Я давно могла бы рассказать ему про то, что случилось у Тибоу, про доктора Файнголда, про сообщения с угрозами, но не хочу его зря волновать. К тому же он сразу попросит объяснить, как я во все это впуталась, и захочет, чтобы впредь я работала иначе — избегая рисков и для карьеры, и для личной безопасности. Вот только мне нравится моя работа и то, как именно я ее выполняю.
Ладно, забуду пока о Тибоу и докторе Файнголде. Так или иначе, скоро все закончится.
Лео
Наши дни
Примерно тогда же, когда и ты, исчезла еще одна женщина. Ее потом нашли. Правда, уже мертвой.
Сначала копы думали, что тут есть какая-то связь, потом выяснилось, что нет, и теперь в тюрьме сидит муж той тетки. Сидеть ему пожизненно — если только через двадцать лет не выйдет досрочно, — потому что в мусорном баке возле его работы нашли шмотки его жены.
В тот вечер папе звонит детективша. Говорить он уходит в гостиную, чтобы ты не слышала, а мне потом по моей просьбе рассказывает. В общем, те придурки, которые тебя украли, додумались называть друг друга настоящими именами, поэтому в штате Иллинойс, в Майкле, действительно есть некие Эдди и Марта Каттер. Целых двенадцать лет они живут в одном и том же доме на Кэлхун-стрит. Детективша отправляет папе фотки. Домик, конечно, так себе. У жалюзи половины пластинок нет, белые стены все в плесени, деревья вокруг разрослись так, что дома почти не видно. Внутри еще хуже, настоящий свинарник: ковер в пятнах, стены почернели от грибка, на полу вода, а в раковине на кухне гора грязной посуды.
Одна только проблема: Эдди с Мартой из дома сбежали. Когда полицейские приехали, там уже было пусто.
— Детектив Роулингс ищет их родственников — возможно, они в курсе, где сейчас эти двое.
А что будет, если они заявятся к нам?
Фоток подвала нет. Детективша на словах описала папе, в каких условиях тебя держали, но пересказать мне он все никак не может — плачет не переставая.
Друга твоего, Гуса, не нашли, зато обнаружили в подвале кровь.
Короче, сама понимаешь.
Теперь нужно, чтобы ты как можно скорее все вспомнила. В открытую детективша не говорит, но идею с гипнозом она явно считает полным бредом. Папа же, поизучав немного эту тему, уверен: если во время гипноза тебя получится расслабить, то, возможно, всплывут какие-то воспоминания, которые мозг сейчас прячет.
В ночь перед гипнозом мы все расходимся спать — ты уже у себя, папа у себя, — как вдруг, идя по коридору, я слышу шорох из твоей комнаты. Что ты там делаешь, интересно? Из любопытства я стучусь. На этот раз ты смелее открываешь дверь — наверное, начинаешь понемногу привыкать к нам с папой.
— Чем занимаешься? — интересуюсь я, оглядывая комнату. Свет в ней выключен.
— Ничем, — стыдливо отвечаешь ты.
Понятно, не хочешь рассказывать.
— Но что-то же ты делала.
— А, так… глупость.
— Какую?
— Играла в игру одну.
— Как называется?
— Да там и названия-то нету.
— А как в нее играть?
Нехотя, после моих упрашиваний, ты наконец соглашаешься показать. Тебе кажется, я буду над тобой смеяться; нет, наоборот, я тоже хочу сыграть. Из коридора в комнату льется свет, поэтому ты закрываешь дверь, и мы остаемся один на один в темноте. И все же не кромешной, потому что за окном яркая луна.
— Когда совсем ничего не видать — лучше, — объясняешь ты.
— Почему?
— Просто лучше, и всё. Надо, чтобы совсем темно — придется глаза закрыть. — Затем ты велишь мне держать руки по швам и добавляешь: — Нельзя сперва щупать, а то это жульничество.
Мы оба становимся спиной к стене. Смысл, по твоим словам, в том, чтобы как можно ближе подойти к противоположной стене, при этом не врезаться в нее и никак не помогать себе руками.
Я пробую — и тут же проигрываю. Чувствую себя как рыба на суше — теряюсь, не могу даже по прямой пройти и, налетев на твердый край кровати, сдаюсь. Ерунда какая-то, а не игра. Вслух, правда, этого не говорю.
Я наблюдаю за тобой. Словно с помощью какого-то шестого чувства, ты останавливаешься буквально в сантиметре от стены.
— Как ты это сделала? — удивляюсь я.
Ты отвечаешь, что за столько лет привыкла жить во мраке.
— Там, где мы сидели, света не было, — говоришь ты. — Совсем никакого. А когда у тебя отбирают глаза, учишься обходиться всем остальным.
Так вот оно что — ты научилась жить за счет других четырех чувств и интуиции… Впечатляет.
— Хочешь, опять сыграем?
Если честно, не очень. Бедро до сих пор ноет там, где я им стукнулся о кровать, — синяк, наверное, вылезет. Получить еще один как-то не горю желанием. И все же пожимаю плечами:
— Почему бы и нет?
Ведь тебе явно хочется.
Мередит
Одиннадцать лет назад Май
О Кассандре я вовсе не забыла, просто в последнее время много забот. То и дело о ней вспоминаю. Надо бы исправиться, а то вечно гружу проблемами, совсем не думая о том, чем живет сама Кассандра… Что-то ее однозначно тревожит, и я обязательно выясню, что именно.
В пятницу днем, пока Дилайла в школе, а Лео у Шарлотты, я заскакиваю в пекарню за кексом и отправляюсь к Кассандре. Стучу — та открывает с Арло на руках.
— Что хотела? — резко спрашивает она.
— Вот, — я показываю кекс. — Хотела посидеть с тобой, поговорить — вечность уже не болтали… Я соскучилась.
В ответ Кассандра фыркает, и я понимаю — она не на шутку на что-то обиделась.
— Заходи, — впускает она меня.
Я вхожу и сбрасываю обувь.
— Кофе будешь? — предлагает Кассандра, и я, согласившись, иду за ней в кухню.
На Кассандре, как всегда, платье. Пускай удобное — хлопковое и длинное, — но все же платье. Ей очень идет. Уже и не помню, когда я сама последний раз надевала платье.
— Молодец, что зашла, — говорит Кассандра.
Я сажусь и наблюдаю, как она ловко управляется одной рукой с кофейником, в то время пока другой держит Арло. Лично я на ее месте уже уронила бы или Арло, или кофейник.
— Давно собиралась, но все некогда было — то одно, то другое…
— Хочу тебе кое-что показать.
— Да? — удивляюсь я.
Наверное, что-нибудь связанное с детьми. С Дилайлой, Пайпер, Лили и их небольшой ссорой. Надеюсь, Дилайла ничего дурного не учудила.
Кассандра приносит фотоальбом. Надо же! Сейчас мало кто держит фотоальбомы как таковые, все теперь цифровое — разве что в качестве хобби делают собственные и красиво их оформляют. Смотрится мило, но у меня времени на подобное точно не хватит.
Альбом явно не новый: прозрачные кармашки местами погнуты, да и сами фотографии заметно старые, сняты на пленку. Пленочные фотоаппараты, как известно, тоже канули в Лету. Кассандра пролистывает до нужной страницы и кладет раскрытый альбом на стол. По обилию красного цвета я уже успеваю догадаться, что там за фото. На футболках и свитерах пестрит название моей альма-матер — во время учебы в университете мы почти не снимали красную форму.
Кассандра тыкает в фотографию: вот я, вот Марти. Лицо у меня тут же вспыхивает, в горле встает ком.
Дрожащим от злости и досады голосом Кассандра спрашивает:
— Раз вы с Марти не рассказали правду, значит, есть что скрывать? Я уже несколько недель назад о вас догадалась! — И продолжает, не дожидаясь ответа: — Думаешь, тебе это так просто сойдет с рук?
О том, что мы были близки, Кассандра не знает, однако фотография говорит сама за себя: мы с Марти стоим рядышком, а его рука непринужденно заброшена мне на плечо. Сразу видно — не первый день знакомы. Согласна, довольно некрасиво, что мы утаили прошлое и от нее, и от Джоша.
— Разве ты поверила бы, что нас с Марти ничего не связывает? — спрашиваю я.
— Могла хотя бы попытаться объяснить. Но вообще нет — не поверила бы.
Я смотрю Кассандре прямо в глаза. Та отводит взгляд и, посадив Арло в детский стульчик, отрезает ему кусочек кекса.
— Между нами ничего не было вот уже восемнадцать лет, — уверяю я.
Кассандра тут же поворачивается:
— Значит, когда-то все-таки было?
— Давным-давно, Кассандра. Ни Марти, ни я тогда еще тебя не знали.
— И все же вы встречались?
— По молодости. Юношеская любовь, только и всего.
От услышанного Кассандра приходит в ужас.
— Так ты… любила его?
Вот кто меня за язык тянул! Надо было как-то иначе сказать, без слова «любовь».
— Мне казалось, да. Когда тебе восемнадцать, чувства так и захлестывают, ослепляют… Сейчас-то я понимаю, что любовь — это совсем иначе. Вот у вас с Марти любовь, а у нас тогда было так, ерунда — наивное увлечение двух бестолковых детей.
— А с чего ради я вдруг должна тебе верить, — говорит Кассандра, — когда ты так долго врала?
— Я вовсе не врала, — поправляю я.
— Ты скрывала правду, держала меня в неведении.
Кассандра потрясающая женщина: элегантная, находчивая, умная, за словом в карман не полезет. С такой женой я и даром не сдалась бы Марти. Впрочем, для себя самого такое не всегда очевидно, вот Кассандре и кажется, что ее обманывают.
— Мы не хотели, чтобы вы беспокоились на пустом месте. И ты, и Джош.
Кассандра тут же приосанивается и спрашивает:
— Кстати, а Джош в курсе?
— Нет, — отвечаю я. — Никак не осмелилась ему рассказать. Хотя рассказывать-то нечего, ведь у нас с Марти нет никакого секрета… Клянусь, Кассандра. Собственной жизнью, да что там — жизнью моих детей клянусь: между нами ничего нет!
— Вы с ним спали?
— Кассандра, давай не будем…
— Спали или нет? — не унимается Кассандра.
Мы обе уже забыли и про кекс, и про кофе. Кекс стоит на столе — лишь один Арло увлеченно ест свой кусочек, — а кофе давно готов и ждет в кофейнике.
— Мне было восемнадцать, — говорю я.
Кассандру мой ответ не устраивает.
— То есть спали?
— Кассандра, прошу, не надо.
— Просто ответь на вопрос, Мередит! Спала ты с моим мужем или нет? — Кассандра переходит на крик, пугая маленького Арло, и, чтобы тот не расплакался, отрезает еще кекса. Взяв кекс в ручку, Арло жадно запихивает его в рот и теперь сидит весь перемазанный и в крошках.