у спрашивает в лоб:
— Почему ты считала, что этот человек — твой отец?
— А разве нет?.. — с дрожью в голосе произносишь ты.
— Нет. Он тебе не отец.
В ответ ты принимаешься часто моргать, словно в глаз попала ресничка, и, прижав к себе ноги, начинаешь молча качаться на стуле. Больно смотреть. Слезы переполняют твои глаза и катятся вниз по щекам, и я убеждаюсь, что ты не врешь. Ты всем сердцем веришь, что перед тобой твой папа.
— Но ты мой папа… Мой папочка…
Тут даже я не выдерживаю.
Мередит
Одиннадцать лет назад Май
Посреди ночи меня зовет Дилайла. Спросонья слышу ее сдавленный крик, а потом она начинает хныкать и давиться слезами. Я тут же соскакиваю, бегу в детскую и вижу, что Дилайла сидит в кроватке с широко распахнутыми глазами. При первом же прикосновении мне становится ясно: у Дилайлы жар. Она вся мокрая, несмотря на то что страшно дрожит.
— Бедная моя крошка, — говорю я и глажу Дилайлу по влажным волосам. От пота пижама у нее липнет к телу.
Взгляд Дилайлы сосредоточен на чем-то в углу комнаты, но там ничего и нет, кроме детского торшера с тремя акриловыми плафонами в форме воздушных шаров. Дилайла вытаскивает ручку из-под влажного покрывала и показывает в угол.
— Что такое, милая? — спрашиваю я, садясь на край кровати. — Что там?
— Там кто-то есть, — охрипшим голосом отвечает Дилайла. Я снова бросаю взгляд в угол комнаты и чувствую, что сердце забилось чаще, хотя там, разумеется, никого нет — это все жар, и один из плафонов-шариков Дилайла приняла за голову, а длинную подставку — за тело.
— Там никого, — заверяю я. — Это всего лишь торшер. Хочешь, включу свет и покажу? — Дилайла как-то странно смотрит на меня, и поэтому, не дожидаясь ответа, я встаю с кровати. В этот момент Дилайла заходится лающим кашлем, какой бывает при крупе[23], — он у нее уже когда-то был.
Я включаю торшер, и фиолетовую комнату заливает желтый свет. Я осматриваюсь по сторонам, заглядываю под кровать, в шкаф.
— Видишь? Никого, только мы с тобой.
— Он уже ушел, мамочка, — с уверенностью отвечает Дилайла.
Я прекрасно понимаю, что такого быть не может, но, подыгрывая Дилайле, все-таки спрашиваю:
— И кто же там был?
Дочка смотрит на меня пустым стеклянным взглядом и молчит. Ее рыжие волосы, потемневшие у корней от пота, висят как сосульки. Никого здесь не было и быть не могло, поэтому я не продолжаю тему и выключаю торшер.
Из ванной комнаты детей приношу градусник, а с первого этажа — «Тайленол». Сначала измеряю температуру — почти тридцать девять, — а потом, проверив по инструкции дозировку, даю Дилайле жаропонижающее. Прошу ее встать с кровати и быстро заменяю мокрые простыни, после чего она снова в нее забирается, а я ложусь рядом.
Только когда Дилайла засыпает, я возвращаюсь к себе и тихонько ложусь возле Джоша, который спит как ни в чем не бывало. У него удивительная способность проспать что угодно. Будить его нет смысла, потому что болеет Дилайла постоянно — настоящий магнит для микробов. Стоит у них в классе кому-то заболеть, Дилайла непременно заболевает тоже. Так что температура для нас не новость, расскажу все утром.
Окно в спальне, оказывается, открыто. Джошу вечно жарко. Даже зимой он любит открывать на ночь окно, иначе страдает от духоты. В комнату проникает прохладный весенний ветерок, колыхая тонкие занавески. Мягко шумит дождь, и, если б не мучительные мысли о Шелби, на душе от него стало бы легко. Но я лежу и думаю о том, что у малышки Грейс Тибоу никогда не будет матери, которая утешит ее посреди ночи. Это я во всем виновата. Как ужасно знать, что сама я лежу сейчас в теплой и мягкой постели, в нежных объятиях мужа, а Шелби лежит совсем одна в лесной глуши, облепленная личинками и мухами…
Сил моих больше нет. Невозможно жить дальше с таким грузом. Нужно пойти в полицию, рассказать обо всем, что мы натворили, и понести наказание. Я его заслуживаю.
Дело не только в том, что меня терзает чувство вины, но и в Джейсоне. Он имеет право знать, что произошло с Шелби. Все это время я смотрела по новостям, как продвигается расследование, и складывается все далеко не в пользу Джейсона. Все зацепки ведут к нему. Ходят слухи, что у Джейсона была связь на стороне, — ему они совсем не на руку. Если Джейсона осудят за убийство, что будет с ребенком? Кто будет ее растить? Кто позаботится о ее особых потребностях? Вдруг ее вообще поместят в спецучреждение для таких детей?
В какой-то момент я, видимо, все-таки задремала, потому что открываю глаза, а Джоша нет. На тумбочке рядом со мной остывший кофе, в комнате витает аромат одеколона.
Я встаю и спускаюсь, но Джоша не застаю — он уже ушел на работу. Дети наверху еще спят, хотя Лео начинает понемногу ворочаться. Дилайлу в школу сегодня точно не поведу, а вот насчет Лео пока не знаю. С одной стороны, зачем вести его к Шарлотте, если мы с Дилайлой остаемся дома? С другой — ему в последнее время приходилось у Шарлотты несладко. Если сегодня Лео останется дома, то завтра слез будет вдвое больше. К тому же Шарлотта пообещала, что Броди больше не придет, а значит, Лео должно стать спокойнее. Да и незачем ему цеплять бактерии Дилайлы.
Я иду в комнату к Лео. Он уже проснулся и сидит на полу, играет. Сев рядом, я беру его к себе на колени.
— Привет, малыш, — говорю, целуя Лео в макушку. Волосы у него взъерошены, а сам он все еще пахнет сном.
Мы немного играем в пожарную станцию: он — пожарный, а я — его верный помощник далматинец. В другой стороне комнаты разгорелся огонь, и пожарный со своим четвероногим напарником запрыгивают в автомобиль и спешат тушить пожар.
— Вчера звонила тетя Шарлотта, — говорю я спустя какое-то время, — сказала, что у тебя были неприятности с одним мальчиком у нее дома. — Тут делаю паузу, чтобы посмотреть, как Лео отреагирует на мои слова. — С мальчиком по имени Броди. — При упоминании этого имени Лео весь мгновенно напрягается, краснеет, а в глазах у него появляются слезы. Я сразу же обнимаю его. — Ах, Лео, если б я только знала, что этот мальчик тебя обижает! Непременно защитила бы тебя. — Я вовсе не хочу обвинить Лео в том, что он промолчал, просто хочу, чтобы он не боялся делиться со мной всем на свете. — Тетя Шарлотта сказала, что больше не пустит Броди к себе домой, там теперь будешь только ты и остальные ребята. Ну как, хорошо?
Лео отвечает застенчивой улыбкой.
Тут просыпается Дилайла. Жар вернулся. Она хрипит и держится за горло, которое, видимо, болит. Измеряю температуру — снова тридцать девять. Даю еще лекарства. Потом мы спускаемся на первый этаж, где я укладываю Дилайлу на диван и приношу попить. Есть она совсем не хочет и просто смотрит мультики, а я тем временем собираю Лео.
Когда мы подъезжаем к няне, Дилайла ждет в машине, а я объясняю Шарлотте, что дочка заболела и в школу не пойдет.
— Так что сегодня только Лео, — говорю я.
Сын подходит к дверям и впервые за все время не плачет.
По возвращении Дилайла сразу ложится. Даже короткая поездка до няни ее вымотала — жар забрал все силы. Я сижу немного, положив голову Дилайлы себе на колени, а потом встаю взять телефон, чтобы написать Джошу. Кругами хожу по дому, но что-то никак его не найду. Наверное, в машине оставила, вместе с сумкой. Я оборачиваюсь на Дилайлу — та мирно уснула — и отправляюсь за телефоном в гараж.
Расположен тот футах в пятидесяти от дома. День сегодня сырой, и вот я, шагнув за порог, попадаю в эту мокроту. Не хочется оставлять Дилайлу одну, но ведь я быстро, только туда и обратно — максимум полминутки. Бегу под дождем, шлепая по лужам; придется потом переодеваться в сухое. Более низинные участки двора уже начинает затапливать.
Я вхожу в гараж — не через подъемную дверь, а через боковую — и спешу к машине. Распахиваю дверь, вижу сумочку, в спешке хватаю ее за дно, и все содержимое вываливается на коврик.
— Черт! — восклицаю я и принимаюсь собирать рассыпавшиеся вещи. Помада закатилась под сиденье, так что приходится наклониться еще ниже.
— Доброе утро, Мередит! — раздается голос позади.
Я подскакиваю и, развернувшись, вижу ее.
— Беа! — говорю я, схватившись за сердце. — Ты меня напугала!
— Паршиво выглядишь, — говорит Беа, войдя в гараж.
Душ я утром не приняла, волосы закрутила в небрежный пучок, а перед тем, как отвезти Лео к Шарлотте, надела обычные спортивные штаны. Если б ехать никуда не надо было, вообще до сих пор оставалась бы в пижаме. Завтракать — тоже не завтракала, только глотнула кофе, который сделал Джош. Так что рядом с Беа чувствую себя жалкой. Сердце от испуга колотится — так громко, что голова кружится. Беа наверняка слышно этот отчаянный стук.
— Ты как? — спрашивает она.
— Стоит мне закрыть глаза, и вижу ее, — признаюсь я. — Не могу так больше жить…
— Держи себя в руках, — предостерегает Беа. — Уже вот-вот, и опасность нас обойдет.
— Я устала, — бессильно произношу я. — Тяжело скрывать…
— Общество уже сделало вывод, что виноват муж. Скоро его арестуют, и наша жизнь вернется в привычное русло. Наконец все станет как прежде.
— Как прежде?.. — ошеломленно бормочу я. Каким образом? Лично я прежней уже никогда не буду. — Его не смогут арестовать, пока не нашли труп.
— Тебе-то откуда знать, Мередит? — с упреком говорит Беа.
— Если тело не нашли, откуда им вообще знать, что Шелби нет в живых?
Тут Беа принимается доказывать, что я не права.
— Сколько раз бывало, что людей сажали за убийство даже без трупа… Для того чтобы убедить суд в ее смерти, достаточно и косвенных доказательств.
— Косвенных доказательств? — удивляюсь я. — Это каких, например?
Детали расследования держатся под большим секретом, так что знаем мы совсем немного. Тело Шелби искали собаки, но так и не нашли, иначе об этом стало бы известно.
— Ее окровавленной одежды, — отвечает Беа.
— Что ты сделала с ее одеждой?..