Лемер получил разрешение посетить меня лишь через три дня. Я был так угнетен, что, увидев меня, он вздрогнул:
– Бог мой, Тэд, что случилось?
– Откровенно говоря, я сам ничего не знаю.
Когда-то мы вместе учились в университете, но на разных факультетах, были ровесниками, имели сходные вкусы и склонности, да и во Францию я перебрался главным образом по его рекомендации. Нас связывали воспоминания прошлого. Я чувствовал, что он не одобрял мою женитьбу, хотя и не отказался быть моим свидетелем на свадьбе. Но наши встречи становились все более редкими и ограничивались традиционными обедами, где мы изо всех сил старались восстановить былую дружбу. Все же Жорж Лемер был человеком, на которого я мог вполне положиться, и к тому же прекрасным адвокатом.
Я рассказал ему об обстоятельствах моего ареста.
– Я в курсе дела, – сообщил он, – кроме того, познакомился с твоим досье. Мне его показал судья Перрен, которому поручили расследование. Здесь, конечно, не место и не время для нравоучений, но все же позволь сказать, что ты влип в грязную историю.
Я ожидал подобных слов, поэтому горячо заговорил:
– Поверь мне, я не только не прятал наркотики в своей машине, но даже не представляю, кто это мог сделать!
Он пожал плечами и нетерпеливо покачал головой.
– Тэд, давай сразу внесем ясность в наши взаимоотношения. Я не намерен тебя судить, а наоборот, собираюсь защищать. Помимо личной привязанности к тебе есть еще и профессиональная обязанность. Я гарантирую полное сохранение тайны, это мой долг, поэтому чем откровенней ты будешь со мной, тем легче получится вызволить тебя из беды.
Я взял у него сигарету, закурил, глубоко затянулся и стал медленно выпускать дым колечками, глядя ему прямо в глаза.
– Большинство из тех, кто попадает сюда, утверждают будто невиновны, и, конечно, ты знаешь цену подобным заверениям и клятвам. Кроме того, меня поймали с поличным, как заявил полицейский судья, и я отлично понимаю, что все это говорит не в мою пользу. Тем не менее, веришь ты мне или нет, повторяю, я тут ни при чем и решительно ничего не возьму в толк. Если ты при таких обстоятельствах не согласишься меня защищать, скажи об этом откровенно, я не обижусь. Мне назначат кого-нибудь другого.
Похоже, мои слова немного поколебали его, но он все же был в нерешительности. Я наклонился к нему и продолжил еще более страстно:
– В конце-то концов, кем ты меня считаешь? Я не претендую на ореол святого, я не безгрешен, но я и не контрабандист наркотиков. У меня большой кабинет, многочисленная клиентура, дающая солидный доход, я уже имею известность и имя, почти блестящее положение, молодую, Хорошенькую жену… Кроме того, не содержу дорогих любовниц и не засыпаю их драгоценностями. Я не игрок, не наркоман и не алкоголик. У меня солидный счет в банке, но я могу документально отчитаться за каждый взнос, потому что веду точный учет больных и полученных гонораров. Зачем мне было впутываться в подобную авантюру, которая даже характеру моему не соответствует?
На этот раз, кажется, я убедил его, и он глубоко вздохнул.
– Извини меня, Тэд, но согласись, что для сомнений фактов более чем достаточно!
– Я могу сознаться в чем угодно, тем более тебе… Но предположить, что я в своей машине прятал наркотики…
– Видишь ли, мое доверие еще ничего не значит. Нужно убедить в этом судью.
– А кто он такой? Что за человек?
– Это лучший из судей, и не потому, что другие плохи. Судьи такие же люди, как и все мы, они обладают обычными человеческими слабостями. Совсем безгрешных нет! Перрен очень честен и объективен, для него обвиняемый не обязательно преступник, он имеет мужество высказывать свое «особое» мнение, даже если оно идет вразрез с принятым. Я его еще не видел. Бумаги получил от судебного исполнителя. Мне бы хотелось добиться, чтобы тебя взяли на поруки до суда.
Я вернулся в камеру полный надежд и впервые проспал всю ночь.
Через два дня Лемер пришел снова. Как только я ступил в бокс, предназначенный для переговоров с защитниками, и посмотрел на озабоченное лицо друга, сразу понял, что дела плохи.
– Ты встретился с судьей?
– Да.
Он бросил на меня быстрый взгляд, вероятно, желая проверить мое состояние.
– К несчастью, обстоятельства складываются очень плохо.
– Не хочешь ли ты сказать, что у меня дома нашли наркотики? Я этому все равно не поверю!
– Нет, не нашли, хотя обыск продолжался целый день.
Я вытаращил глаза от изумления.
– Обыск? Не может быть!
– Да, твою квартиру тщательно обыскали с соблюдением необходимых формальностей.
– Вот и хорошо. Почему же ты тогда считаешь, что дела обстоят скверно?
Он снова внимательно посмотрел на меня и ответил вопросом на вопрос:
– Скажи, ты знаком с лабораторией некого Блондинга?
– Не только с лабораторией, но и с ее владельцем, Эдуардом Блондингом. Ты его тоже должен знать, – он был с нами в Джансоне.
Он нахмурил брови, стараясь вспомнить.
– Блондинг… Блондинг? Да, кажется, что-то припоминаю.
– А какое он имеет отношение ко всей этой истории?
– Его лабораторию ограбили вечером в субботу накануне твоей поездки в Бельгию. Похитили более шестисот килограмм препаратов морфия, то есть весь запас, приготовленный для аптек города. Мешочки, обнаруженные в твоей машине, упакованы точно так же, как украденный наркотик.
С Блондингом мы познакомились в университете. Честно говоря, мы не очень симпатизировали друг другу. Он был коротконогим, плотным, толстощеким малым, которого больше всего интересовали высокие оценки на экзаменах.
В те золотые годы, когда молодые люди – аспиранты или даже бакалавры – больше интересуются девушками и танцами, чем математикой, Блондинг говорил только об извлечении корня или об уравнениях с двумя неизвестными. Когда мы хвастались друг перед дружкой своими любовными победами, действительными или вымышленными, он смотрел на нас отсутствующим взглядом, с насмешливой улыбкой на губах, повергая всех в уныние своей осуждающей физиономией.
Я совсем забыл о нем, но однажды пришел домой к профессору Ланкасту и увидел его среди приглашенных. Блондинг первым подошел ко мне и протянул руку, улыбаясь во весь рот.
– Привет, старина! Ты меня помнишь?
Тон у него был покровительственный, и это меня удивило. Но тут я подумал кое о чем.
– Послушай, а «лаборатория Блондинга» не твоя ли собственность?
– Почему бы и нет? Моя, действительно.
Уже по одной интонации можно было составить точное представление об этой неприятной личности.
Он с излишними подробностями объяснил мне, что получил государственную лицензию на обработку опия для применения в различных лекарственных препаратах, поступающих в аптеки. Подобное разрешение, выдается крайне редко и только отдельным лабораториям, поэтому занятие это исключительно выгодно.
Я представил его Мари-Клод и побыстрее улизнул, так как, несмотря на свою блестящую удачу, Эдуард Блондинг был мне чрезвычайно антипатичен.
Когда мы остались с женой одни, я спросил:
– Ну, что ты о нем думаешь?
– Он не более занимателен, чем работник похоронного бюро.
– Вот поэтому у меня нет ни малейшего желания с ним встречаться.
– А он пригласил нас отобедать на будущей неделе.
– И ты согласилась?
– Безусловно. Разве можно пренебрегать таким полезным для тебя знакомством?
Меня обрадовал ее ответ, потому что впервые Мари-Клод проявила интерес к моим делам. До сих пор она судила о людях со своей колокольни, учитывая только то, что они могут дать ей, совсем не заботясь о моей карьере.
Одно приглашение следовало за другим, за год мы встретились с Блондингом раз двадцать. В последний – на пышном празднестве в его особняке напротив Буа-де-Булонь, которое он устроил именно в субботу, накануне моего отъезда в Брюссель.
Лемер не спускал с меня глаз, желая увидеть, какое впечатление произведет его известие. Я был настолько поражен, что, некоторое время молчал, не в силах произнести ни слова. Но, наконец, пробормотал:
– Меня, надеюсь, не обвиняют в этой краже?
– Во всяком случае, очень подозревают.
– Боюсь, скоро мне придется доказывать, – что «душитель из Ньютауна» и «вампир из Дюссельдорфа» – это не я!
Эта жалкая шутка никак не подействовала на Жоржа. – Напрасно ты столь легкомысленно смотришь на такие вещи, Тэд. Это важно, очень важно.
Я воздел руки к небу.
– Обвинение в торговле наркотиками само по себе чудовищно, но подозревать меня в их краже – настоящее безумие!
Невольно я повысил голос и почти прокричал конец фразы. Надзиратель, отвечавший за боксы, остановился перед нашей стеклянной дверью и, нахмурившись, посмотрел на меня.
Лемер успокоил его жестом, протянул мне сигарету и спокойно продолжил:
– Зря ты так горячишься, только навлекаешь на себя неприятности. Мне понятно твое возмущение. Если бы я сомневался в твоей искренности, то не взялся бы за это дело. Я знаю тебя достаточно давно и убежден, что ты не способен на подобное, но ведь одной уверенности твоего старого друга и защитника мало. Судья Перрен не друг и не защитник. Ему поручено расследование, он делает выводы только на основании фактов. А они убийственны. В воскресенье утром в твоей машине нашли четыре пакета с двумя килограммами морфия, а в тот же день Блондинг заявил, что сторож оповестил его о краже в лаборатории в первой половине ночи.
– А почему сигнал поступил так поздно?
– Сторож был связан, потерял от удара сознание и только днем сумел освободиться и добраться до телефона. В больнице у него обнаружили трещину в черепе, но не очень опасную. Он ничего не видел и не мог сообщить примет грабителей. Никаких отпечатков пальцев в лаборатории не нашли, но полученный накануне морфий исчез.
– Ты говорил – шестьсот килограмм? Но это же невероятно даже для такой большой лаборатории!