В Багдаде об этом нечего было даже думать. Здесь вместо крыш — террасы, куда горожане отправляются спать, спасаясь от зноя, копившегося камнями весь день. Только сунься, не оберешься криков, начнется страшный переполох, пожалует полиция, и привет.
И ковер-самолет Аллах не вышлет, — отметил про себя сэр Перси. — С чего бы это Ему помогать неверным? Следовательно, на чудо рассчитывать не приходится. Впрочем, это еще не повод, чтобы отчаиваться, — размышлял он дальше. — Никто еще не отменял рукотворных чудес. Остается только придумать, с помощью чего их создать…
Потом сэр Перси подумал о своей восточной наружности, уже сыгравшей ему на руку в занятом повстанцами старом городе. Следующей ему пришла мысль о маскараде. Потерев переносицу, сэр Перси с большим сомнением покосился на труп мордатого турецкого янычара, валявшийся ничком у самой кромки воды.
— Ну, что же, это, пожалуй, шанс, — пробормотал сэр Перси. — Не ахти какой, и все же…
Дождавшись темноты, он бесцеремонно ограбил мертвеца, переоделся в турецкую военную форму, нацепил на голову феску, оглянулся, проверяя, не привлек ли чьего-то внимания, и осторожно зашел в воду. Ее температура оказалась вполне терпимой, как для зимы. Сэр Перси поплыл, не таясь, энергично работая руками и ногами, это тоже входило в план, разработанный им на скорую руку. Его заметили даже раньше, чем он рассчитывал. Причем, первыми это сделали повстанцы. Приняв полковника за улепетывающего к своим турецкого офицера, арабы, оживленно жестикулируя, выбежали на берег. Грохнуло несколько ружейных выстрелов, пули шлепнулись в реку неприятно близко от головы сэра Перси. Ничего себе, пронеслось у него. Галдеж, поднятый инсургентами, привлек внимание турецких часовых на противоположном берегу. Они с перепугу вообразили, что начинается штурм и заняли огневые позиции. Когда же до них дошло, что к чему, они пришли именно к тем выводам, на какие надеялся сэр Перси, приняв его за своего. Соответственно, стали палить по арабам, одновременно подбадривая мнимого соотечественника криками.
Выбравшись на берег под радостные аплодисменты турецких вояк, сэр Перси представился Маджид-беем и попросил немедленно проводить его к генерал-губернатору, вежливо отказавшись от сухой одежды, горячего чая и медицинской помощи, предложенной ему офицерами.
— Джемаль-паша ожидает меня. Нельзя терять ни минуты, это дело — государственной важности.
Его тотчас же доставили во дворец.
— Зачем грубишь, слушай? — почти добродушно осведомился Ас-Саффах, но это «почти» было размерами с Луну. Мясник улыбался, правда, его улыбка больше походила на волчий оскал
Лучше бы оскалился, право слово, — подумала Сара Болл.
В подвале, куда ее притащили нукеры генерал-губернатора, отсутствовали окна, все стены были глухими, за исключением той, где была проделана дверь. Убранство помещения, в котором она очутилась против своей воли, было аскетичным, скажем так. Тщательно отшлифованный каменный пол, плиты лежали стык в стык, как в знаменитых турецких банях. Сводчатые гулкие потолки. Что-то вроде каменного лежака в самом углу, его было плохо видно. Пара стульев, вот, пожалуй, и все, из мебели. Не станешь же считать таковой пыточные станки. Сара, с нарастающим ужасом, узнала дыбу, испанские сапоги, гильотину и клетку с шипами, название которой вылетело у нее из головы. Остальные предметы она предпочла не рассматривать. Быстро отвернулась, чтобы не лишиться остатков мужества.
Оно тебе еще ой как понадобится, — сказала себе она и стиснула кулачки.
Прислонив ее спиной к стене, куда были вмурованы прочные стальные кольца, нукеры защелкнули замки на запястьях и лодыжках, лишив, таким образом, малейшей возможности двигаться, и удалились, не сказав ни слова. Саре не оставалось ничего, кроме как ждать своей участи, по всем понятиям, незавидной, ведь, не для чаепития ее доставили сюда. Это был излюбленный прием из арсенала Мясника, ломавший волю его жертвам даже лучше тисков для дробления костей или кусачек, которыми он драл зубы самым упорным пациентам своей клиники, производной той, что организовалась у него в голове. Подсматривая за прикованными к стене беззащитными узниками через специальную прорезь, доставшуюся ему в наследство от кого-то из правивших Багдадом эмиров, Ас-Саффах получал редкостное наслаждение, вполне сопоставимое с самим процессом пыток. Глядя же на мисс Болл, он вообще распалился не на шутку, так она была хороша. Шайтан знает, какая красавица, прошептал он, почувствовав наступление эрекции. Это был хороший знак, верный признак того, что вечер удастся на славу. Ас-Саффаху чудовищно захотелось приступить. Не продержавшись на облюбованном наблюдательном посту и десяти минут, обычно, он наблюдал за жертвами гораздо дольше, Мясник провел ладонью по члену, убедившись, что все путем, запахнул дорогой халат, повязал кушак на бедра и засеменил к двери. В его движениях однозначно присутствовало что-то паучье.
— Павтаряю тэбэ, курица, или ты мнэ скажешь па-харошему, где спрятала сваи ключи, каторые ти украла из магилы жины Иблиса, или я сам их найду, но тагда тэбэ будет очень больна, — говоря это, Мясник выудил из ножен кривой кинжал, с которым не расставался, даже укладываясь в постель, и принялся методично срезать пуговички с кофточки пленницы. Одну за другой. — И еще, ти мнэ скажешь сэйчас, где тот замок, куда их совать, чтоби стать таким магучим, как ифриты, павелители всех других джиннов, или я тэбэ, сама дагадайса, куда эти самые ключи засуну…
Вопрос насчет ключей, кстати, Ас-Саффах уже задавал своему куратору фон Триеру, но этот гонористый немецкий павлин лишь высокомерно поджал тонкие губы, посоветовав Мяснику не совать нос не в свое дело. Вдобавок, имел наглость напомнить Ас-Саффаху, что тому не поздоровится, если с фройлен Болл случится что-то недоброе.
Нэдобрае случытся с табой, — отвечал ему мысленно Мясник, глубоко уязвленный столь пренебрежительным отношением немецкого выскочки к своей особе. — Падажды, шайтан, пападешься мнэ еще…
Вспомнив о проклятом гяуре в самый неподходящий момент, Ас-Саффах едва не распрощался с потенцией. Осел бы понял, то, что он затевал сейчас, ужасно не понравилось бы фон Триеру. Но Мясник был не готов раздумывать об этом сейчас, стоя в полушаге от Сары, которую намеревался раздеть догола. Она была такой желанной, эта маленькая голубоглазая фройлен. Она храбрилась, хоть была напугана до полусмерти. Ас-Саффах еще не решил, что сделает с ней в конце концов. Что-то кошмарное, это точно, зарекся он.
Сэйчас прямо начну, — сказал себе Мясник и двинулся к Саре, громко засопев. Она пронзительно закричала. В следующее мгновение в дверь постучали.
— Какой шайтан смеет отрывать меня от дел?! — крикнул Ас-Саффах, порывисто оборачиваясь на звук. Дверь приоткрылась, явив бритую макушку одного из его янычар. Тот истово кланялся до земли, не смея поднять лица.
— Что тебе надо, сын ишака и ослицы?! — прорычал Мясник, страшно тараща глаза.
— Прости, о господин, смилуйся и не гневайся на меня, — зачастил нукер. — Прибыл Маджид-бей, он добыл для тебя то, за чем ты его посылал.
— Что добыл? — не понял Ас-Саффах.
— Ожерелье с ключами, как он сказал…
— Да?! — обернувшись к Саре, Мясник одарил ее торжествующим взглядом. Когда его нукеры схватили ее, артефактов при ней не оказалось, иначе, ему бы не пришлось выяснять, куда эта маленькая дрянь подевала их. Теперь надобность в допросе с пристрастием отпала, но Мясник не думал, будто это обстоятельство избавит белую нечестивицу от мук. Еще чего…
— Пусть войдет, — велел он телохранителю. В дверях произошло движение, янычар отступил в сторону, освободив проход для вышеупомянутого Маджид-бея. Тот, в свою очередь, отвесил Мяснику глубокий поклон и шагнул в комнату, согнувшись под углом в девяносто градусов. Руки Маджид-бея были вытянуты вперед, он держал в каждой ладони по весьма странному предмету из удивительного, молочно-белого металла. И, хотя Мясник понятия не имел, как выглядят сокровища из ожерелья древней языческой богини, которую звал супругой Иблиса, то есть, Сатаны, он ни на минуту не усомнился, что это именно они. А что же еще? Колдовские приспособления, изготовленные самим шайтаном, по его мысли, должны были сделать его непобедимым, как огненный джин — ифрит. Приобретя неслыханное доселе могущество, Ас-Саффах намеревался перебить своих коллег по хунте в Стамбуле и захватить единоличную власть. Объявить Джихад неверным и убивать, убивать, убивать, пока, на дымящихся руинах прежних империй не воссияет в неслыханной доселе славе мировой турецкий султанат с ним, Мясником, в роли султана. Вот тогда потешимся, думал он. От ключей, доставленных Маджид-беем, исходило странное, неземное свечение. Глядя на него, Ас-Саффах подумал, что надо бы безотлагательно послать отличившегося бея на смерть. Скажем, в карательную экспедицию против инсургентов на правобережье. Иначе доведется раскошеливаться, выплачивая щедрое вознаграждение, как он обещал, чего Ас-Саффах прямо-таки хронически не любил.
— Дай ка мне то, что ты принес, — сказал Мясник хрипло, пряча кинжал обратно за кушак. Не выдержал, обернулся к мисс Болл, чтобы оценить ее реакцию. Бедняжка совсем сникла, она вся побелела, решив, что сэр Перси погиб.
— Слушаюсь и повинуюсь, о повелитель, — смиренно отвечал сэр Перси и, резко разогнувшись, въехал Мяснику по скуле тем концом ключа, который походил на скипетр. Ас-Саффах, ойкнув, тяжело повалился на колени, выплюнув несколько зубов. Стоявший за спиной полковника янычар попытался выхватить из ножен ятаган. Сэр Перси упредил его, раскроив ему череп вторым ключом. Измена, завопили в дверях, и еще несколько воинов предприняли попытку ворваться внутрь, но проход был узким, и сэр Перси отшвырнул их за порог с большими потерями для нападавшей стороны. Кинул короткий взгляд на мисс Болл, зарычал, подскочил к Мяснику и врезал тому коленом в переносицу. Не позволил растянуться на полу, схватил за волосы, рывком поставил на ноги, прижал похожую на штык деталь к кадыку, надавил. Не лишком сильно, но достаточно, чтобы из разреза хлынула кровь.