— Кассандра, привет! — говорю я и машинально тянусь к руке Кассандры.
Та поворачивается.
— Ой, Мередит… Прости, не заметила.
Вот уж не верю, родителей тут всего человек десять. Однако и теперь Кассандра, ни на минуту не останавливаясь, продолжает идти с мамой Лили. Обидно, даже немного ревную. Ведь обычно как раз об Эмбер мы с Кассандрой сплетничали за чашкой кофе. О том, какая она суперактивистка в родительском комитете, о том, как считает школьные ярмарки главным делом жизни, о ее обостренном чувстве собственной значимости…
А теперь, смотри-ка, все наоборот. Наверняка меня обсуждают… Что ж, постараюсь не заморачиваться. Друзей у меня предостаточно — обойдусь без Кассандры, хоть она мне и нравится, причем очень. Грустно потерять такую подругу.
Не знаю, из-за чего еще Кассандра могла обидеться, кроме как из-за того, что я не раз отменяла наши встречи. Это все моя работа — дети по графику не рождаются. Кассандра всегда относилась к этому с пониманием, но, вероятно, просто устала. Вряд ли она догадалась про нас с ее мужем, Марти. Если, конечно, Марти сам не рассказал, а он точно не стал бы. Мы договорились держать всё в секрете — ради блага Кассандры и Джоша.
Мы с Лео провожаем Дилайлу взглядом, а потом отправляемся к машине. Я везу Лео к няне и решаю на время забыть о Кассандре.
Приехав на место, я паркуюсь. Лео оставляет в машине одеяло, хотя расставаться с ним не любит. Соглашается он только после того, как я обещаю ответственно присматривать за его одеялком, пока он будет у няни. Мы подходим к двери, и когда Шарлотта открывает, Лео закатывает истерику. С ним это стало происходить относительно недавно, причем порой он идет к няне спокойно, но чаще никак не хочет оставаться, хочет быть со мной.
— Маме нужно на работу, — ласково говорю я, отцепляя от себя Лео и легонько подталкивая его в распростертые руки Шарлотты. Как же больно отстранять своего рыдающего ребенка! На руках у Шарлотты Лео еще сильнее заходится в плаче — сердце у меня еле выдерживает — и норовит вырваться ко мне. Я с трудом сдерживаю слезы и выдавливаю дрогнувшим голосом:
— Тебе будет весело, поиграешь с другими ребятами. Потом не успеешь оглянуться, как уже и папа за тобой придет, а уходить не захочется.
Не так давно Лео почему-то стало трудно находиться рядом с незнакомыми. Шарлотту, конечно, незнакомой не назовешь, ведь Лео ходит к ней уже не один месяц, и все же в последнее время ему хочется быть только со мной либо с Джошем. Мы посоветовались с педиатром, и та заверила, что нужно подождать: эта стадия, как и многие другие в жизни детей, пройдет.
— Не переживай, — ободряет Шарлотта, — стоит тебе уйти, и он сразу успокаивается.
То же самое сказала и врач — сложнее всего именно прощаться. Утешаясь этой мыслью, я стою на крыльце и смотрю вслед Шарлотте, которая уносит плачущего Лео. Даже через закрытую дверь я слышу, как он надрывается.
К Шарлотте водить детей мы стали, когда Дилайла пошла в нулевой класс. Раньше мы водили их в другое место, но мне оно не нравилось, неуютное какое-то. Да и с началом учебы все стало непросто; мне понадобилась помощь няни, которая забирала бы Дилайлу после занятий и присматривала за ней, пока Джош не придет с работы. Шарлотта как раз и есть такая няня — школьный автобус в наш район не ходит, и поэтому она вместе со всеми воспитанниками, усадив самых маленьких в специальную детскую тележку, пешком отправляется в школу за старшими. До недавних пор дети с радостью оставались у Шарлотты. Не знаю, наверное, педиатр права: нужно просто подождать, и все пройдет.
От Шарлотты я отправляюсь к Шелби — хочу убедиться, что после тех сообщений с ней ничего плохого не произошло. Подъехав к ее дому, ставлю машину рядом с красным седаном, подхожу к двери и осторожно стучу.
Дверь медленно приоткрывается, и из-за нее выглядывает Шелби, кажется, в пижаме. Я внимательно смотрю на ее лицо — синяков нет, вид довольно уставший. Макияжа никакого, хотя в кофейню Шелби приходила накрашенная. А сейчас впечатление такое, словно она только-только встала с постели. Какое счастье, что она вроде бы цела и невредима… Фух. Никогда бы себя не простила, если бы с Шелби что-то случилось.
— Зачем вы пришли? — с нескрываемым удивлением, практически шепотом спрашивает Шелби. Увидеть меня на пороге своего дома она явно не ожидала.
Огромное облегчение, конечно, что синяков нет, и все же я слышала, что домашние тираны способны умело скрывать следы своих гнусных делишек. Возможно, синяков мне попросту не видно или же муж издевается над Шелби не кулаками, а словами.
Беспокоюсь я не только о ней, но и о малыше. Всего один удар в живот, и ребенок может запросто умереть. Я поискала в интернете фотографии мистера Тибоу — мужчина он довольно крупный, выглядит грозно.
— Ты не отвечаешь на сообщения, Шелби, — объясняю я. — Мне стало за тебя тревожно.
Шелби смотрит на меня пустым взглядом — либо не знает, что сказать, либо в принципе не понимает, о чем я. Волосы, корни которых заметно темнее остальной длины, собраны у нее в небрежный хвост.
Она оставляет мои слова без ответа и задает очередной вопрос:
— Откуда вы узнали, где я живу?
Это прозвучало скорее как обвинение. Словно я перешла все границы, словно слежу за ней.
— Адрес написан в договоре, Шелби. — Я начинаю понемногу терять терпение. — Ты сама лично его указала.
— Да?
— Да.
— Точно, я и забыла, — отвечает Шелби. — Не ожидала, что вы явитесь ко мне домой.
— Раньше я ни разу так не делала, однако твои сообщения меня встревожили, — повторяюсь я. — Решила посмотреть, все ли у тебя хорошо.
Вдруг из дома доносится мужской голос. От неожиданности я вздрагиваю, внутри все сжимается. Вверху над лестницей нависает тень, и я судорожно сглатываю. Это он, ее муж, Джейсон!
— Шел! Принеси-ка чего-нибудь выпить! — резко, но не сказать чтобы грубо зовет голос.
То ли специально, то ли машинально Шелби начинает прикрывать дверь.
— Поднимусь через минуту! — кричит она наверх и нервно бросает в мою сторону: — Мне пора.
Тут она явно хочет захлопнуть дверь, но я успеваю выставить в проем ногу — сама не знаю, как так вышло.
— Вы что делаете? — глядя вниз, недоуменно шипит Шелби. Она не хочет, чтобы муж узнал о моем присутствии.
— Ты так и не сказала, все ли с тобой хорошо, — невозмутимо произношу я.
— А с чего вы взяли, что нет? — несдержанно отвечает она, словно раздраженный подросток. Шелби немногим за двадцать — в ее возрасте мне казалось, что я уже совсем взрослая. Сейчас, больше десяти лет спустя, понимаю, что в свои двадцать три я ничегошеньки толком не соображала. Только много позже более-менее подросла и разобралась в жизни.
— Из твоих сообщений, Шелби. Ты сама написала, что боишься мужа.
— Ах, это!.. Зря я вам написала. — Шелби стягивает резинку с волос, и те рассыпаются по плечам. Она слегка ими встряхивает. — Мы просто поругались, вот я сгоряча и настрочила дурацкое сообщение. Так что забудьте.
— Но почему все-таки ты так написала? — настаиваю я, не до конца веря словам Шелби.
— Потому что злилась.
— Ты сказала, что боишься.
— Он орал на меня.
— За что? — спрашиваю я, понимая, что вряд ли услышу ответ.
— Да из-за ерунды, — отвечает Шелби, и я молча жду, станет ли она продолжать. После паузы Шелби все-таки рассказывает: — Я, мол, транжирю деньги. Назвал меня безмозглой после того, как я купила пару новых футболок и сходила на массаж для беременных. Сказал, что мы на мели, а я трачусь на всякую ерунду. Только сам-то не представляет, каково это — ходить все время с животом! И на то, что я уже ни в одну из своих вещей не влезаю, ему тоже начхать.
— Шелби, он тебя бил?
— Злился он не на шутку.
Я повторяю тот же вопрос:
— Он бил тебя?
— А по мне похоже, что бил?
Не похоже, в том-то и дело. Не знаю, что и думать. Может, бил, а может, и нет.
— Шел, ну ты идешь или нет? — снова раздается голос, на этот раз более резко, нетерпеливо. — Весь день тебя ждать?
— Мне приятно, что вы пришли меня проведать, Мередит, — говорит Шелби и быстро-быстро добавляет, обрушивая на меня торопливый поток слов: — Для меня редко кто делает что-то подобное.
Я наклоняюсь ближе и шепчу:
— Он тебя бил? Скажи правду, и я помогу.
Честно признаться, не знаю, что можно предпринять. Пойти в полицию? И все-таки если нужно, я пойду, но Шелби молчит.
— Расскажи как есть, — шепотом прошу я и, убрав ногу, тянусь к руке Шелби. Она ледяная. — Я не брошу тебя одну.
Лицо Шелби растягивается в улыбке.
— Вы такая милая, Мередит… Невероятно милая. Как хорошо, что я вас нашла, — говорит она и, высвободив руку, собирается закрыть дверь. Вопрос, все ли хорошо, так и повис без ответа.
Помешать я не успеваю, и дверь захлопывается прямо у меня перед носом.
Лео
Наши дни
Папа отправляется с тобой к психиатру. Так посоветовала детективша, потому что раньше она уже работала с жертвами психической травмы.
Я тоже иду — в одиночку довести тебя до машины будет непросто, ведь журналисты не дремлют, а до гаража идти прилично.
Едва мы ступаем за порог, как нас тут же окружают. Мы бежим, пытаемся улизнуть, но журналисты налетают, как стервятники, набрасываются с вопросами.
— Свобода слова и печати не дает вам права топтаться у нас на газоне! — возмущается папа.
Он дико злой, однако старается не сорваться, не то репорты быстренько все заснимут и покажут по телику. И все же он грозится подать в суд за вторжение на частную собственность. Наконец из полицейских машин вылезают два толстых копа и заставляют журналистов убраться с газона.
Мы ведем тебя под руки. Ты трясешься, потому что не привыкла ни к толкотне, ни к яркому свету, ни к шуму. Папа на тебя надел свою парку с капюшоном, и в ней ты напоминаешь перепуганную Красную Шапочку, которую вот-вот съест волк. В руках ты держишь мое одеяло, и внутри у меня от этого бушуют какие-то незнакомые чувства, но я молчу, чтобы тебя не смущать. К тому же я не привык выставлять душу напоказ, так что делаю вид, будто одеяла не замечаю.