— Доула может обойтись вам в кругленькую сумму, — предупреждает доктор Файнголд.
— А я приценилась, посчитала и решила, что потяну.
Доктор Файнголд в ответ на мои слова лишь молча улыбается. Тогда я прошу Беа подать мне сумку, и та нехотя слушается. Она и не подозревает, что там у меня.
Я достаю из сумки листок бумаги, на котором написаны имена, и подаю доктору Файнголду. Тот берет его и принимается изучать.
— Пока я читала в интернете информацию, мне то и дело попадались имена вот этих местных доул, — объясняю я.
На листке три имени: Хлоя Норд, Кристин Фрэнк и Мередит Дики. Все три живут у нас в городе, обо всех трех очень хорошо отзываются в группах местных мам в «Фейсбуке», поэтому логично, что беременная женщина, то бишь я, ими заинтересуется.
В сторону Беа я даже не смотрю, потому что представляю, как она, наверное, сейчас негодует. Потом обязательно упрекнет за то, что я так рисковала, за то, что слишком далеко зашла, упомянув Мередит.
Но остановиться на полпути я не могу и потому спрашиваю:
— Если я все-таки решу рожать с доулой, кого из них вы посоветуете?
Доктор Файнголд задумчиво молчит. Он внимательно смотрит на список, размышляет, хотя, как мне кажется, вовсе не из благих побуждений, а просто осторожничает, продумывает ответ, чтобы случайно не сказать лишнего.
— Если все-таки решите, — наконец говорит он, делая упор на слове «если», — то спокойно выбирайте любую из первых двух. А вот Мередит Дики… — Доктор Файнголд стучит по листку, и я жду, что сейчас он станет поливать Мередит грязью. — Ее я не знаю. — Он возвращает листок и собирается приступить к осмотру.
Лжец! Врет прямо в лицо — Мередит ему знакома, причем очень хорошо.
Доктор Файнголд снова просит меня лечь, на этот раз более сурово. Я неосознанно запахиваю рубашку плотнее, внезапно ощущая у себя во рту металлический привкус, откидываюсь на спинку и оборонительно свожу вместе колени.
Беа невольно подается на стуле вперед. Заметив это, доктор Файнголд говорит:
— Если хотите, ваша подруга может выйти.
Будь мы с Беа всего лишь друзьями, мне и вправду не захотелось бы показываться перед ней без одежды. Было бы очень странно: меня осматривают, а моя подруга сидит рядом… Впрочем, это и сейчас странно, но при мысли, что я останусь голая наедине с доктором Файнголдом и он станет толкать в меня свои пальцы, внутри все переворачивается. Нет, пусть лучше Беа останется.
— Вы знаете, у меня такая память дырявая, — говорю я и нервно сглатываю. Дрожь в голосе уже не получается унять. — Я сама попросила подругу сходить со мной, а то еще забуду спросить что-нибудь важное… В беременности она кое-что понимает — у нее трое детей. А у меня первый… — договариваю я поникшим тоном женщины, которая, возможно, потеряла ребенка.
Тут Беа разворачивается вместе со стулом и больше на нас не смотрит.
Доктор Файнголд жестом просит меня придвинуться на край кресла, поставить ноги на подставки, и я оказываюсь перед ним полностью раскрытой. Жестко сжав мне колени, доктор Файнголд разводит мои ноги еще шире и опускается, так что теперь, лежа на спине, я его не вижу. Закрываю глаза и стараюсь перенестись куда-то далеко-далеко отсюда. Гинеколог, к которой я всегда хожу, обязательно разговаривает во время осмотра. «Сейчас ты почувствуешь небольшое давление, — предупреждает она. — Постарайся расслабиться, Кейт. А теперь послышится щелк…»
Доктор Файнголд, наоборот, все делает молча. Не успеваю я понять, что происходит, как он вставляет зеркало, фиксирует створки, и от неожиданности и боли я ахаю. Холодный металл двигается во мне быстро, неаккуратно, так что даже глаза невольно распахиваются и я закусываю до крови губу.
Едва начиная приходить в себя, я чувствую, как зеркало уже сменяется пальцами доктора Файнголда, как он внутри ощупывает ими, шарит, а другой рукой давит мне на живот. Для него в этих движениях нет ничего необычного, но для меня они мучительны, невыносимы. От осознания, что эти самые руки совершили убийство, сердце у меня колотится как бешеное. В голову снова приходят мысли о трупе Шелби, пролежавшем несколько дней на берегу реки. Возможно, прямо передо мной тот, кто отнял у человека жизнь, тот, кто оставил беззащитного младенца без матери…
В ушах вдруг возникает звон, перед глазами темнеет, словно я вот-вот потеряю сознание. Ноги сами собой сводятся, и доктор Файнголд грубо просит их снова развести, добавляя — будто четырехлетке на приеме у стоматолога, — что чем спокойнее я сижу, тем быстрее мы закончим.
— Все нормально, Кейт? — интересуется Беа.
В ответ, борясь со слезами, я выдавливаю короткое «угу». Пусть Беа мне отсюда и не видно, по ее голосу все равно понятно, что она испытывает не меньший страх и отвращение.
Завершив осмотр, доктор Файнголд резко убирает руку и просит сесть.
— После результатов анализа, — сухо заключает он, — станет более ясно.
— То есть как? — удивляюсь я, выкарабкиваясь из кресла и дрожащими руками запахивая рубашку.
— Возможно, срок еще слишком мал, и потому изменения в матке пока незаметны.
— Значит, изменений нет? Я не беременна? Думаете, это выкидыш? Или просто тесты соврали? — Меня одолевают ужас, растерянность, омерзение — даже притворяться не надо.
— Скоро подойдет медсестра взять у вас кровь, — вместо ответа сообщает доктор Файнголд. — Строить догадки я не привык, предпочитаю говорить точно, поэтому давайте сначала узнаем результаты анализа, а там посмотрим. Кстати, с доулой на вашем месте я бы повременил, — произносит он уже в дверях.
Мередит
Одиннадцать лет назад Апрель
Роды у Шелби Тибоу начинаются на две недели раньше срока. Новость я узнаю посреди ночи, когда с ее телефона мне звонит Джейсон. Интервалы между схватками стали короткими, и я велю ему немедленно везти Шелби в больницу — там и встретимся.
С Джейсоном я вижусь впервые. Выглядит он именно так, как я себе и представляла, — правда, голос, как сейчас понимаю, вовсе не тот, что я слышала, стоя на пороге их дома. Тот голос принадлежал совсем другому мужчине. Похоже, все, что я знаю о Шелби, теперь под сомнением.
В больнице Шелби сначала осматривает медсестра, чтобы выяснить, принимать ее или отправить домой. Услышав последнее, Джейсон тут же начинает возмущаться, злиться на медсестру, хотя на самом деле осмотр роженицы перед ее приемом — это стандартная процедура.
— Сэр, пожалуйста, держите себя в руках, — обращается к нему медсестра.
Пока она проводит осмотр, Джейсон стоит у нее над душой, и медсестра просит его отойти. Раскрытие у Шелби пять сантиметров, а интервалы между схватками всего четыре минуты — ее принимают. Она переодевается в больничную рубашку и ложится в палату.
Через некоторое время приходит доктор Файнголд. Мне еще не выпадало счастья с ним работать, и все же я слышала, что о нем говорят: самонадеянный и бескомпромиссный. Он пытается задвинуть меня в угол комнаты — не выйдет. Шелби не только его клиентка, но и моя.
Доктор Файнголд хочет проверить, как продвигаются дела, и намного грубее, нежели медсестра, проверяет раскрытие, отчего Шелби тут же вздрагивает. Сжимая колени, она отодвигается от доктора Файнголда.
— Лежите спокойно, — безучастно произносит он.
— Но мне больно… — жалуется Шелби.
Доктор Файнголд не придает ее словам значения.
— Вовсе нет, — говорит он, ни на секунду не прерывая осмотр.
Ему-то откуда знать? С ним ведь такое не делали.
Шелби извивается от боли, и доктор Файнголд опять велит лежать спокойно — мол, чем спокойнее она будет лежать, тем быстрее все закончится. Он недооценивает ее боль.
— Вот и всё, — говорит доктор, стягивая с руки перчатку. — Не так уж и страшно, правда?
Шелби не поднимает на него глаз.
Для прослушивания сердцебиения у ребенка вместо фетального монитора доктор Файнголд использует допплер. Так делают многие акушеры; если высоких рисков в родах для роженицы не ожидают, фетальный монитор необязателен. Однако прерывистая аускультация на то и прерывистая — при ней со стороны доктора Файнголда и медсестры нужен контроль. А в больнице сегодня большая нагрузка — поступило много рожениц, в том числе еще одна пациентка доктора Файнголда.
— Полнолуние, наверное, вот и рожают, — замечает медсестра.
На самом деле это всего лишь поверье. Роды может вызвать изменение атмосферного давления, но никак не полная луна. Скорее тогда уж гроза надвигается, а не полнолуние наступило.
Доктор Файнголд покидает палату, позвав меня выйти с ним, и с глазу на глаз заговорщически произносит:
— Досталась же вам морока! — А затем с ухмылкой добавляет: — Позерка, да?
От неожиданности я теряю дар речи и, разинув рот, смотрю на доктора Файнголда круглыми глазами.
— Мои клиентки, — наконец прихожу я в себя, — всегда просят меня посоветовать им хорошего врача-акушера. Так вот, вас я ни за что никому не порекомендую.
Если б мне в прошлом доводилось работать с доктором Файнголдом, я уже давно предупредила бы Шелби и велела бежать от него без оглядки. За годы практики у меня наработался список докторов и больниц, с которыми я принципиально не связываюсь, и только что этот список пополнился еще одним человеком. Доктор Файнголд считает, что раз он доктор, то ему все позволено. Ошибается.
Мы расходимся, и я возвращаюсь к Шелби.
— Терпеть его не могу, — признается она.
— Забудь о докторе Файнголде, — говорю я. — Думай о своем замечательном ребенке и о том, какая счастливая жизнь у вас впереди. Еще совсем немного, Шелби, — ты на финишной прямой.
Примерно через час приходит медсестра проверить раскрытие.
— Уже? — удивляюсь я, потому что для очередной проверки как-то рано.
— Доктор Файнголд распорядился, — объясняет медсестра. — Давайте-ка быстро взглянем, — обращается она к Шелби, жестом показывая, чтобы та согнула колени и развела ноги в стороны.
Шелби слушается. Она не знает, что имеет право сказать «нет», не знает того, что знаю я. Не существует однозначных исследований, которые подтверждали бы необходимость проверять в родах раскрытие. К тому же разные люди измерят по-разному, да и делать это каждый час совершенно точно необязательно.