– Ваша организация нечто вроде масонов?
– Отнюдь. – Декан придвинул поближе к собеседнику вазочку с вареньем, на тарелке печенье. – Мы простые охранники. Стражи. Не более. И банально. Впустить или не впустить.
– Приказы приходят сверху? От кого?
Ельцов вскинул острый взгляд на собеседника:
– Много хотите знать, гражданин следователь.
– А мало меня не устраивает.
СЧХ отодвинул нетронутую чашку от себя.
– Хотите узнать больше? Ждите.
– Сколько?
– Зависит от вас.
Над столом нависла пауза. Первым её нарушил Юрий Николаевич, звучно прихлёбывая из чашки горячий чай. Пил декан медленно, едва втягивая в себя вытянутыми в трубочку губами кипяток.
Серёга не сдержался:
– Может, хватит?
Ельцов снова бросил взгляд на часы:
– От чего ж. У нас в запасе минут пятьдесят. Да вы пейте. Остынет. Чай лечебный, на брусничном листе.
Серёга только мотнул головой:
– Значит, Дмитриева-старшего кто-то разрешил впустить? А чем думал этот кто-то, когда давал такое разрешение?
– А никто и не думал. Дмитриев сам так решил. И остальные тоже. Кроме Савицкого. Матвейка разве не рассказал?
– Ерунда какая-то. – Подполковник с силой опустил кулак на стол. Вздрогнувшая на блюдце чашка издала тонкий испуганный звон. – Бред. Даже с похмелюги в такое не поверишь. Но зачем использовали Мишку? В каких целях?
– Не видели иного выхода. И считаю, поступили правильно. – Ельцов чайной ложечкой подхватил из вазочки варенье, отправил сладкое в рот. – Года два назад мы столкнулись с утечкой информации. Нами неожиданно заинтересовались. И не спецслужбы. С теми контакт давний и тесный. Заинтересовались бизнесмены. Очень серьёзные дельцы. С криминальным прошлым. Три месяца спустя после того как узнали об утечке, некто, вам его имя ничего не скажет, выкупил землю в разных уголках России, Украины и Молдавии. Замечу: один и тот же человек, через подставных лиц, скупал только те участки, на которых находились курганы. Правда, объекты бездействующие, однако нас это насторожило. Начали за ним активное наблюдение. Вскоре выяснилось: этот же человек решил приобрести объект действующий. О котором знал очень узкий круг людей. Настолько узкий, что поверить в случайность было невозможно. Сделке успели помешать. Мало того, на время упрятали покупателя за решётку. Но, как понимаете, это дело времени. Достаточно поменяться власти и…
– Понимаю. Решили найти «крота» в своих рядах.
– Точно! Поначалу подумали, с арестом покупателя «крот» испугается, сделает попытку уйти из организации. Однако никто никаких поползновений к уходу из структуры не предпринял. Умный оказался противник. И крайне осторожный. Понял, своим поведением выдаст себя. Затих. Но ненадолго. Желание обогатиться на информации оказалось выше самосохранения. Год назад нам сообщили, появился ещё один «предприниматель». На сей раз из-за рубежа. Которого интересовали не столько наши объекты, сколько принцип их работы.
– Он купил объекты за бугром? – не сдержался СЧХ.
– В Боливии и Аргентине. Такого случая упускать было нельзя. Решили воспользоваться ситуацией, вывести на чистую воду изменника. Дали им возможность наладить контакт. Провели по сетям информацию о дневнике Профессора, точнее, о возможности его сохранности. Подождали, когда рыбка заглотнёт крючок. Но сразу дёргать не стали. Потому как поняли, рыбка-то оказалась не одна. Вот тогда и решили провести комбинацию с Савицким. Это, пожалуй, была самая виртуозная часть работы. Савицкий даже понятия не имел о том, что это мы ему на протяжении почти восьми месяцев внушали мысль вернуться в Зею. Обработка шла в нескольких направлениях. Изыскивали оптимальный вариант, который был бы полностью достоверным и который бы заинтересовал наших рыбёшек.
– И тогда вы воспользовались статьёй Колодникова в альманахе Урманского?
– Нет. – Ельцов отрицательно покачал головой. – Всё должно было выглядеть естественно, не вызывая подозрения. Мы прекрасно понимали, любая, даже самая мелкая, информация будет проверяться и перепроверяться. А потому для начала мы обработали вдову Колодникова, чтобы она возобновила контакт с Урманским. Дело в том, что мой отец и Иван Иннокентиевич были давними знакомыми. Они в одном университете учились. И она об этом помнила. Чем и воспользовались. Ещё будучи студентами, перед войной, отец как-то рассказал Колодникову про объекты. Проболтался. Молодо-зелено. Тот не поверил. Пока спустя несколько десятилетий сам не столкнулся с бесспорными фактами на Граматухе. Возобновил дружеские отношения с отцом. Однако стать одним из нас Иван Иннокентиевич отказался наотрез. А потому у них с папой произошёл серьёзный конфликт. В шестьдесят восьмом. Именно тогда отец понял, что в лице университетского друга получил сильного, достойного противника. Скажу больше. Именно отец стал инициатором травли Колодникова. Хотя тот про это на тот момент не догадывался. В оправдание замечу: будь я на месте отца, поступил бы точно так же. Пока объект, помимо своей воли, не натворил бед, его нужно было скрыть любыми способами.
– Даже смертью академика?
Ельцов оторвал взгляд от стола, посмотрел в глаза следователю твёрдым, немигающим взглядом:
– Убийства не было. Было самоубийство.
– То есть? – брови Щетинина удивлённо взлетели. – Говорите, коли начали.
– Отец в апреле семьдесят первого прилетел в Хабаровск. Специально встретиться с академиком. Отговорить того от выступления на Пленуме ЦК, или что там было, не помню. Папа несколько дней караулил Ивана Иннокентиевича и у дома, и возле университета. Но как-то не сложилось. Думаю, Колодникова на тот момент изолировали люди Терёхина. Словом, возможность пообщаться появилась только в самолёте. Отец, когда узнал, что Иван Иннокентиевич летит в Москву, взял билет на тот же рейс. Вот там, в самолёте, он и показал Колодникову фотографии Дмитриева, Боцмана и других. И на Гилюе, и в психиатрической лечебнице. А после показал фото Савицкого, сделанное в Москве.
Отец дал прослушать плёнку с записью голоса Дмитриева. Крики. Плач. Скулёж… Страшно. Как мне рассказывал отец, академик был шокирован. Он долгое время не мог подобрать слов. А потом, взявшись за голову, пробормотал только одну фразу: «Что я наделал!» Отец попытался выяснить, что произошло, но Иван Иннокентиевич его оттолкнул, прошёл в хвост самолёта, в туалет. А там… Позже выяснилось, Иван Иннокентиевич всегда носил с собой нитроглицерин. У него были проблемы с сердцем. В туалете он принял несколько таблеток. Слабое сердце такого мощного удара не выдержало. В результате…
– Почему кремировали?
– Таков был приказ из Москвы.
– Чей приказ?
– Не знаю. Это уже тот круг, в который мне доступа нет.
– Дальше, – нетерпеливо проговорил СЧХ. – Вы «втёмную» использовали вдову и…
– Да вам практически всё известно, – тяжело выдохнул Ельцов. – Статью Колодникова разбили на две части. Сделали так, чтобы Савицкий с первым номером познакомился. Мало того, организовали выставку дальневосточных изданий. Савицкий её посетил. И на стенде, на одной из фотографий он узнал жену Дмитриева, Галину Петровну, на которой та листала номер альманаха со статьёй академика. Фото сделали в библиотеке. А дальше дело техники. Три месяца дополнительной моральной обработки. Работа с нашими психологами. После чего Савицкий высылает стихотворение своему человеку в Благовещенске. Точнее, нашему человеку. Тот, по его просьбе, пересылает текст вместе с письмом Урманскому. Альманах публикует вирш. После появления которого в печати, как мы и предполагали, началась суета по Благовещенской ветке. Чем, естественно, заинтересовался и наш, скажем так, торговец. Весточка о возможности существования дневника Профессора быстро облетела цепь. К этому моменту Савицкий был готов лететь в Зею. Путь себе он проложил самостоятельно. Наша задача состояла только в том, чтобы старик добрался до цели целым и невридимым.
– Но откуда Савицкий мог знать, что Мишка тоже приедет на Гилюй?
– Савицкий и не мог знать. Это мы скоординировали их действия. Поначалу, пока шла разработка Дмитриева, старик контактировал с нашим человеком, находясь в полной уверенности, будто общается с сыном Бати. Через смс. А вот когда мы убедились, что Михаил с друзьями действительно сел в поезд и выехал в Зею, то в тот же день сообщили Савицкому настоящий новый номер мобильного телефона вашего друга, по которому тот Дмитриеву и прислал смс.
А вообще-то, основной целью всех наших усилий был не Михаил. А вы, Сергей Викторович. Да-да, не удивляйтесь. Вы, ваш дядя, генерал Щетинин. И Виктория.
Покинув квартиру Шонина, Вилен Иванович, выйдя из подъезда, извлёк из кармана мобильный телефон, быстрыми нажатиями большого пальца выдавил нужный номер:
– Медведев? – Щетинин подождал, когда подчинённый отзовётся. – Срочно собери для меня информацию о Терёхине Леониде Филатовиче. Академике, члене-корреспонденте Академии наук СССР. Нет, уже покойный. И о его сыне. Как звать – не помню. Всю подноготную. Постарайся нарыть на них такой материал, о котором ни папаша, царство ему небесное, ни сынок не захотели бы распростроняться. Срочно!
«В незапамятные времена, – утверждает американский автор Винсент Гэддис, – на человечество обрушилась некая гигантская катастрофа, вызвавшая массовую гибель людей и всевозможные бедствия. Истинная природа этого катаклизма затемнена временем, и память о нем сохранилась только в мифах. Это мог быть библейский Всемирный потоп либо последняя из серии космических катастроф, либо внезапное опускание на дно океана больших кусков суши…».
Стремясь привязать к упомянутой всемирной катастрофе, конкретные события древнеамериканской истории, этот писатель обращается к сохранившимся до наших дней рукописям и документам майя. Первоначально его внимание привлекли книги юкатанских индейцев «Чилам Балам», где якобы говорится о погружении страны майя в морскую пучину. Проявив поразительное невежество в области истории майя и спутав содержание книг «Чилам Балам» (созданных на полуострове Юкатан в XVI–XVII вв.) с эпосом майякиче «Пополь-Вух» (написанным в горной Гватемале в XVI в.), В. Гэддис тем не менее утверждает, что первый из названных документов – вообще самая древняя из сохранившихся на Земле книг. По его словам, первый вариант данной книги был создан очевидцем, случайно уцелевшим после такой великой катастрофы. «Возможно, – пишет В. Гэддис, – это была та же самая катастрофа, о которой рассказывали Солону египетские жрецы и которая известна нам в пересказе Платона (IV в. до н. э.) о драматической гибели Атлантиды».