Ни я, ни Беа не хотим в одиночку идти к щитку — впрочем, как и оставаться ждать в одиночку, — поэтому решаем пойти вместе. Едва я включаю фонарик, Беа тут же просит выключить, чтобы свет не привлек внимание — пробираться нужно как можно тише и незаметнее. В итоге фонарики оставляем дома.
Беа приобнимает меня, а я медленно приоткрываю дверь. Мы нерешительно ступаем на крыльцо. Я стараюсь сохранять максимальную бдительность, но это не так-то просто, когда ветер задувает на лицо волосы и норовит силой распахнуть дверь. Вокруг темно, ничего не разобрать — даже в своем собственном дворе я напрочь теряюсь и едва не падаю; Беа успевает меня придержать. Вдруг вспыхивает молния, и не вдали, а совсем рядом, прямо над нами.
Едва мы с Беа выходим на газон, утопая ногами в грязи, как с неба обрушивается ливень. Холодно, мы насквозь промокли, но все равно идем, лихорадочно высматривая, не бродит ли кто во дворе.
Район у нас старый, двор весь усажен деревьями, которые я сейчас то и дело принимаю за человеческие силуэты. Прижавшись друг к другу, мы с Беа шагаем и постоянно подглядываем по сторонам — она влево, я вправо; иногда оборачиваемся. Шея от напряжения каменеет, шестое чувство нашептывает, что за нами следят, ступают по пятам. Просто паранойя или так и есть? Не знаю. Я останавливаюсь, чтобы лучше осмотреться, но Беа дергает меня за руку, торопит — нужно скорее врубить выключатель, и тогда можно будет наконец вернуться домой.
На полпути к щитку меня охватывает сожаление, что я все-таки не взяла фонарь — не для света, а для самообороны. Или зонт. Защищаться в случае чего будет нечем.
Мы с Беа едва ли не бежим, однако дается это с трудом: потоки ветра сопротивляются, не пускают нас, приходится сквозь них пробиваться. То и дело на дороге встречаются упавшие ветки, мы спотыкаемся, грязь засасывает ноги, затекает в обувь — становится холодно, мокро, противно.
Наконец заворачиваем за угол дома. Беа тянет меня за собой, и, спасаясь от ветра, мы идем вдоль стены под косым дождем, который бьет прямо в лицо и мешает видеть.
И вдруг сзади слышатся шаги.
Тут кто-то есть!
Я резко оборачиваюсь и, различив совсем рядом, буквально в трех футах, белки чьих-то глаз, вскрикиваю от ужаса. Внезапно во мне просыпается какой-то инстинкт, сам собой сжимается кулак, и я с размаху даю незнакомцу прямо в живот, да с такой силой, что тот мгновенно сгибается от боли.
Незнакомец взвывает, и по голосу я тут же понимаю — это Джош!
— О господи, Джош! — бросаюсь я к нему.
Боль у него невероятная. Еще бы — я, можно сказать, дух из человека выбила. Согнувшись под проливным дождем, Джош все
Джош все стоит и не может продышаться. Я подскакиваю к нему и, придерживая, помогаю разогнуться.
— Джош, я не хотела! Прости, пожалуйста, я думала, это…
Я осекаюсь от внезапного осознания — а зачем Джош прятался в дождь за углом нашего дома, совсем рядом со щитком? Странно… Сразу вспоминается, как его допрашивали полицейские и требовали алиби; как они обнаружили в его гараже кровь.
Но Джош в Мередит души не чает! Он ни за что не причинил бы ей вреда!
Или?..
Я делаю шаг назад. Сердце колотится, голова идет кругом, ноги подкашиваются.
— Ты что, вырубил нам электричество? — спрашиваю я, но мои слова уносит ветер.
— Что? — тоже едва слышно переспрашивает Джош.
— Ты вырубил нам электричество? — повторяю я как можно громче.
— Не понимаю, о чем ты, — наконец полностью выпрямившись, говорит Джош.
— У нас света нет, кто-то электричество отключил. Это ты сделал?
— Кейт, — говорит Джош, не до конца отойдя от боли и все еще с трудом дыша, — зачем мне это? Взгляни — вся улица без света сидит.
— Нет, не вся, — я показываю на светящиеся окна домов напротив.
Тут Джош тянется положить мне руку на плечо, и я резко отстраняюсь.
— Кейт, электричества нет только на нашей линии, — успокаивающе объясняет он. — Напротив свет есть, а по эту сторону во всех до единого домах темно — видимо, подключены к разным сетям. Вот, посмотри, мы тоже без света. — Джош указывает на свой дом в двадцати футах от нашего собственного. — На провода упало дерево. Я зашел с телефона на сайт службы — они уже чинят. К утру должны сделать.
Дом Джоша, а также все дома дальше и правда стоят в полной темноте. Ну конечно! Из окон гостиной видны только дома напротив.
Выходит, Джош не отключал электричество. Его вообще никто не отключал — всему виной буря, а я сдуру решила, будто Джош задумал что-то с нами сделать… А ведь он не виноват, что мы испуганы, что нас, возможно, кто-то преследовал по пути домой, что я, глупая, раскрыла настоящее имя и адрес, да и в принципе пошла к доктору Файнголду на прием. Я сама же своими действиями напрашивалась на неприятности.
Меня накрывает волна облегчения, и из глаз вырываются слезы — все накопленные за это время переживания в конце концов выплескиваются наружу. Беа сочувственно поглаживает меня по спине, но по-настоящему утешить меня удается как раз Джошу. Заключив меня, промокшую и дрожащую, в объятья, он говорит:
— Происходящее меня убивает. Я жизни не представляю без Мередит и Дилайлы. Всем нам сейчас приходится непросто.
Беа передает Джошу поводок Уайата, ведь именно за этим, как оказалось, тот и шел — забрать пса. Затем мы вместе идем к дому Джоша, в котором уже спит Лео, и прячемся от дождя под крышу веранды, хотя все равно насквозь промокли и продрогли. Дрожа от холода, я обхватываю себя руками, чтобы хоть немного согреться.
— Примерно час назад звонила детектив Роулингс, — рассказывает Джош. — Кровь в гараже принадлежит не Мередит и не Дилайле.
Я бросаю на него удивленный взгляд.
— А кому тогда?
— Полиция не знает. Они проверили по базе, и совпадений не нашлось.
— А вдруг это старые следы? — предполагает Беа. — Ты сказал, кровь была почти незаметна — может, она там много лет, еще со времен предыдущего владельца…
Джош отрицательно качает головой.
— Криминалисты установили, что пятна совсем свежие, — объясняет он.
На этом мы замолкаем — слов нет.
Понять бы наконец, что именно случилось в гараже…
Мередит
Одиннадцать лет назад Май
Не могу больше ничего скрывать от Джоша. Пора открыть ему правду, а то нервы понемногу начинают сдавать. События последних нескольких месяцев создали между нами стену, и мне хочется, чтобы все стало по-прежнему. Для этого нужно скорее рассказать о нас с Марти, потому что на обещанное Кассандрой молчание рассчитывать лучше не стоит. Если она опередит меня, то как именно преподнесет все Джошу? Она ведь считает, что мы с Марти до сих пор спим вместе.
Вечером в четверг я прошу девочку с нашей улицы посидеть с детьми. К тому времени как она приходит, те уже спят, так что и делать-то ничего не придется — всего лишь в буквальном смысле посидеть.
А все для того, чтобы позвать Джоша на ужин.
— Что за повод? — с хитрой улыбкой спрашивает он.
Мы давно не проводили время вдвоем. Когда вокруг постоянно крутятся дети, о своем, о взрослом, толком не поговоришь.
По-хорошему, нам бы на целые выходные куда-нибудь махнуть вдвоем. Как бы я хотела, чтобы родители Джоша приехали из Мичигана и пару дней посидели с детьми! Можно было бы забронировать номер в отеле «Фор сизонс» в центре и делать все, что душе угодно: ходить на представления, просыпаться позже семи утра… Можно было бы наконец вернуться к тем разговорам, на которые нам вечно не хватает времени или которые прерывают порой дети. Джошу обычно только и удается, что бросить пару-тройку предложений о работе, клиентах да о коллегах, причем его рассказ то и дело прерывается просьбами и жалобами: «Хочу еще молока!», «Он опять меня трогает!», «Ненавижу брокколи!».
— Просто так, без повода, — отвечаю я Джошу и подхожу к нему ближе. — Разве жена не может позвать на свидание собственного мужа?
Я веду мужа в дорогущий бар-ресторан. Готовят тут вкусно — особенно пользуются успехом их знаменитые бургеры, — хотя в основном, конечно, всех манит открывающийся вид на реку. Всего в баре два этажа, на втором из них — терраса, где мы как раз и сидим. Когда погода стоит прохладная — как, например, сегодня, — посетители могут в тепле наслаждаться видом благодаря раздвижной стеклянной крыше. Джош от такого гениального решения в восторге.
Сегодня в баре очень оживленно, потому что по четвергам здесь живая музыка и танцы. Держа меня за талию, Джош прокладывает путь сквозь толпу к нашему столику, отодвигает мне стул, ждет, пока я сяду, — волшебные романтические жесты, которые уходят на второй план, когда у вас дети.
Мы заказываем выпить. Внутри я вся трепещу от волнения, но внешне стараюсь сохранять спокойствие и договариваюсь сама с собой — вот когда принесут напитки, тогда все и расскажу. Начну с доктора Файнголда и иска против него, затем плавно перейду к Марти и объясню, что молчали мы только по одной причине — все это вчерашний день и никакого значения не имеет. Теперь я уже не повторю свою ошибку со словом «любовь», как в разговоре с Кассандрой. У Джоша в шкафу, наверное, тоже немало скелетов; если верить тому, что он сам говорил, до меня у него было с полдюжины женщин. У меня же мужчин до него было двое, включая Марти, — не так уж и много. А то, что Джош с одним из них знаком, всего лишь совпадение.
Наконец приносят напитки — водку и пиво. Первый же глоток не на шутку меня встряхивает. Джош, глотнув, тянется к моей руке. Наши пальцы переплетаются, между нами вспыхивает искра.
— Как же приятно, — довольно улыбается Джош.
От его прикосновения сердце у меня замирает. Со знакомым огоньком в глазах Джош поглаживает под столом мою ногу своей — знаю, что у него сейчас в мыслях. Я и сама хочу того же.
— Сто лет с тобой не ужинали вот так, вдвоем…
Мы не планировали останавливаться на двух детях; наоборот, всегда мечтали о большой, как у самого Джоша, семье — чтобы было четверо, пятеро, а то и шестеро детей. Точка еще не поставлена, и, может быть, сегодня как раз тот самый день… Еще один ребенок только сильнее сблизил бы нас, сплотил бы нашу семью. По телу у меня разливается тепло, щеки приятно горят — возможно, от алкоголя, а возможно, от всепоглощающего взгляда Джоша.