— Спала… — шепотом признаюсь я, хотя женаты они тогда, на минуточку, еще не были. Но, пожалуй, не стоит раздражать Кассандру еще сильнее.
Дальше становится только хуже. Оказывается, Кассандра и так знала, что мы с Марти спали, потому что ни с того ни с сего вдруг достает сложенный пополам листок, который был спрятан между страницами альбома. Свою собственную записку многолетней давности я узнаю в ту же секунду, как Кассандра настойчиво протягивает ее мне в развернутом виде. Прочитать не хватает духу; впрочем, я и без того знаю, что там. Спустя несколько месяцев наших отношений с Марти я забеременела и твердо решила оставить ребенка, о чем и написала в записке. Мол, если хочешь быть отцом — пожалуйста, если же нет, заставлять ни в коем случае не стану.
Делать выбор Марти не пришлось, потому что ровно через два дня у меня случился выкидыш.
— И где же сейчас твой ребенок?
— Я потеряла его на двенадцатой неделе.
— Сочувствую, — безразлично бросает Кассандра.
Ее убивает мысль, что у Марти мог быть ребенок от другой женщины. Если б не выкидыш, мы, возможно, воспитывали бы его сейчас вместе, возможно, были бы женаты и той жизни, которой живет Кассандра сегодня, могло просто не существовать.
— Ты до сих пор спишь с моим мужем? — невозмутимо спрашивает она.
— Конечно нет! — опешиваю я.
— За дуру меня держишь? Я все знаю.
— Что знаешь? — искренне недоумеваю я.
— Чем вы там втайне занимаетесь. В десять вечера вдруг срывается в магазин — якобы мороженого захотелось… — Своим «якобы» Кассандра ясно дает понять, что ни на минуту не верит Марти. — И ведь представь себе, считает меня настолько недалекой, что порой возвращается с пустыми руками. Даже не удосуживается заскочить по пути домой за мороженым для достоверности. Просто уходит, трахает тебя, возвращается и ложится со мной в постель, забывая девять раз из десяти надеть обручальное кольцо…
Очень печально, что Марти обманом уходит из дома и изменяет Кассандре, хотя не сказать, что я удивлена. Не потому, что Кассандра в чем-то виновата, а потому, что в университете Марти пользовался у девушек успехом и любил за ними приударить. Наверное, он и не изменился вовсе.
Удивляет меня другое — Кассандра уверена, что я тоже смываюсь поздно вечером из дома, оставляю Джоша, детей и иду на встречу с Марти.
— Кассандра, если Марти и видится с кем-то, — говорю я, — то однозначно не со мной.
— Почему я должна тебе верить, Мередит? С какой стати мне верить хоть одному твоему слову?
— С того, что я ни разу в жизни тебе не врала.
— Чушь собачья! — срывается Кассандра, снова пугая Арло. Я никогда не видела ее рассерженной, не слышала, чтобы она так грубо выражалась при детях. Хотя вряд ли стоит винить Кассандру, особенно если она действительно думает, что Марти изменяет ей со мной. Тем не менее надо и меру знать. — Врала, Мередит! Врала с первого дня нашего знакомства!
— Скорее недоговаривала, нежели откровенно лгала. А это совсем не одно и то же.
— Да неужели?
В ответ я молчу. Кто знает — может, и одно и то же…
— И когда ты расскажешь Джошу? — не столько спрашивает, сколько требует Кассандра.
— Если ты так хочешь, то я поговорю с ним, — обещаю я. Раз уж Кассандра теперь все знает, можно больше не скрывать правду. Однако я сама решу, когда и как рассказывать Джошу — не от Кассандры он должен такое услышать. — Пожалуйста, ничего ему не говори, позволь мне самой.
— Я бы с тобой ни за что так не поступила, Мередит, — говорит Кассандра. — Я не такая.
Вот это плевок в душу! То есть она обидеть подругу не может, а я плохая, я могу?
Я поднимаюсь со стула и направляюсь к выходу. Кассандра идет следом. В дверях я оборачиваюсь, предпринимая еще одну отчаянную попытку извиниться.
— Прости, что не сказали, — говорю я. — Мы с Марти хотели как лучше.
— Мы с Марти! Мы с Марти! — злобно передразнивает меня Кассандра.
Лицо у нее побагровело, от самообладания не осталось и следа. Кассандра свято верит в то, что Марти изменяет ей именно со мной, что я и есть та самая женщина, к которой он ускользает из дома на полночные свидания. Но это неправда! Больше жизни мне дорога моя семья, дорог Джош, и я никогда бы так его не ранила — к слову, и Кассандру тоже. Я не такого сорта женщина.
Никакими словами Кассандру уже не убедить, поэтому лучше просто уйти.
Я шагаю за порог, и вдруг Кассандра выкрикивает вслед:
— Гори в аду, Мередит! Оба с ним горите!
Меня мгновенно осеняет: ее слова — точная копия угроз, которые мне приходили. Тут же вспоминаются все до единого сообщения: «Я знаю, что ты сделала. Надеюсь, ты сдохнешь. Тебе это с рук не сойдет, тварь. Гори в аду, Мередит».
Сообщения отправляла Кассандра!
Я резко оборачиваюсь.
— Так это была ты! — больше удивленно, чем укоризненно восклицаю я. Голос невольно начинает дрожать. — Это ты присылала те страшные сообщения! Это ты хотела запугать меня до смерти!
— Ну и как, получилось? — самодовольно спрашивает Кассандра, наслаждаясь триумфом.
— И следила за мной тоже ты? — в ужасе спрашиваю я, вспоминая, как один раз сообщение пришло ровно в то время, как я уезжала из больницы — словно тот, кто его отправил, прекрасно знал, что я в полном одиночестве сейчас еду домой.
— Если и следила, — говорит Кассандра, — разве это страшнее того, что сделала ты? И не просто сделала, а продолжаешь делать!
Что стоит за теми сообщениями? Просто ненависть и пустые угрозы или Кассандра действительно желает мне смерти? Стоит ли опасаться за собственную безопасность, за собственную жизнь?
— Я не сделала ровным счетом ничего плохого, — в сотый раз повторяю я в надежде оправдать наше с Марти молчание о прошлом. Мы оберегали и Кассандру, и Джоша и ни в коем случае не хотели никого ранить. Но едва я произношу эти слова, как дверь перед моим носом захлопывается и раздается щелчок засова.
Я не разрешаю Дилайле играть с Пайпер, и та упрашивает: «Ну, пожалуйста, мама, пожа-а-алуйста!» Допытывается, почему же именно нельзя.
Когда мне надоедает придумывать отговорки, я не выдерживаю:
— Потому что я так сказала!
Стыдно, конечно, срываться на Дилайлу, не в ней ведь дело, а во мне — это я не хочу встречаться с Кассандрой. Как бы там ни было, я теперь все равно не доверю ей своего ребенка.
На следующий день к ним приходит в гости Лили Моррис. Кассандра, видимо, специально отправляет девочек играть во дворе перед домом — назло Дилайле. Та сидит у окна, смотрит и горько плачет оттого, что ее не пригласили, хотя я в любом случае ее не отпустила бы. Пайпер и Лили хохочут, танцуют, держатся за руки. Не ожидала, что Кассандра опустится до того, чтобы из мести мне обидеть моего ребенка.
Вот уже несколько дней подряд Лео плачет каждый раз, как я оставляю его с Шарлоттой. Он не пускает меня, молит:
— Нет, мамочка, нет!
Как от сердца отрываю. Даже проскакивает мысль позвонить на работу — сказать, мол, простудилась — и остаться дома, но так я только окажу Лео медвежью услугу: когда ему все-таки придется пойти к Шарлотте, страданий будет еще больше.
Я пытаюсь договориться:
— Если всю неделю не будешь плакать, то на выходных займемся чем-нибудь интересным — вдвоем, только ты и я.
Обещаю Лео сводить его в музей или, если погода выдастся хорошая, в детскую зону при ботаническом саду — как сам пожелает.
Меня начинает понемногу грызть совесть. Все чаще подумываю бросить йогу, брать меньше клиенток, а то и вовсе не брать. Несмотря на то что работу доулой я люблю безумно, меня не перестают мучить дурные предчувствия с того самого дня, как у Тибоу родилась дочь. Я частенько думаю о Шелби, о Джейсоне. Связь с ними поддерживаю мало — нелегко это. Их малышке нанесли непоправимый вред бог знает каких масштабов, и теперь меня съедают сомнения, правильно ли я тогда действовала. Пожалуй, я сделала не все, что было в моих силах, для защиты Шелби. Следовало сделать гораздо больше, следовало просто-напросто встать между ней и доктором Файнголдом.
Звоню Джанетт, чтобы поделиться переживаниями.
Джанетт акушерка, и, кроме нее, я мало кого знаю из нашей сферы.
— Я растеряна, — рассуждаю я. — Может, пора в кои-то веки немного отойти от работы и посвятить себя семье?
Джанетт дает мне тот же совет, который я сама дала Шелби:
— Поступай так, как будет лучше для твоей семьи. Но поверь мне, Мередит, с доктором Файнголдом я на твоем месте держалась бы точно так же. Поэтому даже не вздумай сомневаться, хорошая ли ты доула, или корить себя, что слишком мало сделала для той женщины. Ты ведь тоже не всемогущая.
То и дело неосознанно поглядываю на дом Марти и Кассандры. Если Кассандре хватило коварства раздобыть «левый» номер, слать с него угрозы, преследовать, она наверняка может предпринять что-то и пострашнее. Так что же это было? Просто запугивание? Или мне стоит бояться за себя и свою семью?
Лео
Наши дни
На четвертый день после твоего возвращения домой я снова иду в школу. Путь выбираю тот, что длиннее, а то до сих пор не могу проходить мимо дома няни без приступа тошноты, хотя, насколько слышал, они с мужем оттуда съехали.
Папа просит не распространяться о тебе в школе. Если кто подлезет с вопросами, отвечать, мол, папа запретил рассказывать. Ну и, разумеется, за то, что не делюсь подробностями, на обеде у меня из рук выбивают поднос с едой.
Поднос падает, и мистер Кармайкл обвиняет меня, потому что Адам Белтнер к тому времени успевает смыться. Все вокруг смеются:
— Вот же лох!
Мистер Кармайкл заставляет все прибрать, и в итоге времени поесть не остается. Ухожу из столовой голодный.
Весь день меня только и делают, что пихают, забрасывают вопросами, в ответ на которые я молчу, кидаются чем попало, обзывают уродом, недоноском, показывают пальцем, ржут.
Козлы-репортеры успели нащелкать миллион твоих фотографий, и теперь они повсюду: в газетах, в «Снэпчате», в «Инстаграме». В школе все постят их у себя в историях, будто свою личную трагедию. Нет никого, кто бы эти фотки не видел. Они абсолютно одинаковые, просто сделаны с десятка разных ракурсов разными фотографами. Руки и лицо у тебя на этих снимках в красных пятнах, волдырях — врачи сказали, это ожоги от хлорки и, скорее всего, останутся шрамы. Одежда на тебе висит, а сама ты грязная, немытая целых одиннадцать лет — в общем, вид паршивый.