Когда мы приезжаем к психиатру, нам с папой, к его большому огорчению, велят ждать в приемной. Отсюда не слышно, о чем вы говорите и говорите ли вообще — психиатр специально поставила на пол генератор белого шума. Папа в упор на него смотрит. Наверняка хочет выключить из розетки, но все никак не выключает.
Полиции ты рассказала, что тебя держали в подвале какие-то мужик с женщиной, и теперь их будут искать. Ты не помнишь ни как попала к ним, ни как жила до этого — мозг стер большинство воспоминаний, хотя ты все же смутно припоминаешь наш дом, папино лицо и то, что мамы нет. Папа надеется, что психиатр сможет вытянуть из тебя все остальное, особенно про последние минуты с мамой. Он хочет раз и навсегда понять, что же все-таки тогда случилось, и ради этого согласен на все: от врачей до гипноза.
После психиатра мы снова едем в полицию. Там нас дожидается детективша.
— Джош, давай отойдем на пару слов, — говорит она и уводит папу в сторону.
Я остаюсь с тобой. Кто-нибудь другой на моем месте, наверное, завязал бы разговор, а я стою и молчу как придурок, потому что не знаю, что сказать. Надо бы подбодрить тебя, только как? Мало ли, вдруг глупость ляпну. Вот и молчу. Папа с детектившей разговаривают в дальнем углу кабинета: у нее в руках папка с какими-то бумагами, но она их не достает и просто объясняет что-то на словах, а папа в ответ кивает.
— О чем она говорила? — спрашиваю я, когда папа возвращается.
— О ДНК-тесте.
— И что там?
— Подтвердилось. Это Дилайла.
Ну, мы вроде уже и так это знали, нет?
Сегодня при разговоре с детектившей ты вспоминаешь имена людей, которые тебя держали, — Эдди и Марта. Детективша просит их описать, но максимум, что ты можешь назвать, это «темные волосы» и «пухлое лицо». Тогда она приводит к тебе художника, чтобы тот нарисовал портрет, а затем, подойдя к папе, спрашивает, были ли у мамы знакомые по имени Эдди или Марта. Папа таких не припоминает. Детективша считает, тут могут быть замешаны деньги — возможно, мама одолжила у кого-то круглую сумму и тебя забрали в счет долга. Дальше идут вопросы, не влезала ли мама в долги, не подсаживалась ли на азартные игры, наркотики, не продавала ли их. Есть одна тема среди некоторых мамаш в пригороде: чтобы хоть как-то свести концы с концами, они продают лекарства, которые можно достать только по рецепту, например «Викодин»[16] или «Аддералл»[17], прописанный их детям. В новостях слышал.
Папа в растерянности. Несмотря на все, что мама сделала — забрала тебя, наложила на себя руки, — для него она по-прежнему на пьедестале. Лично я на нее даже немного злюсь, а он, наоборот, ее боготворит.
— Мередит ничем таким не занималась!
— Джош, я понимаю, ты в это веришь, но такую возможность нельзя сбрасывать со счетов.
Перед смертью мама была сама не своя, видимо, что-то заставило ее покончить с собой. Знать бы, что именно.
Папа вслух рассуждает, мог ли во всей этой истории участвовать кто-то еще. Вдруг мама спрятала тебя в безопасное место, а тот человек тебя выдал? Иначе как еще ты оказалась бы у Эдди и Марты? Папа сразу же твердо решает, что именно так все и произошло.
Расследования, что случилось с мамой, можно сказать, не было. Когда она пропала, в ее исчезновении подозревали нескольких человек, в том числе и папу, однако как только выяснилось, что она сама покончила с жизнью, все тут же сделались невиновными. Одна мама осталась виноватой, хотя, между прочим, в деле были нестыковки, на которые полиция просто закрыла глаза. Едва судмедэксперт сказал «суицид», все внимание сразу переключилось на поиски ребенка, то есть тебя. Правда, из-за записки — «Вам никогда ее не найти, даже не пытайтесь» — полицейские решили, что ты у кого-то из маминых знакомых, у тех, кому она доверяла. Они опросили всех, кого знала мама, но всё впустую.
Тогда никто и думать не думал, что тебя могли украсть. Папа утешался верой в то, что ты в безопасности, хоть и мечтал вернуть тебя домой. Всю жизнь он только и твердил мне и остальным, что моя старшая сестренка, Дилайла, у хороших людей, ведь мама никогда не сделала бы ей ничего плохого.
Сейчас мне начинает казаться, что все было совсем иначе…
Мередит
Одиннадцать лет назад Март
Из-за того, что днем были занятия по йоге, с ужином я сегодня припозднилась. Он еще только в духовке, а Джош с Дилайлой и Лео уже заходят домой.
— Как там дети? — спрашиваю я, хотя думаю прежде всего про Лео.
За Дилайлу я не беспокоюсь, та без нас не страдает: веселая, открытая, легко заводит друзей. Мне интереснее, как сегодня были дела у Лео. Перестал ли он плакать, когда я ушла? Ну конечно перестал, иначе Шарлотта позвонила бы, и я бы за ним вернулась — разве можно вынести мысль, что твой ребенок весь день проплачет?
— Дети прекрасно, — беззаботно отвечает Джош.
Ну еще бы — это ведь мне, а не ему, приходится утром бросать Лео, видеть, как он обливается слезами, толкать его в руки к чужой женщине… Джошу достается самое радостное — забирать Лео домой.
— Чем они занимались, когда ты пришел? — интересуюсь я.
— На улице играли.
На этой неделе погода по-настоящему весенняя: тепло, солнечно. Зима наконец отступила, хотя, возможно, еще вернется.
— Когда ужинать будем? — спрашивает Джош.
— Примерно через полчаса. Как прошла встреча?
— Отлично! — Он расплывается в самодовольной ухмылке.
Значит, удалось-таки заполучить клиента.
— Прости, что не позвонил. Все как-то не было времени — мы отмечали.
Откупорили, наверное, бутылочку шампанского сразу после подписания бумаг. Какое у Джоша счастливое лицо!.. А если он счастлив, то и я тоже.
— Ничего страшного. — И почему я не приготовила что-нибудь особенное? Ведь знала же, когда Джош утром уходил, что сделка у них почти в кармане. Надо было приготовить его любимое блюдо или предупредить няню и заказать столик на двоих в стейк-хаусе… Вместо этого я просто-напросто запекаю курицу — слишком обыденно для такой замечательной новости. — Безумно рада за тебя.
— Рада за нас, — поправляет Джош с той же довольной улыбочкой на губах.
— Что ж, тогда откроем за ужином шампанское.
— Прекрасно! — поддерживает идею Джош и уходит наверх переодеться.
Я решаю, пока курица стоит в духовке, набрать ванну. Первой мыться идет Дилайла, и она явно не в духе.
— Достала меня эта Лили Моррис! Ненавижу ее! — сердится дочка и со злостью плюхается в воду, да так, что брызги на пол летят.
— Что случилось?
— Лили хочет украсть мою подружку. Она воровка, мама! Она ворует друзей!
— Бедная ты моя, — сочувственно произношу я.
Знала бы Дилайла, что лет этак через пять-десять ее сегодняшнее горе покажется не таким уж и серьезным, что в шестнадцать она о нем даже не вспомнит… Тем не менее я не хочу обесценивать ее переживания, да и к тому же такие слова шестилетнего ребенка точно не утешат.
— Мне жаль, что Лили тебя расстроила. Быть другом порой очень непросто. Может, вам дружить втроем? — предлагаю я.
— Лили меня не любит… — жалуется Дилайла.
— Это потому, что она тебя плохо знает. А когда узнает — будет без ума! Разве можешь ты кому-то не понравиться? — Я улыбаюсь. — Давай позовем Пайпер и Лили к нам в гости. Испечем вместе печенье, займемся рукоделием…
Не знаю, правда, где на все это найти время, зато Дилайла идеей загорается. Она успокаивается, ведь ей теперь есть чего ждать. Ничего — найдем время, выкроим.
Следующим принимать ванну идет Лео. Когда он уже раздет, я замечаю на его ягодице синяк, причем немаленький, размером примерно с бейсбольный мяч.
— Откуда это? — восклицаю я, тыкая в ушиб, и Лео морщится от боли.
Вокруг ушиба припухлость, а сам синяк бордовый — совсем свежий, еще не начал отцветать. Значит, посадил его Лео сегодня.
— Ты обо что-то ударился? — выпытываю я. Лео молча на меня смотрит. То ли забыл, то ли не хочет рассказывать. — Ты помнишь, откуда у тебя синяк? — спрашиваю я снова.
В ответ Лео качает головой и просит подать игрушки. На этот раз выстроенные на краю ванны кит с рыбкой вовсе не грациозно ныряют в воду, как обычно, а сталкивают в нее друг друга грубыми пинками. Большой голубой кит ударяет своим мощным плавником беззащитную красную рыбку. Та летит в воду, ненадолго идет ко дну, а потом всплывает на поверхность. Лео хватает рыбку, кладет ее на край ванны, и все повторяется снова.
— Лео, — говорю я твердо. — Кто-то с тобой сделал то же самое? — Тут я опять показываю на синяк.
Тогда Лео подносит к губам палец и произносит:
— Тсс…
Сердце у меня замирает. Неужели кто-то его обидел и пригрозил молчать?
Я поднимаю Лео из ванны и отправляюсь звонить Шарлотте. Если с Лео что-то случилось, она наверняка должна была сказать Джошу, когда тот пришел за детьми. Спрашиваю его — нет, ничего не сказала. Джош уходит посмотреть синяк.
Звоню. После третьего гудка Шарлотта поднимает трубку.
— Здравствуй, Мередит! — нараспев отвечает она.
Шарлотта гораздо старше меня. Когда-то она работала учителем в специальной школе. Детей, которых хотели выгнать из обычной школы, не исключали, а переводили в эту, специальную. Душевные силы такая работа отнимала нещадно. Долго Шарлотта не продержалась и в итоге решила стать няней.
Я рассказываю про синяк и спрашиваю:
— Лео, случайно, не падал у тебя дома? Не ударялся? Может, видела?
— Дай-ка подумать…
Шарлотта присматривает за детьми самого разного возраста — от полутора до двенадцати лет. Те, что постарше, как Дилайла, например, полдня проводят в школе, а в три часа Шарлотта с малышами идут их забирать. И тогда работа удваивается. Всякий раз, когда я прихожу к Шарлотте, у нее в доме царит «творческий» беспорядок.
— Нет, — отвечает Шарлотта после небольшой паузы. — Ничего такого не было — по крайней мере, у меня на глазах. А сам Лео не упоминал, что ушибся. — Тут она опять ненадолго замолкает. — Это он так сказал, Мередит? О том, что упал у меня…