Джанетт объясняет нам, зачем нужна доула, — поддержать женщину, придать ей уверенности и сделать все возможное, чтобы роды запомнились только хорошим.
— Мередит — прекрасная доула, — говорит Джанетт. — Ради клиентов она на все готова. Мы с ней постоянно обсуждаем работу, пациенток, не обязательно общих. Частенько роды отбирают у тебя последние силы. Работаешь долго, на грани душевных и физических возможностей и даже не знаешь, на сколько еще все затянется. Да, конечно, бывает и наоборот, когда ты уходишь полный сил, радости, энергии, но в основном это работа на износ. Мы с Мередит всегда делимся друг с другом своими переживаниями. Она замечательный друг.
— Что правда, то правда, — соглашаюсь я, вспоминая, сколько раз Мередит поддерживала меня в трудную минуту. Тут меня посещает вопрос: — Но зачем Шелби надо было выбирать доктора Файнголда, если он настолько неприятный?
— Шелби встала здесь на учет уже на большом сроке. За таких пациенток берутся далеко не многие врачи, ведь они не ведут их с самого начала беременности и не знают полной картины состояния здоровья. А доктор Файнголд один из немногих, кто берется. Правда, он также один из немногих, кто практикует с ограничениями, а уже одно это должно настораживать.
— Вы что-нибудь знаете о том, как прошли роды у Шелби? — спрашивает Беа.
— Знаю. — Джанетт делает глубокий вдох, сомневаясь, стоит ли нам рассказывать, и, медленно выдохнув, все-таки говорит: — С ребенком не всё в порядке.
Мы с Беа озадаченно переглядываемся. Малышку мы видели собственными глазами — ребенок как ребенок.
— Что вы имеете в виду? — уточняет Беа.
— Девочка получила при родах повреждение головного мозга. Тибоу подали на доктора Файнголда в суд за врачебную ошибку. Шелби была очень измучена, ей требовалось кесарево сечение, и Мередит не переставала твердить об этом Файнголду, но тот и слушать не хотел. Еще бы ему кто-то указывал! Он провел эпизиотомию и щипцами достал малышку, причем, не рассчитав силу, сдавил ей голову.
— Но ведь девочка поправится? — искренне беспокоюсь я за малышку Грейс.
Иск Тибоу против Файнголда заставляет меня задуматься. На врачей то и дело подают в суд, и поскольку я сама врач, боюсь той же участи как огня. И хотя нередко споры урегулируются еще до суда, а иски отклоняются, в результате все равно страдают и финансы, и репутация. Если о докторе Файнголде Джанетт рассказала сущую правду, то представляю, как он воспринял столь неприятную новость.
— Сейчас трудно сказать, — Джанетт пожимает плечами. — У некоторых детей с подобной травмой диагностируют церебральный паралич, у других развивается эпилепсия, у третьих возможна задержка в развитии… Мередит должна была давать показания на этой неделе.
От рассказа Джанетт у меня перехватывает дыхание. А что, если Файнголд решил, попросту говоря, заткнуть Мередит? Все сходится: сначала пропадает Шелби, теперь Мередит, и обе — свидетели его преступной небрежности…
Мы с Беа задумчиво замолкаем. Джанетт тем временем отходит от нас и, спрятавшись от дождя под дерево, разглядывает тучи.
— Не нравится мне все это, — нарушает тишину Беа.
Дождь усиливается, снова стихает; создается впечатление, будто уже закат. Позже становится совсем мрачно, в небе повисают тяжелые серые тучи. В прогнозе погоды на сегодня обещали неслабую грозу.
С наступлением вечера наконец возвращается Джош. Он паркуется перед домом, и все мы затаив дыхание ждем новостей. Неужели Мередит больше нет?..
Через лобовое стекло видно, что Джош сидит, склонившись над рулем, и медлит выходить. Плачет? Или просто собирается с духом? Может, подойти к машине и постучать? Хотя пускай отдохнет, его столько часов не было — сейчас уже около пяти. За это время подтянулись остальные, и почти в полном молчании мы все вместе его ждем. Несмотря на погоду, никто не ушел, да и не подумал бы уйти, не узнав, что же именно происходило у реки.
Джош выходит из машины. Ссутулившись, он ступает неверными шагами, шатается точно пьяный, запинается о бордюр. Голова у него опущена так низко, что кажется, подбородок вот-вот коснется груди. И все-таки Джош плакал. Слез уже не видно, но красные опухшие глаза говорят сами за себя. С сегодняшнего утра Джош постарел лет на десять. Он страшно вымотан, его ладони и брюки в области колен испачканы в грязи.
Он шагает нам навстречу, потом останавливается и тяжко прислоняется к дереву, пряча лицо в ладонях, словно сил идти больше нет. Вдруг Джош начинает содрогаться в рыданиях, его боль ощущается даже на расстоянии, и Беа приходится обхватить меня руками, чтобы я не упала в обморок.
Случилось худшее. Мередит больше нет…
Все стоят на месте, понимая, что Джошу нужно побыть один на один со своим горем. Многие и сами плачут. Боясь, как бы не вырвались наружу нахлынувшие чувства, я зажимаю рот ладонью и в конце концов сдерживаюсь — переключаю мысли на то, что делать дальше. Нужно продолжать поиски, искать еще быстрее, еще тщательнее. Нельзя просто стоять и скорбеть по Мередит, когда нужно еще найти Дилайлу.
Позади тихонько всхлипывает Беа. Кажется, мы поменялись ролями, ведь это меня обычно эмоции накрывают с головой; Беа же всегда рассуждает трезво, придумывая, что можно предпринять. Я все понимаю — они с Мередит были очень близки, да и с Дилайлой тоже.
Теперь придется думать о похоронах, всё организовывать… Мы с Беа, само собой, не бросим Джоша одного с этими хлопотами. Без Мередит он будет сам не свой.
Никак не могу поверить — Мередит больше нет. Какие странные слова… Разве им место в одном предложении?
Наконец Джош собирается с силами и, подойдя к нам, сдавленно произносит:
— Не она…
— Что значит «не она»? — срывается у кого-то.
— Труп, — объясняет Джош. — Это не Мередит. Это та пропавшая женщина — Тибоу.
У меня тут же подкашиваются ноги, вырываются слезы — какое облегчение, что это не Мередит!
По словам Джоша, мистер Тибоу опознал тело жены.
— Что с ней случилось? — спрашивают из толпы. — Как она умерла?
У всех на уме те же вопросы, но задать их решился только один.
— Станет ясно после вскрытия, — отвечает Джош.
Пока же, как он говорит, известно лишь то, что расследоваться будет убийство, поскольку налицо признаки насильственной смерти. По толпе прокатывается волна потрясенных вздохов, затем наступает молчание.
Ровно в ту же минуту из дома Джоша и Мередит выходит одна из полицейских в штатском, брюнетка с угловатыми чертами лица — острыми скулами и подбородком, худыми щеками, прямым носом. Губы у нее тонкие, глаза узкие. Впрочем, в улыбке она, наверное, симпатичная. На ней брючный костюм, и когда ветер раскрывает полы жакета, на поясе обнажается кобура. Женщина в сопровождении другого сотрудника направляется прямиком к Джошу. Я, наивная, думаю, что сейчас она скажет ему ободряющие слова, утешит, заверит, что в подобных расследованиях не всегда все бывает безнадежно…
На деле происходит иначе — ее голос звучит холодно, мрачно.
— Здравствуйте, мистер Дики, меня зовут детектив Роулингс. — Быстрым отточенным движением она показывает жетон. — Не могли бы вы пройти с нами на пару слов? — И делает жест в сторону дома.
Дом у Джоша с Мередит невероятно красивый — построен больше века назад в стиле королевы Анны. Он голубого цвета, большой и изысканный, а круглые башенки с конусообразными крышами делают его похожим на миниатюрный замок. Сколько мы здесь живем, столько и Джош с Мередит живут в этом доме.
Джош напряженно выпрямляется и смахивает остатки слез. Мы же, застыв, сосредоточенно слушаем. Джош окидывает всех взглядом и понимает: люди тоже хотят знать, что происходит. Каждый, будь то взрослый или ребенок, отложил все свои дела и пришел на поиски Мередит и Дилайлы.
— Если вы что-то узнали про мою жену, — говорит Джош, стараясь не потерять самообладание, — то говорите прямо здесь. Все собрались именно для того, чтобы ее найти.
— Информации о вашей жене у нас пока нет, сэр, — сухо отвечает детектив Роулингс, качая головой. — Нам необходимо задать вам несколько вопросов.
— Каких?
— Я все же настаиваю, чтобы мы поговорили в доме.
Тут на улицу заезжает фургон и останавливается прямо за автомобилем Джоша. Из фургона выходят мужчина с женщиной в защитных комбинезонах и направляются к дому. Я нервно сглатываю — они нашли какие-то улики.
— Мне нужно забрать сына. — Джош смотрит на часы. — Он у няни, я обещал быть у нее к пяти, уже и так опоздал… Нельзя ли чуть позже?
— А может ли кто-то другой забрать вашего сына? — спрашивает детектив Роулингс и уверяет, что времени у Джоша они много не отнимут. Не слишком-то она сострадательная… Вряд ли у нее самой есть дети.
Беа проявляет инициативу.
— Мы можем! Пока ты будешь занят, — обращается она к Джошу, — мы с Кейт за ним присмотрим. — И в знак поддержки кладет ему руку на плечо.
— Вы меня просто спасете, — говорит Джош. — Спасибо огромное, Беа.
С поникшей головой он входит в дом следом за детективом, и дверь за ними закрывается.
Лео
Наши дни
Папа говорит, что спать ты будешь у себя комнате. Она ведь твоя — где же еще тебе спать? Но все равно жуть как странно. Не помню, чтобы в этой комнате кто-то бывал.
Папа тебя провожает, потому что куда идти, ты не знаешь.
Как вскоре становится ясно, ты и моего имени не знаешь. Папа говорит тебе, что я — Лео.
— Ты же помнишь Лео? — спрашивает он, и ты мотаешь головой.
Неудивительно, я ведь самый обыкновенный — и запоминать особо нечего.
— Когда вы виделись в последний раз, он был намного младше, — объясняет папа.
Одежды у тебя нет, кроме той, что на тебе сейчас, из больницы, — люди жертвуют больницам ненужные старые шмотки. Разумеется, в шкафу в твоей комнате вся одежда на шестилетнего ребенка.
— Лео, пойди выбери сестре что-нибудь из своих вещей, — просит папа, потому что сам он высокий, в его одежде ты утонешь.