Я пробую сосчитать, сколько тут детей, но они так быстро мелькают, что ничего не выходит. Около двенадцати, наверное, включая малыша, который вцепился в ногу Шарлотты. Все радостно визжат и сходят с ума.
Лео я замечаю не сразу — он сидит совсем один за столиком в углу комнаты, собирает пазл. Вокруг столика носятся дети, и вдруг одна девочка в него врезается. Не нарочно, разумеется, но в ней видна небрежность, беспечность. Девочка, на целую голову выше Лео, даже не думает перед ним извиниться, хотя, скорее всего, понимает, что сделала. Она весело убегает дальше, а пазлы разлетаются во все стороны, и, кроме меня, этого больше никто не видит. Лео расстраивается, тем не менее не плачет. Какой же он маленький по сравнению с остальными! Тихонько сползает со стульчика и начинает, стоя на коленях, собирать с пола детальки.
— Я вас слушаю, — говорит через москитную сетку Шарлотта, и я с грустью перевожу взгляд с Лео на нее.
Волосы у Шарлотты седые, глаза серые, а вокруг рта залегли глубокие морщины, которые при улыбке стали еще заметнее. Зато улыбка у нее очень добрая.
— Мы пришли за Лео, — говорю я и вдогонку уточняю: — Лео Дики. — А то мало ли сколько Лео затерялось в этой суматохе…
— Ах да, конечно! Джош позвонил насчет вас. Ну и погодка! — сетует Шарлотта, наклоняясь ближе к нам, чтобы ее было слышно сквозь крики. — Обычно дети играют внизу, но насос — будь он неладен! — вчера сломался, и подвал затопило.
— Ничего себе! — восклицаю я. — Кошмар какой.
— Насос-то мы заменили, но вот подвал еще не успел просохнуть. Расставили там вентиляторы. Правда, когда высохнет, надо будет еще все привести в порядок до того, как детей впускать. В четырех стенах они просто шалеют. — Шарлотта оборачивается и окидывает всех взглядом. — Им нужно на улице резвиться, а то энергия не растрачивается.
Она зовет Лео — тот все еще на коленках подбирает пазлы. Услышав голос Шарлотты, малыш поднимает голову и, увидев нас с Беа, медленно расплывается в улыбке. Беа приветственно машет, и Лео, как хорошо воспитанный мальчик, сначала убирает пазл и потом идет к нам.
Шарлотта обнимает его на прощание и признается:
— Лео — мой любимчик. Всем бы детям быть такими послушными!
Интересно, многим ли еще она это говорит…
Шарлотта открывает дверь, выпуская Лео, и мы спешим к машине. Малыш, как всегда, молчалив, не спрашивает ни про Джоша, ни про Мередит с Дилайлой. Беа очень туманно, без подробностей, объясняет, почему мы поедем не к ним домой.
— А Дилайла болеет, — выдает ни с того ни с сего Лео.
— Да, дружок, все верно, — отвечает ему Беа. — Дилайла болеет.
Как же стыдно врать ребенку…
Дома Беа берется готовить ужин, и Лео говорит, что хочет помочь. Вместе они делают пасту, которую мне Беа подает с вином, а для Лео ставит стакан молока. Она оставляет порцию и на Джоша, но есть он вряд ли станет.
За ужином Беа пытается разговорить Лео, узнать, как прошел день. Тот не слишком-то хочет делиться, однако стоит Беа спросить, нравится ли ему у Шарлотты, как глаза у него тут же становятся мокрыми. Как по мне, довольно красноречивый ответ.
Я допиваю вино, и Беа наливает мне еще бокал. Она решает сменить тему на более приятную, и они с Лео начинают оживленно спорить, кто из супергероев самый крутой. В разговор я не вслушиваюсь, потому что в моих мыслях непрерывно крутятся три вопроса. Что сейчас происходит в доме Джоша и Мередит? Кого же все-таки видела тогда Кассандра у них во дворе? И как бы мне самой встретиться с доктором Файнголдом?
После ужина мы играем в гостиной в шарады, и тут наконец приходит Джош. По включенному без звука телевизору уже около часа бегущей строкой предупреждают об опасности грозы, и, открыв дверь, я убеждаюсь: грядет что-то страшное. С полицией Джош пробыл так долго, что успело стемнеть.
Я впускаю его и с трудом закрываю дверь, которая сопротивляется под порывами ветра. Джош подбегает к Лео, хватает его в охапку, расспрашивает, как прошел день.
— А где мама? — тут же задает вопрос Лео.
Джош теряется — понимаю, нелегко вот так сразу придумать, что ответить. Услышать правду для ребенка сейчас будет нелегко, особенно когда эту самую правду — где же все-таки Мередит — не знаем даже мы, взрослые.
— Мама на работе, — отвечает в итоге Джош.
— А когда она придет? — спрашивает Лео — тихонько, словно тайком от нас с Беа.
— Ты и сам понимаешь, — говорит Джош, — иногда мы не знаем точно, когда мама вернется с работы. Но я обещаю, что она постарается приехать как можно быстрее.
Мы усаживаем Лео смотреть мультики и, как только они целиком завладевают его вниманием, выскальзываем на кухню, чтобы переговорить втроем.
— Что там у вас было? — интересуюсь я и, открыв холодильник, предлагаю Джошу пиво.
Беа тем временем разогревает ужин и ставит тарелку на стол. Джош, как я и предполагала, есть отказывается. Вид у него измученный, растрепанный, понурый. На его лице щетина — уже два дня он не брился, вряд ли ходил в душ или спал.
— Они нашли у Мередит таблетки, — через силу отвечает Джош.
Все ясно — полиция обвиняет саму Мередит. Как же несправедливо!
— Разве у них был ордер на обыск? — возмущаюсь я.
Джош с сожалением качает головой:
— А он им не понадобился, Кейт. Я сам разрешил все осмотреть — думал, нам нечего скрывать… Вернее, так оно и есть — нам абсолютно нечего скрывать.
Я прекрасно понимаю Джоша. Конечно, он с готовностью позволил полицейским делать и осматривать что угодно, лишь бы только им удалось найти хоть какую-то зацепку, которая помогла бы отыскать Мередит и Дилайлу. Он никак не мог ожидать, что полиция, найдя в медицинском шкафчике таблетки Мередит, сделает превратные выводы. Когда Лео появился на свет, у Мередит началась послеродовая депрессия. Она этого не стыдилась и не скрывала — скорее, наоборот, ценила, что ее собственный опыт пригодился в работе. Какое-то время Мередит ходила к психотерапевту, и тот выписал ей антидепрессанты. Благодаря им Мередит стало значительно легче, поэтому она решила не спешить и не отказываться от них сразу же — зачем, если помогают?
— А дальше? — спрашиваю я. Не понимаю, что такого страшного в антидепрессантах.
— Стали засыпать вопросами: как у Мередит дела с психикой, пыталась ли она когда-либо что-то сделать с собой или детьми…
— Ужас! — восклицает Беа, вскинув руку к груди.
СМИ совершенно извратили представление о послеродовой депрессии. Создается впечатление, будто женщины, у кого она есть, способны зарезать собственных детей. Чушь. Послеродовой психоз — это совсем другое. Он встречается очень редко, и даже среди женщин, которые им страдают, совсем немногие причиняют кому-либо вред. Все это мне объяснила Мередит. Она как-то поделилась, что мечтает создать блог о различных случаях из жизни женщин, в том числе и о послеродовом психозе. Эта тема ее всегда увлекала и печалила одновременно.
— И что ты ответил?
— «Конечно же нет». Более уравновешенного человека, чем Мередит, еще поискать. Любого, говорю, спросите.
Так и есть. Мало того что Мередит сама по себе оптимистка, она еще и преподает йогу, медитирует. О других никогда слова плохого не скажет. Она хорошая и ни за что в жизни не обидела бы своих детей.
— Если, по мнению полицейских, Мередит что-то сделала с Дилайлой, они сильно ошибаются! — Я начинаю закипать. Еще и вино язык развязало. Но ведь с такой версией полиция только впустую потратит время!
Джош делает большой глоток пива.
— Это еще не всё, — произносит он напряженно, почти шепотом. Затем откидывается на спинку стула, снова жадно отпивает и медленно ставит бутылку на стол. — Они нашли кровь. — Тут он наконец поднимает на нас с Беа свои голубые глаза.
Во мне резко все опускается. Я отодвигаю бокал, пить мне больше не хочется. Кровь… Это слово мгновенно меня отрезвило.
— Где?.. — спрашиваю я.
Беа с интересом подается вперед.
— В гараже.
— А сам ты до этого не замечал? — удивляюсь я.
Джош качает головой:
— Там полумрак — одна из лампочек перегорела, руки все никак не доходят поменять. Ты, наверное, представила целую лужу крови, Кейт? Нет. Когда полиция ткнула в пятнышко, я его еле разглядел.
— И все же кровь есть кровь… — произношу я угасающим голосом.
— И какие у полиции версии? — интересуется Беа, опираясь на спинку стула во главе стола.
Мы с Джошем сидим рядом. Я сочувственно касаюсь его руки, в ответ он берет мою ладонь в свою, и мы оба молчим. Не представляю, каково ему сейчас — рука дрожит. С утра у него, наверное, и крошки во рту не было, а от пива на голодный желудок хорошего не жди. Я высвобождаю руку и придвигаю тарелку с пастой, настаивая, чтобы Джош все-таки поел. Он цепляет макаронину-другую, только чтобы мне угодить, и откладывает вилку.
— Теперь полиция проверяет, совпадет ли кровь в гараже с кровью Мередит или Дилайлы. Скоро должны сказать результаты.
Интересно, что это даст? Если уж на то пошло, вдобавок к Мередит еще и Джош предстанет в неблагоприятном свете. Обвинят второго невинного человека.
Джош, словно прочитав мои мысли, признается:
— Они спросили, где я был вчера и может ли кто-то подтвердить, что я работал.
— Алиби потребовали? — недоумевает Беа, и Джош кивает. — То есть они считают, это ты что-то сделал с Мередит?
— Не знаю, что именно они считают, — говорит Джош, — просто делают свою работу.
Тактичность Джоша меня восхищает. На его месте вполне можно было потерять спокойствие — я бы точно потеряла, уже метала бы громы и молнии.
— К слову, алиби у меня есть, — сообщает Джош, но как-то неохотно, словно занимался он чем-то плохим.
В груди у меня сжимается. Неужели Джош с кем-то виделся? Неужели он изменяет Мередит?
— И где же ты был? — нерешительно интересуется Беа, очевидно думая о том же, о чем и я.
— Теперь это кажется такой глупостью… — уклончиво отвечает Джош.