Молодой англичанин в восторге гордо восклицает, подбрасывая в воздух шапку:
— Ура!
— Я так рад, что он ушел от них, — говорит он Винсенте, стоящему рядом, — куда бы он ни убежал и что бы с ним ни стало. Мой благородный Крестоносец! Разве он не умница? Разве не замечательный конь?
— Великолепный! — восторженно отвечает гамбусино. — Никогда в жизни не видел, чтобы лошадь так себя вела. Santissima! Он, должно быть, заколдован, если не сам demonio.
Индейцы, ведя захваченных животных и прихватив оружие, больше не откладывают вход в лагерь. И, к своему раздражению, находят его не только безлюдным, но и разграбленным, как будто перед ними здесь побывали другие грабители! То, что вещи, причем самые ценные, унесли, очевидно по многочисленным раскрытым ящикам и тюкам; в фургонах, в которых что-то, очевидно, хранилось, пусто. Не осталось почти ничего, кроме мусора и того, что для них бесполезно. Зачем им шахтерские инструменты и механизмы?
Больше, чем раньше, рассержены они своей неоправдавшейся задержкой и клянутся, что тем страшней будет месть, когда придет время.
Но это будет не скоро. Сам способ ухода показывает, что он был проделан обдуманно и что белые люди намерены выдержать осаду, сколько бы она ни продолжалась. Индейцы понимают, как опасно пытаться подняться наверх перед лицом решительных защитников, и не пытаются это предпринять. Но добыча, которую унесли наверх, все равно попадет к ним в руки.
Утешаясь этим и привязав животных, своих и захваченных, новые обитатели лагеря готовятся к осаде. Все животных пустили пастись на свежую траву, привязав их или стреножив. Костры в лагере еще дымятся, в них подбрасывают свежее топливо и собираются вокруг, жаря куски мяса.
В этот день койотерос едят говядину, вместо обычного мескаля и жареной конины. И обед у них обильный. Давно не было у них такого пира. В пустыне Апачерия еды мало, часто приходится почти голодать, и теперь едят прожорливо, словно наверстывая упущенное.
Есть у них и выпивка, хотя они с собой ее не привезли. В одном из фургонов нашли бочонок с чингаритой — крепким алкогольным напитком, который делается все из того же основного продукта их питания — мескаля. Хотя койотерос сами его не готовят, но хорошо знают и очень любят; они гадают, почему бочонок оставили, а не унесли на гору!
Вытащив бочонок на середину корраля, они радостно танцуют вокруг него, время от времени прихлебывая из чашек-калабашей с таким шумом, что можно подумать, будто в лагере, в котором жили мужчины и женщины, теперь поселились дьяволы.
Так продолжается почти всю ночь. Фигуры, которые видны в свете костров, действительно похожи на демонов, лица их освещены красным огнем пылающих веток мескаля и сосны-пиньона, смолистых деревьев. Все громче становятся нестройные диссонирующие звуки; дикие крики и восклицания могут заставить поверить, что здесь возник сам ад.
Глава XIIIКарающий выстрел
Полночь, и гора и равнина погружены в темноту. Тьма полная, потому что луны нет. Луна закрыта густыми кучевыми облаками, которые накатились с Калифорнийского залива. Это признак приближающегося сильного дождя.
Дикари легли спать. Их шумный пир кончился, и теперь всюду тишина, только время от времени фыркают лошади шахтеров или мул стучит копытами, взволнованный новым соседством, полувоют-полулают рыскающие койоты и кричит козодой, который ловит насекомых над озером. Но голосов людей не слышно, и в чернильной тьме не видно ни одного человека.
Однако и наверху, и внизу не все спят. На равнине линия часовых вокруг того места, где начинается ведущая вверх тропа, а внутри этой линии два человека, у которых нет обязанностей часовых.
Оба они, конечно, индейцы, один из них сам Эль Каскабель, а второй — младший вождь, его главный помощник. Они в разведке — пытаются определить, смогут ли осаждающие в темноте незаметно подняться и захватить осажденных врасплох.
Все время после захвата лагеря Гремучая Змея думает, и мысли у него тревожные. Не сожаления о возможном отказе от набега на поселки по Хоркаситасу. Вряд ли осада займет много времени, да и добыча будет достойной компенсацией. Он изучил покинутый лагерь, нашел указания на богатство и уверен, что наверху есть сокровища. Они вознаградят за время, потраченное на осаду. А что касается мести — большая группа шахтеров, не меньше ста человек, с женами и детьми, и между ними знатные сеньоры: смерть всех мужчин, захват женщин — это будет достойная месть.
Однако он испытывает сомнения. До захода солнца их не было, но теперь появились. Потому что ему пришла в голову мысль, не приходившая раньше ни ему, ни его воинам. Не могли ли шахтеры послать человека с просьбой о помощи? Если послали, помощь придет, и она будет достаточно сильна, чтобы снять осаду. Теперь вождь знает, что осада может быть долгой. Найденные в фургонах остатки продовольствия говорят о том, что наверх его унесли много. Вдобавок изобилие дичи и неограниченные запасы воды — настоящая природная крепость. Неудивительно, что вождь койотеро нервничает при мысли о посыльном. А он мог незаметно уйти. Они были очень далеко и могли его не увидеть.
Несмотря на темноту, наверху есть люди, которые видят вождя и его помощника. У выхода из расселины караулит группа шахтеров. Они только что пришли на дежурство, сменив предыдущую группу. Дон Эстеван, по опыту знающий, что в ранние часы опасности нападения индейцев нет, поручил в это время охрану не самым надежным людям. А вот между полуночью и утром нужно опасаться краснокожих, и здесь в охрану отобраны лучшие караульные, и в их число входят Педро Висенте и его верный Ахат[10] Генри Трессилиан.
Вряд ли это можно назвать караулом — всего лишь небольшая группа часовых. Особых опасений, что индейцы так скоро и без серьезных размышлений попытаются подниматься, нет.
— Может, они никогда не решатся, — говорит гамбусино в дружеском разговоре с караульными. — Зачем им это? Они хорошо понимают, как это опасно. Захватив нас в сеть, как рыбу, они не станут сами лезть в воду, потому что знают, что в ней есть tiburones (акулы).
Висенте когда-то нырял за жемчугом в заливе, отсюда его морские сравнения.
— Да, tintoreros[11], — говорит он, называя самых опасных представителей акульего рода и положив руку на большие камни, рядом с которыми лежит. — Я хотел бы, чтобы они попробовали и первым шел бы Гремучая Змея. Это дало бы мне возможность рассчитаться с художником за плохой рисунок у меня на груди — бросив ему в голову одного из этих красавцев. Malraya! У меня может никогда не быть возможности рассчитаться, особенно сейчас.
За его последними словами, полными разочарования, следует молчание. Новые часовые, только что начавшие исполнять обязанности, считают разумным познакомиться с тем, что происходит внизу. Все они лежат за парапетом из больших камней. Они видели, какая дальность стрельбы у «королевы Анны»; тяжелая пуля в любую минуту может просвистеть в расселине, и лучше не быть у нее на пути. Поэтому они лежат, но глаза у них выше камней, и они имеют возможность осторожно смотреть вниз. Но ничего не видят, даже равнину и озеро; не слышат звуков, которые могли бы издавать люди, но знают, что дикари расставили внизу часовых, и поэтому какое-то время просто прислушиваются.
Наконец, убедившись, что повода для тревоги нет, Висенте достает cajoncito (коробочку) с сигаретами и закуривает. Его товарищи поступают так же; молодой англичанин, давно освоившийся с обычаями страны, тоже курит, только гаванскую сигару.
Проходит несколько минут, и тут гамбусино, посмотрев на юго-запад, видит то, что заставляет его выплюнуть сигарету и посмотреть внимательней. Он смотрит на небо: узкая щель между тучами по краям стала желтовато-белой. Луна должна быть близко к ней — она действительно близко, а вот она и в самой щели: вылетает из тьмы, как стрела.
Ночная тьма мгновенно сменяется дневным светом; каждый предмет на ллано, даже самый маленький, становится виден на мили вплоть до горизонта. Но их взгляды, особенно взгляд Педро Висенте, так далеко не устремляются: гамбусино сразу видит внизу то, что привлекает его взгляд. Это не линия часовых, хотя их он тоже видит, но две человеческие фигуры внутри этой линии и ближе, у самого начала ведущей вверх тропы. У одного из этих людей он видит знак, в котором ошибиться невозможно, — череп на груди, который при свете луны кажется вырезанным на бронзе.
— Carraia! Эль Каскабель! — возбужденно восклицает он; не произнеся больше ни слова и не потратив ни одной лишней секунды, поднимает ружье к плечу, прижимается щекой к ложу и направляет ствол вниз.
Блеск — грохот — и пуля летит. Снизу полный боли крик, еще один крик, гневный; они свидетельствуют, что стрелок попал в цель.
Стрелявший понимает это: он не только слышит, но и видит. Все видят: человек внизу пошатнулся, он готов упасть, но другой протягивает руки — отчасти удивленно, но и для того, чтобы подхватить падающего.
Только мгновение видна эта сцена. Так же неожиданно, как показалась, луна исчезает за непрозрачными тучами, и все, как и раньше, погружается в темноту.
Глава XIV«Фанданго смерти»
— Думаешь, ты его убил?
Вопрос задает дон Эстеван; выстрел гамбусино разбудил его, и он торопливо пришел к караульным.
— Абсолютно уверен, твоя милость, — следует спокойный и уверенный ответ.
— Мы видели, как он пошатнулся, должен был упасть, — уверенно говорит другой караульный.
— Если бы пуля прошла между ребрами, человек может останется жить, — продолжает Висенте, — но это маловероятно. Я не ошибся, попал точно в центр рисунка; я слишком хорошо его помню. К своему несчастью, его он сделал очень отчетливым.
— Раз ты это видел, это должен быть Эль Каскабель.
— Это он, иначе я бы не стал сразу стрелять. Не был так уверен в своем ружье. Все-таки расстояние слишком большое.