— Расскажите мне о своем муже, — прошу я, пользуясь тем, что наш разговор повернул в это русло.
— Что рассказать?
— Да что угодно. Как сами пожелаете.
Шелби рассказывает, что муж у нее работает страховым агентом. В колледже он играл в американский футбол, был лайнбекером[14] и даже хотел уйти в профессиональный спорт, но травма колена все испортила, с чем он так до сих пор и не смирился. Шелби младше мужа на три года. Встречаться они начали в старшей школе, когда она только перешла в нее из средней, а он был уже в выпускном классе. Как только Шелби исполнилось восемнадцать, они поженились. В колледж она не пошла. Шелби уверяет, что ее муж просто обожает детей и однажды станет прекрасным отцом. Только почему-то забывает, что «однажды» — это уже через четыре недели.
Потом Шелби переходит к главному. Она сомневается, будет ли муж во время родов с ней рядом — во всех смыслах. По ее словам, он довольно крут характером. Не знаю, что Шелби имеет в виду, но как раз поэтому она ко мне и обратилась.
Через два дня мы с ней снова встречаемся в той же кофейне. Теперь уже я предлагаю угостить ее, но она спешно отказывается, потому что ей некогда. Протягивает мне подписанный и ею, и мужем договор.
— Вы все-таки смогли убедить мужа! — Я улыбаюсь.
— С одной оговоркой, — серьезно говорит Шелби.
— В каком смысле?
Отвечает она не сразу.
— Он считает вас аферисткой, намеренной нас обобрать: просмотрел предложения других доул и спрашивает, почему вы так дорого берете. А вообще, изначально сказал, что я рехнулась — спустить столько денег на сиделку.
Что ж, с ее мужем все ясно: циничный бестактный скептик.
Мне далеко не раз задавали вопрос насчет моих расценок. Я работаю независимо от больниц и агентств, и поэтому они действительно несколько выше средних. Зато я предлагаю то, что могут предложить далеко не везде: когда у вас начнутся роды, к вам приедет не просто свободная в данный момент доула, а именно я и никто другой.
— Он нашел какую-то женщину, которая берет всего три сотни, — говорит Шелби. — А я сказала, что она мне не нужна. Мне нужны вы.
— И почему же? — интересуюсь я. Шелби совсем меня не знает — почему она так уверенно выбрала именно меня, а не кого-то другого?
— Вы мне по душе. — Она с улыбкой пожимает плечами. — Но Джейсон сказал, что неплохо бы уломать вас на тысячу…
— Уломать на тысячу?
— А еще лучше на восемь сотен. В общем-то, он отчасти прав. Для одного дня действительно дороговато.
Во мне тут же зарождается нехорошее предчувствие — не нравится мне этот разговор. Работа у меня вовсе не однодневная: во‐первых, я сопровождаю на прием к врачу, во‐вторых, встречаюсь с клиенткой, например как сегодня, в‐третьих, помогаю в день родов и проведываю сразу после них. А кроме всего этого, я еще и постоянно на связи. Фактически я ставлю свою жизнь на паузу ради клиентки. Тем не менее Шелби я свои мысли не озвучиваю.
— Простите, Шелби, но мои расценки обсуждению не подлежат, — говорю я твердо.
Та снова пожимает плечами, уже с более дерзкой улыбкой. По-моему, я заблуждалась насчет этой девушки. От ее
От ее недавней застенчивости не осталось и следа. Сегодня она смела, уверена в себе. Так какая же она на самом деле?
— Что ж, попытка не пытка, — говорит Шелби. — Хотя какая разница, если он уже и так согласился, правда?
Странно еще кое-что: день сегодня серый, пасмурный, а Шелби пришла в солнцезащитных очках, которые не сняла даже в кофейне.
Кейт
Одиннадцать лет назад Май
Через наш город течет река, вдоль берегов которой извиваются живописные дорожки. Местечко это, известное как Риверуок, — жемчужина нашего города. По выходным сюда стекаются сотни людей. Они гуляют по мощеным дорожкам, бросают в фонтан монетки, фотографируются на крытых деревянных мостах, перекинутых через реку.
В самом центре города дорожки ярко освещаются, а вокруг — изобилие цветов, первозданная природа и ни единого сорняка. На улицах поблизости можно встретить множество элитных бутиков, а также баров и ресторанов, которых в городе около полусотни. Припарковаться здесь по выходным практически невозможно.
Чем дальше удаляешься от центра, тем лесистее становится берег. Широкие ухоженные дорожки сменяются тропинками, проложенными за долгие годы людскими ногами. Узкие полоски вытоптанной земли, рассекая травяной ковер, петляют между деревьями.
В это время года воздух здесь кишит комарами. Виной тому сильные ливни и наводнения: влажность для комаров — настоящий рай. Они откладывают яйца в стоячей воде, например в лужах, которые под густой кроной деревьев никогда не высыхают полностью, и потому земля тут постоянно влажная, покрытая мхом и усеянная гниющим валежником.
Здесь и был найден труп.
Наши поисковые группы возвращаются к дому Джоша и Мередит. Все говорят наперебой, спешат рассказать, кто что узнал, и от голосов в воздухе повисает гул.
Я высматриваю Джоша — его нигде нет. Зато полиция здесь. У дома припаркованы служебные автомобили, а у входной двери стоит на страже один из полицейских, пока остальные проводят в доме обыск.
— Кто-нибудь видел Джоша? — обращаюсь я ко всем.
— Он пошел к реке, — отвечает кто-то, — опознавать труп.
При слове «труп» сразу повисает тишина. В горле застревает ком — лишь бы только это были не Мередит или Дилайла.
Мы становимся в круг для обсуждения. Все на нервах, в отчаянии. С неба моросит мелкий дождь. Некоторые взяли зонты и теперь делятся ими с тем, кто поблизости.
— А кто и откуда вообще узнал о трупе? — спрашивает Беа.
— Мы с женой, — отвечает, шагнув вперед, мужчина.
— От кого?
— Мы ходили по набережной, спрашивали прохожих о Дилайле, показывали ее фото. Там была пара человек на пробежке, спросили и их. Дилайлу они не видели, но слышали, что полиция в паре миль отсюда вниз по реке обнаружила труп и пытается установить личность. «Надеемся, это не ваша девочка» — так нам сказали те люди.
— И тогда мы решили разузнать побольше, — подхватывает рассказ мужчины его жена. — Продолжили спрашивать прохожих, слышали они что-нибудь или нет.
Едва сдерживая слезы, она рассказывает, что какой-то мужчина обнаружил труп, когда выгуливал утром собаку. Тот виднелся лишь наполовину: голову с туловищем скрывал слой земли, а ноги были на виду. Возможно, изначально труп спрятали тщательнее, но вчерашний ливень смыл с него почву и листья. Тело нашла собака, почуяв издали жуткий смрад. Река в тех местах почти выходит из берегов — еще день-два, и труп бесследно исчез бы в потоке воды.
— А следы насилия есть? — спрашивает одна из собравшихся.
Муж с женой переглядываются. Им рассказали, что на трупе не было одежды. Толпа в ужасе вздыхает. Все, конечно, сразу подумали об одном и том же.
— Только не это… — произносит Беа, сжимая мою руку. Мы встречаемся взглядами и представляем, что могла испытать наша подруга — если это она — перед тем, как ее бросили там совсем одну. И думаем о малышке Дилайле. Лишь бы только это была не она! Если это все-таки Мередит, то где тогда Дилайла? Меньше всего желаешь, чтобы смерть настигла кого-то из твоих близких.
Поскольку наш с Беа дом совсем рядом, мы решаем пойти и собрать для всех еды — нас теперь уже около тридцати. Рабочие на полную катушку врубили в доме техно с мощными басами, даже стены пульсируют. Едва мы переступаем порог, работа замирает. Глаза рабочих устремляются на нас.
— Простите, что прервали, — извиняюсь я в своем же собственном доме. Достаю из холодильника клубнику и, пока ее мою, нарезаю, чувствую на себе взгляд. Действует на нервы. Беа хватает две пачки чипсов, набирает в руки бутылки воды, и мы уходим.
Однако от еды все вежливо отказываются. Никому кусок в горло не лезет. Всех одинаково мутит от печали и тревоги, от неизвестности о том, что сейчас творится там, у реки. Ни о чем другом думать не выходит. У меня в голове так и рисуется картина: полиция, криминалисты, репортеры, желтая лента… И тело, которое достают из кустов.
Вскоре Беа отводит в сторону акушерку. Спрятавшись от дождя на веранде Джоша, они о чем-то беседуют.
Я тем временем разговариваю с женщиной, которая сегодня утром вместе с мужем узнала о трупе. Они хотели посмотреть на тело — не Мередит ли это или Дилайла, — но их не подпустили, как и остальных, кто пришел поглазеть из любопытства. Почему-то у многих есть это нездоровое желание — посмотреть на мертвого.
Я прошу женщину меня простить, оставляю ее и иду к веранде. Протянув акушерке руку, представляюсь. На вид ей за пятьдесят. Ее глаза и улыбка светятся добротой, а длинные седые волосы заплетены в косу.
— Мы с Кейт живем вместе, — объясняет Беа.
— Да-да, я знаю, Мередит много о вас рассказывала. Хорошего, разумеется. Я — Джанетт, — пожимая мне руку, отвечает акушерка. — Нам с Мередит не раз доводилось вместе работать.
А работать Мередит доводилось в самых разных обстоятельствах. И на дому, нередко в паре с акушеркой, и в больницах. Где бы ни рожала клиентка, будь то дома в ванной или в больничном родзале, Мередит всегда беспрекословно отправлялась куда потребуется.
Разговор я прервала на том, что Беа рассказывала Джанетт о подробностях, которые нам удалось узнать от Джейсона Тибоу.
— Так вот, — возвращается она к рассказу, — оказывается, Мередит была у них доулой. Во время родов, судя по словам Джейсона, что-то пошло не так, но что именно — он не признался. Было лишь заметно его недовольство врачом-акушером.
— Доктор Файнголд… — задумчиво кивает Джанетт. — Его все недолюбливают.
— А почему? — спрашиваю я.
— Он не слишком-то деликатен с пациентами, а порой еще и чересчур принципиален. Ему не нравится, когда Мередит присутствует на родах и вдруг начинает ставить под сомнения его действия. А для Мередит клиентки всегда на первом месте, и ей не важно, кому и чем она не угодила в процессе работы.