Когда певичка закончила свой номер, он и ее пригласил за наш столик.
Таким образом я познакомился с той, которая в дальнейшем стала моей женой.
С тех пор прошло более десяти лет, однако ни одна деталь всего происшедшего не забылась. Возможно, те женщины, с которыми бываешь счастлив, легче забываются, чем те, из-за которых страдаешь.
Мари-Клод была двадцатитрехлетней, очень хорошенькой блондинкой с кукольным личиком.
Когда пара, пригласившая нас к своему столику, пошла танцевать, я счел себя обязанным предложить ей то же самое, но на всякий случай пробормотал:
– Предупреждаю вас, танцую я скверно.
Ее тело покорно подчинялось моим движениям, а когда оркестр умолк и мы направились к столику, она заметила:
– По-моему, вы себя недооцениваете. Вы танцуете очень прилично.
Признаюсь, я невольно покраснел от удовольствия. Они с актером долго болтали о своем ремесле, общих знакомых и планах на будущее. Таким образом, я узнал, что она приняла приглашение в Миджет, намереваясь пару недель дешево отдохнуть и заняться зимним спортом.
– Я пою здесь только вечером, а целый день хожу на лыжах. На этом контракте хорошо не заработаешь, но ведь такое в тысячу раз лучше, чем шлепать сейчас по грязи в городе.
У нее была забавная манера высказывать свои мысли, речь пестрела остроумными репликами и веселыми историями об артистах, с которыми она сталкивалась, тогда как мне их имена были знакомы лишь по афишам. С ее помощью я проникал во внешне блестящий, по-своему жестокий мир, который меня околдовывал.
Я вернулся в свою гостиницу в четыре часа утра, пообещав Мари-Клод встретиться завтра снова.
И с этого раза до самого моего отъезда мы виделись ежедневно, много гуляли, вместе ужинали. Я рассказывал ей о себе, о своей работе, о больных. Она меня слушала с улыбкой, и по глазам было видно, что все это очень ее интересует. А когда я извинился, что не могу ничего поведать о знаменитых людях, она пожала плечами.
– Среди артистов больше, чем где-либо, блестящих личностей, но только если Смотреть издали.
Она призналась, что в жизни у нее было несколько знакомств, которые принесли ей одно только разочарование.
– Но в конце концов мне повезло: теперь я встретила мужчину, с которым приятно и интересно разговаривать…
Сразу после возвращения домой я был захвачен, своими профессиональными обязанностями и буквально задохнулся среди множества больных. Ассистентка сообщила мне, что два раза звонила Мари-Клод, а я был настолько занят, что позвонить ей не сумел.
Только третий ее звонок достиг цели.
– Действительно, вы необычайно занятой врач. От пациентов у вас отбоя нет!
– Да, порой я предпочел бы поменьше.
– Скажите, несмотря на кипучую деятельность, не могли бы вы меня пригласить сегодня пообедать?
Так я и поступил.
После ресторана мы зашли в бар выпить по коктейлю и расстались потом только в два часа утра, нежно поцеловавшись, – это был наш первый поцелуй.
– Когда я вас снова увижу?
– Будьте уверены, очень скоро.
Но назавтра меня срочно вызвали к тяжелобольному, который жил в Генуе и сам приехать не мог.
После долгих уговоров его родственников я принял это сложное предложение и, подчиняясь мимолетному порыву, позвонил Мари-Клод.
– Завтра я еду в Италию. Если у вас на примете нет ничего лучшего – заберу вас с собой. Там можно найти «портофино», вы ведь говорили, что хотели его попробовать…
Мы прекрасно понимали, что означало это предложение. Я не собирался заказывать в гостинице два номерами она это знала.
– Замечательно! Соглашаюсь с радостью, – ответила Мари-Клод без колебаний.
Путешествие оказалось таким, как я и ожидал. А через три месяца я женился на Мари-Клод.
Но как только она стала моей женой, ее отношение ко мне резко переменилось. Исчезли нежность, внимательность, заботливость. Холодность, отчужденность и неприкрытое равнодушие стали постоянными. Правда, бывали иногда порывы, которые и околдовали меня теми итальянскими ночами. Постепенно они сменились тепловатыми объятиями, а под конец – унылым безразличием. Когда я жаждал интимности и уединения, она этого избегала: под малейшим предлогом удирала из дому или приглашала своих друзей в нашу квартиру, снятую в центре города.
К любым усилиям заинтересовать ее моей работой она выказывала полнейшее равнодушие, а ко всему, что тревожило и увлекало меня как врача, просто питала отвращение.
И вскоре я перестал рассказывать ей о том, что продолжало быть основой моего существования. Ее раздражало, что я трачу много времени на приемы больных и поездки по вызовам. Она становилась все более ворчливой, нетерпимой и недовольной.
Напрасно пытался я ей объяснить, что именно благодаря моей обширной клиентуре мы можем жить безбедно, удовлетворять ее прихоти и оплачивать бесконечные расходы. Она только пожимала плечами.
– К чему зарабатывать много денег, если не имеешь возможности ими пользоваться? – говорила она.
По прошествии трех лет супружества я пришел к печальному выводу, что ошибся в выборе подруги жизни. Мари-Клод оказалась женщиной легкомысленной и поверхностной, у нее не было тех качеств и широты кругозора, которые я ей приписывал и в чем она меня очень ловко убеждала.
Она видела во мне возможность «солидно» устроиться, я же искал в ней счастья. Построенный на таком недоразумении, наш союз не мог оказаться прочным. Произошло то, что обычно бывает в подобных случаях: у меня появилось несколько незначащих связей, а я не имел оснований предполагать, что Мари-Клод верна мне. Меня заботила только необходимость соблюдать внешние приличия.
Через два года после свадьбы мы переехали в Нейи под Парижем, где я приобрел прекрасную практику.
Двадцать Седьмого августа мне позвонили из Брюсселя. Вызывал пациент, которого я уже дважды консультировал, но поставить диагноз не сумел из-за очень противоречивых симптомов.
Эмиль Ван Воорен испытывал сильнейшие боли и просил меня прибыть к нему, уверяя, что сам ехать, в Париж не в состоянии. Он брал на себя полное возмещение убытков за пропущенные приемные часы и умолял не мешкать.
Я прикинул, что без особого ущерба смогу это сделать двадцать девятого августа, в воскресенье, когда у меня не было большого приема.
Ван Воорен просил очень настойчиво, говорил, что его состояние резко ухудшилось и необходима срочная консультация.
Я согласился, поскольку только что вернулся из отпуска и еще не накопил много больных.
Учтя восемьсот километров, которые мне предстояло проехать, и километры, которые мы отмахали недавно, я отвел свою машину в гараж у бульвара Шампетер, где она обычно стояла, там механик Марсель всегда тщательно и даже любовно ее ремонтировал.
Моя машина марки «Астон-мартин» восхищала меня быстрым и мягким ходом. Поездки на ней доставляли истинное удовольствие.
В воскресенье в восемь утра я выехал из Парижа и вскоре достиг пограничного поста в Валансьене. Было четверть двенадцатого.
Так как таможенные формальности между Францией и Бельгией были обычно, очень простыми, я ожидал только поверхностного осмотра и поразился, когда машину окружили несколько чиновников и любезно попросили разрешения проверить багаж.
Поскольку я рассчитывал вернуться в тот же вечер, то взял с собой лишь чемоданчик с обычным набором инструментов и медикаментов. Указав на него, я ответил с улыбкой:
– Будьте добры, но боюсь, вы будете разочарованы.
Не отвечая на шутку, таможенники принялись за работу.
Однако вместо того, чтобы заняться чемоданчиком, они подняли коврик и подушки сиденья, а потом самым безжалостным образом начали отдирать обивку салона.
Я пришел в ужас.
– Надеюсь, вы потом приведете машину в порядок? – сухо спросил я, возмущенный подобным обыском, тем более что он меня очень задерживал.
Когда обивку сняли, старший таможенник повернулся и бросил на меня очень красноречивый взгляд. Подчиняясь молчаливому приказу, я наклонился и с изумлением увидел, как из образовавшейся полости он извлек четыре полиэтиленовых мешочка.
От неожиданности я просто онемел.
Инспектор вскрыл один мешочек, высыпал на ладонь немного белого порошка, понюхал его, потом взглянул на меня, покачал головой и сурово произнес:
– Боюсь, доктор Спенсер, что разочарованы будете вы!..
Глава 2
На горизонте показалась белая полоска: скоро наступит рассвет. Надзиратель, тушивший свет вчера вечером, сказал, что меня разбудят в шесть часов, чтобы дать время одеться перед освобождением в половине седьмого.
Против воли я улыбнулся. Может ли человек уснуть в последнюю ночь в тюрьме, где просидел пять лет?
Вероятно, сейчас начало шестого.
Я нащупал в кармане еще несколько сигарет, закурил, и мои мысли снова вернулись к прошлому…
Меня сразу же арестовали и отправили в Париж в полицейской машине, мой автомобиль был опечатан.
Это путешествие в наручниках между двумя агентами было похоже на кошмарный сон.
Но даже после самого страшного сна человек пробуждается, а действительность оставляет в нем неизгладимый след.
Я лежал на холодном цементном полу полицейского участка и отлично понимал, что происшедшие события не были ни бредом, ни ночным кошмаром.
На второй день мне было предъявлено обвинение в перевозке через границу наркотиков, а на мои слова о невиновности и незнании о контрабанде в тайнике все только пожимали плечами и ухмылялись: факты говорили против меня.
Судья прямо заявил:
– Вы пойманы с поличным. Следователь, которому передадут дело, решит, можно ли вас освободить, передай на поруки, до окончания следствия. Вам требуется адвокат, или имеете своего?
Я назвал месье Лемера.
Вечером меня перевели в Сайте, где поместили в отдельную камеру. Это имело свои преимущества: в ней не было общества уголовников.