед собой. Сашка понимал, таким способом тот несколько успокаивал себя, а потому молчал, хотя вертящаяся практически перед его носом трава раздражала. – Признаться, до сих пор не могу понять, почему. Несколько раз вся будущая экспедиция собиралась у него на квартире. Один раз даже приезжал академик. Чаще всего сидели на кухне. Там-то я, кстати, и услышал впервые эту песню.
– Песню? – теперь пришла очередь удивляться Сашке.
– Ну да, – кивнул старик. – Ту, что отослал Урманскому. Это не стихи, песня. Её Батя постоянно напевал. Причём у этой песни любопытная история. Первый куплет написал Колодников. И напел его Бате. А тот уже продолжил. Конечно, простая песня, но вот прилипла. На всю жизнь. – Он замолчал.
Донченко отпил из фляги воды, протянул её майору.
– А зачем вы опубликовали её? – опер откинулся на спину. – Столько лет молчали и – на тебе.
– Молчал, потому как было что терять, – выдохнул Савицкий. – Теперь терять нечего. Всё потеряно. Осталось только умереть. А уйти хочется со спокойной совестью. Вот потому и опубликовал.
– А если бы не прочитали?
– Прочитали, – с уверенностью сказал Савицкий. – Не пришла бы Мишкина мама в библиотеку, нашла бы номер в почтовом ящике. Не нашла бы в ящике – наткнулась на него у соседки. Нашёл бы способ.
– Вам кто-то помогал в городе? – Лёха прислушался.
Тишина пока ничем не нарушалась.
– Да. А вот кто – не скажу. Неприятности этому человеку не нужны. Так мне продолжать?
– Да, – отозвался опер. – Только предупреждаю: даю минут десять. Потом, простите, будет рекламная пауза со спортивной ходьбой.
Старик не смог скрыть улыбку:
– Хорошо. Итак, мы вышли в июне, – снова окунулся в воспоминания Савицкий. – Выехали в Увал. Пять человек. Батя, я, Профессор, Борода и Балтика. Последний служил на Балтийском флоте, отсюда и прозвище. Пошли только те, кто поверил Бате и Колодникову. Вообще-то, первоначально нас было семеро. Но двое отказались. В Увале ждал Ванька. Откуда Батя с ним был знаком, не знаю. Но встретились как старые друзья. Ванька-то нас и повёл по тайге. На Граматухе провели три дня. Вы там уже побывали?
– Я был, – сказал Рыбаков. – Что искали? Сын проводника говорил, будто вы с лопатами там бродили?
– Точно, бродили. – Старик отбросил травинку. – В нашу задачу входило аккуратно пробить шурфы вокруг вросших камней и по почве приблизительно определить возраст каменных захоронений. По первоначальной версии Колодникова выходило, будто те гранитные бруски были выброшены на берег речки сравнительно недавно. Понятное дело, в историческом понимании. Но это он предположил в шестьдесят первом. Тогда на данную информацию мало кто обратил внимание. Ну, за исключением тех… А потом к Ивану Иннокентиевичу поступила информация о том, будто точно такие же бруски лежат и на Норе. Вот тогда-то он и заинтересовался блоками. Организовал экспедицию в шестьдесят восьмом. Сначала исследовали блоки на Граматухе. Ничего примечательного на тот момент не обнаружили. И так бы и ушли, думая, будто это кто-то до революции хотел перевезти материал, да бросил его, если бы не начали более детальное исследование небольшого поселения…
– Граматухинского заповедника? – заметил майор.
– Именно. Там-то, под примитивной кладкой, Колодников и обнаружил точно такие же блоки. Мохэ их укладывали в качестве фундамента. Вот тогда-то у академика и появилось желание посетить Нору. Проверить, а что там? Проверили. И нашли точно такие же блоки. И оленёнка. Вы ведь по нему меня отыскали? – Владимир Сергеевич посмотрел в небо. Синева посмотрела в ответ. – Только исследовать камни на Норе академику не дали. Экспедицию сняли. Колодникову – выговор.
– Кто не дал? Наши? Благовещенские? – тут же перебил Сашка.
– Нет, Москва. Академия наук. Впрочем, и наши подсуетились. Выговор по партийной линии влепили. Причину какую-то банальную нашли. Только одного не учли. Колодников хоть и был академиком, да от народных масс не отрывался. Ему про этих оленей местные историки сообщили. Об олене на Гилюе сообщение пришло в декабре, от учителя сельской школы.
– И про блоки?
Донченко прислушался. Где-то вдалеке стучал движок моторной лодки.
– Нет. – Кадык на горле Савицкого дрогнул. – Про блоки как раз он ничего не знал. Но зато написал о другом. Что, мол, в десяти километрах от села стоит непонятное сооружение. Заросшее мхом. Вроде как курган. Видел его издали, подойти боялся. Кругом болото, место топкое. Вот, собственно, и всё.
– И что в этом кургане могло зинтересовать Колодникова? – не сдержался Рыбаков. – Таких курганов тысячи.
– Не скажи, – неожиданно возразил Донченко, чуть привстав на колени. – Холм посреди болота – действительно любопытно.
– И чем?
– Хотя бы тем, что природных холмов посреди болот не бывает. – Донченко вытянулся, прислушиваясь, в результате чего стал напоминать журавля и одновременно продолжал мысль: – Жижа не поглотила, дожди и снега не размыли, климат наш, резко-континентальный, не повредил. Выходит, холм неземляной. К тому же, обрати внимание: поросший мхом. То есть стоящий посреди болота давно. Вопрос: что появилось раньше? Болото вокруг кургана или курган на болоте? А теперь быстро хватаем манатки – и в кусты. Кажись, по нашу душу движок стучит.
– Может, рыбаки? – предположил майор, суетливо пряча в рюкзак остатки еды.
– Рыбаки свои места имеют. Прикормленные. А эти идут вдоль берега. Высматривают. Скорее всего одну группу высадили на берег, вторая в лодке. Прячемся вон в тот кустарник: я за ним природный окопчик приглядел, в него и заляжем.
Первым скрылся за листвой Савицкий. За ним майор. Последним уходил Донченко, тщательно проверив поляну.
Через три минуты после того как Лёха спрятался, сквозь плотную листву показался корпус резиновой лодки, в которой сидело два человека в пятнистых армейских камуфляжах. Один обосновался на корме и правил судном. А второй разместился на носу и держал на коленях десантный вариант автомата «АК», с коротким стволом и откидным прикладом.
Ученые обнаружили у фараона Эхнатона сверхъестественные мутации. Пирамиды – не понятно как и для чего построенные – далеко не единственная загадка Древнего Египта, подогревающая мысли о том, что здесь, возможно, не обошлось без вмешательства внеземных сил. А фараоны? По крайней мере, некоторые из них выглядели весьма подозрительно в этом смысле.
Особенно Эхнатон – вероятный отец знаменитого Тутанхамона и муж не менее знаменитой Нефертити. Жил бы он сейчас, сделал бы потрясающую карьеру в Голливуде – мог бы без грима играть инопланетян. Вытянутое лицо со змеиным выражением, череп – яйцом, затылочная часть сильно оттянута назад. Вместимость этого черепа – в полтора раза больше, чем у обычных людей. Пальцы – словно паучьи лапы. Ступни, как ласты. Огромный жирный зад. И женская грудь. Так изображали Эхнатона его современники.
Останки фараона, обнаруженные еще в 1907 году, оказались сильно поврежденными. Ученые до сих пор не уверены, в самом ли деле они принадлежат Эхнатону. Но сохранившийся в саркофаге череп выглядит достаточно причудливо для человека – огромным загнутым яйцом.