шил, самое время линять. Наверное, сдали нервы.
Если ни сегодня, так завтра — домой, значит, терять особо нечего, — сказал он себе. Или сейчас, или никогда. И улизнул с режимной территории, никому, не сказав ни слова, его бы все равно, разумеется, никто бы не отпустил. Остановил такси, старенькое «Рено» с оранжевым плафоном на крыше, залез в салон и сказал «поехали», почти как Юрий Гагарин. Таксист, узнав, что пассажиру надо аж в Багдад, сначала изумленно вытаращил на Мишеля глаза, а затем, заломил тройную цену, кутить, так кутить. Папа дал добро, вспомнив крылатое выражение французского короля Генриха Наваррского: Париж стоит обедни. А Вавилон — зарплаты за полмесяца, подумал при этом Мишель.
Поездка оправдала самые мрачные предчувствия таксиста. Наверное, он скоро сообразил, что продешевил. Сначала их обстреляла парочка истребителей, не побрезговавших погоней за убогой легковушкой. Как я уже, кажется, говорила, система противовоздушной обороны Ирака накрылась в первые дни войны, так что пилоты коалиции могли охотиться за кем угодно, на выбор, ничем не рискуя. Весь горизонт к юго-западу от автострады, по которой они неслись, сломя голову, был затянут клубами черного дыма, это коптили небо подожженные иракцами нефтяные скважины. На дороге то и дело попадались развороченные бронемашины республиканской гвардии, такси объезжало обгоревшие трупы солдат. Чуть погодя они нарвались на американцев. Колонна танков «Абрамс» перла по шоссе навстречу им, стреляя, куда ни попадя. При виде ее, таксист ударил по тормозам и резко выкрутил руль. Секунда, и они неслись вдоль глинобитного забора по проселку, поднимая тучу пыли. Эта пыль, по всей видимости, спасла им жизнь, когда у них за спиной ударил крупнокалиберный пулемет, но пули прошли веером над кабиной.
Обогнув пальмовую рощу, они выбрались на узкую асфальтовую дорогу и, проделали остаток пути без приключений. Правда, пришлось заломить приличный крюк, за что таксист потребовал доплатить, а Мишель не спорил. Тем обиднее ему сделалось, когда, по прибытии на место выяснилось, что музей — закрыт, из сотрудников — никого, весь впечатляющий комплекс — на попечении одного-единственного старичка-смотрителя. Тот сперва и слышать ничего не хотел, но все же сжалился, узнав, что папа приехал из Советской России. В те времена среди арабов хватало людей, для которых аббревиатура СССР была не пустым звуком. Это решило дело. Смотритель внял мольбам Мишеля и отпер дверь, пустив отца внутрь. Более того, взялся сопроводить его по экспозиции. Они поднялись на второй этаж. Именно там, в ассирийском зале, папа повстречал дядю Жорика. Где ж этим поведенным на истории Междуречья маньякам было встретиться еще? Француз завороженно любовался искусно вытесанным барельефом, на котором сурового вида бородачи в хитонах до пят молились парящей в облаках пирамиде с глазом, снабженной чем-то вроде крыльев. Не успел Мишель поздороваться, как за окнами ухнуло так, что завибрировали перекрытия. Как выяснилось потом, неподалеку взорвалась бризантная авиабомба, угодившая в кольцевую развязку магистрали 14 июля, и обвалившая все шесть полос железобетонной эстакады. Старик-смотритель пробормотал несколько фраз на арабском, по всей видимости, вознеся молитву Небесам, где хозяйничали американские самолеты. Зато рослый незнакомец и ухом не повел, словно вообще не расслышал разрывов, продолжая пристально изучать барельеф. Снова бабахнуло, еще ближе. Где-то в здании посыпались выбитые осколками стекла.
— Incroyable. Il l'a trouvé… — пробормотал незнакомец по-французски, не отрываясь от странной крылатой пирамиды.
— Кого нашел? — машинально спросил Мишель, становясь рядом. Он изучал французский в школе и, вопреки системе преподавания, мог вполне сносно объясняться на этом языке. Только тогда незнакомец заметил, что его одиночество нарушено и, приветливо улыбнувшись, протянул папе руку.
— Жерар Дюпуи, — представился блондин. На вид ему было чуть больше тридцати, следовательно, они с папой были ровесниками.
— Моисей Адамов, — сказал папа, пожимая руку этого странного человека, настолько увлекшегося созерцанием шедевров, чей возраст исчислялся тысячами лет, что пропустившего мимо ушей взрыв, чуть не уничтоживший их за доли секунды.
— Русский? — месье Дюпуи вскинул бровь.
— Из Советского Союза, — дипломатично отвечал Мишель, глядя на дядю Жорика снизу-вверх, поскольку тот был выше папы на голову.
— Вот, значит, как, — еще шире улыбнулся француз, продолжая трясти папину ладонь. — Ну что же, тогда вы, можно сказать, встретили соотечественника… — по-русски он говорил свободно, хотя и с заметным акцентом. — Фамилия моей мамы — Верещагина, — пояснил дядя Жорик, уловив удивление на лице Мишеля. — Ее дед дослужился в русской армии до чина штабс-капитана. После большевистского переворота бежал на Дон, к генералу Корнилову. Служил в Добровольческой армии у самого генерала Маркова и, только чудом вырвался из лап чекистов, когда эта бестия Землячка устроила резню в Крыму после разгрома барона Врангеля. Перебрался через море в Стамбул и умер там от тифа. Как честному человеку, мне следует сразу предупредить вас, что, таким образом, у меня имеются личные счеты к коммунистическому режиму, хотя, после того, как у вас началась Перестройка, об этом, наверное, уже не стоит говорить…
Папа неуверенно улыбнулся, не поняв, шутит ли собеседник или говорит вполне серьезно. Еще подумал, уж не антисемит ли, часом, этот здоровяк с копной белобрысых волос, собранной хвостиком на затылке. Понятно, Мишеля смутил вовсе не хаер, просто, евреям становится не по душе, когда при них ругают других евреев, даже, если они сделали что-то дурное. Разве папа нес ответственность за Землячку?
— Кроме того, должен вам сказать, что мой предок по отцовской линии, драгунский капитан Огюстен Дюпуи, был пожалован золотой саблей за отвагу при Бородине самим маршалом Мюратом, и сложил свою буйную голову в арьергардном сражении на реке Бузина, прикрывая отступление остатков Великой Армии Наполеона Бонапарта из России… — не унимался француз.
— А мой родной дед, Артур Адамов, был чекистом, — сказал папа. — Его расстреляли вместе с женой во время чисток в тридцать седьмом…
— Oh la la…
— Please, we need to go down… — подал голос старик-смотритель. Папа склонялся к тому же, хотя подозревал, если бомба упадет на крышу, спускайся в подвал, не спускайся…
— Go himself, Ali, — отмахнулся дядя Жерар. И добавил, обернувшись к Мишелю: — Если эти любители чизбургеров разнесут ворота Иштар, почту за честь быть погребенным под их обломками…
Папа неуверенно пожал плечами, подумав о своей трехлетней дочери и маме — пенсионерке…
— Вы историк, месье? — спросил дядя Жерар.
Отец вынужден был признать, что зарабатывает на хлеб насущный, трудясь инженером, а история для него — что-то вроде отдушины для души…
— Что может служить лучшим доказательством существования души, как не отдушина, в которой она нуждается? — ответил на это Жорик, неожиданно посерьезнев.
За окнами снова громыхнуло, да так, что папа едва удержался на ногах. Старик-смотритель, причитая, заковылял прочь, но, похоже, Небеса, к которым он апеллировал, остались глухи к его мольбам. Или падение бомб было их прямым ответом, как знать? Ведь на Востоке принято считать, что все находится в руках всемогущего Аллаха, и, таким образом, даже усиленные линкорами авианесущие соединения кафиров в Персидском заливе — есть проявление его воли. Наказание, ниспосланное за грехи. Или, скажем, испытание на вшивость. Впрочем, разве христиане придерживаются иной логики, говоря о его непостижимых путях…
— Черт побери! — выругался Жорик, смахивая штукатурку с плеча. — Еще парочка таких попаданий, и я поверю конспирологам, утверждающим, будто у Войны в заливе — оккультные корни, и Буш лишь воспользовался поводом, который дал ему этот идиот Хусейн, чтобы разнести Междуречье по кирпичику! В таком случае, стремление ТНК заполучить иракские нефтяные скважины — просто отмазка для отвода глаз…
— Вы вправду думаете, что, бомбя Ирак, стратеги из Комитета начальников штабов подразумевают Шумер, а в современных иракцах видят носителей генома аннунаков? — удивился папа.
— Ого?! — дядя Жерар с интересом покосился на отца. — Так вы, у себя в СССР, не чураетесь теории заговора?!
Это было сказано с самой обворожительной улыбкой. Папа снова не смог решить для себя, куражится ли француз, подтрунивая над незадачливым собеседником, или, напротив, действительно верит, будто каждый земной трон — не более чем подмостки, снабженные ниточками, за которые дергают искусные кукловоды, когда у них возникает надобность привести в движение королей, президентов и премьеров. Не зная, как ответить, Мишель решил промолчать.
— Тогда у меня к вам вопрос, старина, — продолжил француз. — Что же мы сейчас наблюдаем, в таком случае, санкционированную ООН общевойсковую операцию по усмирению зарвавшегося иракского диктатора, или финальный акт вселенской битвы между двумя противоборствующими расами богов? Асурами и дэвами в индуистской традиции, нефилим и элохим, как зовет этих парней Танах, или между аннунаками и кингу, существами с головами орлов, как говорили сами шумеры. Полагаю, раз уж нас с вами занесло в Месопотамию, уместно использовать здешнюю терминологию, правильно? Причем, учитывая, чьи самолеты гвоздят сейчас Багдад, легко сделать выводы относительно того, какую именно из рас крепко приперли к стенке…
— Намекаете на белоголового орлана с американского герба? — прищурился папа.
За окнами прогремела очередная серия взрывов. Здоровяк не обратил на нее ни малейшего внимания. Даже не поморщился.
— Не я, конспирологи так думают, — отвечал он.
— А как считаете лично вы? — спросил Мишель.
Француз смерил отца взглядом.
— Я полагаю, может статься, все еще запутаннее, и картина, которую мы с вами наблюдаем, полагая окружающей нас реальностью, на самом деле — обманка. Всего лишь отблески событий, происходящих в настоящей Вселенной. Нечто вроде игры теней и света, падающего из окна, которое забыли задернуть шторами…