— А с кем еще? — искренне удивился граф. — Это ты в большом городе вырос, где у тебя были приятели среди ровни, а я в поместье, где ближайший благородный моего возраста жил даже не у соседей, а за лесом. Я и в школу деревенскую ходил, в гимназии только три года проучился перед поступлением в университет, правда, по усиленной программе.
М-да, вот тебе и оторванность аристократии от народа… А я все думал, откуда у товарища такое пристрастие к простолюдинкам? У меня-то от Лидии и Аглаи, понятно, ну теперь и с Альбертом все ясно…
Говорят, самые неприятные занятия — ждать и догонять. Охотно соглашусь, особенно с первым, до второго у нас дело пока так толком и не дошло. Сидишь в этой гостинице, медленно толстеешь, потому что единственное доступное развлечение — это еда и пиво, и даже толком не знаешь, движется дело или нет. Первые пару дней Вастль в условленное время на рынке не появлялся, и в закоулках моего сознания зашевелились червячки сомнения — а не решил ли малец за мои деньги просто ничего не делать, дожидаясь, пока я уеду из города? Когда Вастль не нарисовался и в третий день, червячки изрядно подросли и превратились в жирных неприятного вида червей, но на четвертый день мальчишка уже сам меня поджидал, сияя, как припасенный для него серебряный полугульден, который я для пущего эффекта не поленился еще и надраить суконкой.
— Ох, ваша милость, задали же вы работенку, — напуская на себя побольше важности, начал он, когда мы нашли место, где можно было поговорить без чужих глаз и ушей. — Но мы с приятелями все разузнали!
Я повертел пальцами надраенную монету, стимулируя словоохотливость юного сыщика, и тот с радостью продолжил:
— Все, как ваша милость сказали! Офицер в белом мундире, доктор да двое слуг и благородная барышня с ними. Офицера-то сам я не видал, его Ягль видел, говорит, не наш, но и не прайсс[23], совсем чужак какой-то. А барышню видел, красивая! И доктора с нею тоже видел! Только уехали они, вчера к ночи и уехали. Я как узнал, так и сюда бегом, мало ли, думаю, может, ваша милость пораньше прийти изволят…
Вот же!.. Подавив рвавшееся наружу ругательство, пусть мальчишка его бы и не понял, я принялся задавать наводящие вопросы, чтобы вытянуть из Вастля все. Эх, сюда бы Бориса Григорьевича Шаболдина, вот кто справился бы моментом! Но пришлось самому…
— Так, Вастль, по порядку давай. Где ты их видел? И где твой Ягль видел того офицера?
— Ну, Ягль вчера прибежал, сказал, что в Нидерхаусе они. Мы с ним туда побежали, но офицера я уже не видел. А барышня с доктором гуляли во дворе, то есть, барышня гуляла, а он присматривал за ней. И слуги были, так-то. А потом из окна кто-то крикнул, может, и офицер тот самый, и они в дом ушли.
Час от часу не легче! Ладно, спокойствие, только спокойствие…
— А Нидерхаус — это что? И в какой дом они ушли?
— Так крепость же, где Ильцштадт[24] начинается, ваша милость, — бодро начал малец и был уже готов продолжать, когда я переспросил:
— Крепость?
— Ну да, ваша милость, крепость.
Точно же! Видел я эту крепость, просто названия не знал. Солидный такой и явно старинный каменный замок у впадения Ильца в Дунай. Но раз это крепость…
— И что, там солдаты?
— Известно, солдаты, ваша милость. Куда ж в крепости без солдат-то? — кажется, Вастль уже жалел, что связался с таким бестолковым нанимателем. — Только их там два десятка всего, они цейхгауз[25] стерегут. А так там господин полицмейстер командует. А дом, говорят, еще в старину епископ для своих гостей построил, сейчас там начальство всякое из Мюнхена живет, когда приезжает, а так пустой стоит.
Оп-па! Господин полицмейстер, значит, командует? Ничего себе…
— А утром сегодня мы туда пошли все разведать, так и узнали, что вчера все они уехали, — в голосе Вастля появились виноватые нотки.
— Куда уехали, не слышал?
— Как же, ваша милость, слышал, — парнишка снова гордо засиял. — В Графенау они уехали, вот!
— А точно в Графенау? — спросил я, подпустив в голос строгости.
— Обижаете, ваша милость! — кажется, малый и вправду обиделся. — Самолично слышал, как один солдат другому жалился, что вчерась, значит, в обед проиграл денег в карты кучеру Лехнеру, а когда отыграться сможет, и сам не знает, потому как Лехнера к ночи отослали в Графенау, отвозить туда барышню и господ со слугами из гостевого дома!
Что ж, собранные Вастлем и его помощниками сведения на звание хороших новостей не тянули никак, но давали хоть какое-то более-менее внятное представление о происходящем. Поэтому я без колебаний вручил парню серебряный баварский полтинник да еще гульден медяками разного достоинства, и мы расстались довольные друг другом. Вастль побежал куда-то по своим мальчишеским делам, а я поспешил в гостиницу.
— Так, — только и смог сказать доктор Грубер, выслушав мое сообщение. — Так, — снова произнес он после почти минутной паузы.
Что там было у него «так», я не понимал, но чувствовал, что от Альберта сейчас толку мало и придется ждать, когда доктор соберется с мыслями. На это доктору Груберу хватило еще полминуты, после чего он заговорил четко и внятно.
— Итак, получается, что полицмейстер фон Прюлль прямо связан если не с самим похищением баронессы фон Майхоффен, то как минимум с ее похитителями. Поэтому сообщать фон Прюллю сведения, с такой изобретательностью добытые вами, экселленц, — последовал полупоклон в мою сторону, — было бы не только бессмысленно, поскольку ему они и так известны, но и неразумно, ибо тем самым мы показали бы, что знаем больше, нежели он об этом думает.
Хм, и не поспоришь. Я, кстати, пока вообще не представлял, как с нашими новыми знаниями поступить. Что ж, как говорится, ум хорошо, а два лучше. Ну у нас-то сейчас вообще прямо трехглавый Змей Горыныч, значит, и вообще чудесно.
— В связи с этим встает вопрос, — продолжил доктор Грубер, — о наших дальнейших действиях.
— Вопрос?! — Альберт вскочил со стула. — Какой еще вопрос?! Надо ехать в Графенау! И так уже десять дней прошло, как Катарину похитили!
Грубер посмотрел на графа как на неразумного ребенка, но говорить ничего не стал. Ждет, когда скажу я? А я что, я скажу…
— Надо, — подтвердил я, и, поймав разочарованный взгляд доктора, добавил: — Но если мы поедем в Графенау отсюда, фон Прюлль узнает об этом едва ли не раньше, чем мы наймем повозку.
— Но как же тогда… — начал былоАльберт, но я не дал ему договорить.
— Просто ехать в Графенау нужно не из Пассау. Вот, скажем, из Ландсхута было бы лучше.
— Из Ландсхута? — недоверчиво переспросил Альберт. — Если помнишь, когда мы ехали оттуда сюда, нас встречали не очень приветливо.
— Помню, — согласился я, — и знаю, как не допустить такого на этот раз.
— Тогда нужно немедленно возвращаться в Ландсхут! — ох, все бы Альберту немедленно… Прямо «здесь и сейчас», как говорится.
— А вот этого как раз делать и не следует, — возразил я приятелю. — Потому что в этом случае фон Прюлль сразу сообразит, что хоть что-то мы накопали. Тогда он может начать копать сам и, не дай Господь, доберется до мальчишек.
— И что же тогда нам делать? — опечалился Альберт.
— Изображать поиски, — пожал я плечами. По-моему, это было очевидно. — И пусть фон Прюлль требует от нас покинуть Пассау. Желательно в письменном виде, — закончил я под одобрительное кивание доктора.
Изображать поиски мы взялись сразу после обеда. Больше, правда, гуляли по городу, благо посмотреть здесь было что. По мне, так Пассау выглядел поинтереснее Ландсхута — и из-за холмов, на которых располагался, и из-за трех рек, на слиянии которых стоял, и из-за домов с улицами, которые были красивыми и ухоженными, но не смотрелись игрушечными, да и обе крепости — тот же Нидерхаус и еще Оберхаус — прибавляли городу солидности и основательности.
Ну и зарабатывать себе изгнание из Пассау мы тоже не забывали. Приставали с дурацкими вопросами к городским лавочникам, железнодорожным служащим, работникам на причалах, с демонстративно заинтересованным видом разглядывали пассажиров проезжавших мимо нас повозок, в общем, как говорилось в бывшем моем мире, старательно палились. В итоге желаемое получили, причем очень быстро — уже вечером полицмейстер вызвал нас к себе и вручил предписание покинуть Пассау и заранее запросить его, фон Прюлля, разрешение, если мы вдруг захотим снова посетить город. Так что я вспомнил еще одно выражение из полузабытой прошлой жизни — «каждая подпись ведет к тюрьме» — и попросил доктора Грубера сохранить сей исторический документ, чтобы впоследствии можно было использовать его против фон Прюлля. Впрочем, важность этой бумаги доктор оценил и без меня.
Рано утром мы, под надзором полицейского вахмистра, сели в поезд и еще до обеда снова оказались в Ландсхуте. Честно говоря, полицмейстеру фон Штеккену я обрадовался прямо как родному, да и он, похоже, рад был видеть нас снова. Тому, как у нас сложились (точнее, не сложились) отношения с полицмейстером Пассау, он не удивился, и отреагировал на наш рассказ привычным для себя и для нас образом — вспомнив жопу, дерьмо, свинью и очень тихо, едва слышно, пробормотав себе под нос что-то непонятное про Империю и ее тень. А мог бы, кстати, и заранее сказать. Или намекнуть хотя бы…
История с нападением разбойников вызвала у фон Штеккена куда больший интерес. Когда я предположил, что о нашем выезде из Ландсхута кто-то сообщил по телефону тем, кто уже непосредственно посылал этих уродов на дело, полицмейстер сразу со мной согласился. Я, кстати, был почти уверен, что он даже предполагал, кто бы это мог быть, но нам так и не сказал. Видимо, не хотел выносить сор из избы. Да и ладно, пусть сам со своими городскими делами разбирается, нам-то эти разборки вообще ни к чему, нам Альбертову кузину найти надо. Хорошо хоть, что фон Штеккен пошел нам навстречу в сокрытии нашего следующего выезда из города, а заодно дал пару полезных советов.