– Каким бы ни было ваше решение, мы с Эдвардом обязательно вам поможем, – добавила Глория. – Но, Белл, я вынуждена снова повторить то, что уже говорила. Вы должны съехать от Оливера. Он опасен.
– Вы знаете о нем что-то такое, о чем до сих пор мне не рассказывали?
– А того, что я рассказала, вам недостаточно?
Безапелляционность Глории заставила Белл вздрогнуть. Ее щеки снова вспыхнули, уже от раздражения. С нее довольно.
Видя все это, Глория покачала головой, изображая удивление.
– Я всего лишь забочусь о вашей безопасности, – сказала она, драматично воздев руки.
Глория не привыкла, чтобы с ней спорили. Но Белл встала на защиту Оливера. То, что связывало их, побудило ее защищать любимого мужчину.
– Вы ошибаетесь насчет Оливера. Он хороший человек. И я ему доверяю.
Женщины пристально посмотрели друг на друга, затем Глория изогнула бровь и глубоко вдохнула, словно говорила с упрямым ребенком:
– Как вам угодно. Не будем ссориться. Мое предложение остается в силе. Как я сказала, не поворачивайтесь спиной к вашим настоящим друзьям.
Белл отвела взгляд. Глория ей нравилась и даже вызывала восхищение. Остроумная, всегда готовая прийти на помощь. Но сейчас Белл душила злость на эту женщину, и она едва сдерживалась.
Пока Глория курила вторую сигарету, Белл мысленно просматривала их отношения, начиная со встречи на корабле. Тогда внимание Глории ей льстило, однако сейчас Белл все сильнее захлестывало недоверие к этой женщине. Так ли уж бескорыстна была предложенная Глорией дружба? Или Глория намеренно подружилась с ней, когда узнала фамилию Белл?
И эти назойливые утверждения Глории, что Оливеру нельзя доверять. Белл уже не могла их слышать. Она сердито тряхнула головой. Напрасно Глория думает, будто доверие к Оливеру вызвано наивностью и недостатком жизненного опыта. Белл не позволит себя переубедить. Глория не имела права бесцеремонно являться сюда, да еще требовать, чтобы Белл оставила Оливера.
– Думаю, вам лучше уйти, – наконец сказала Белл, умело скрыв дрожь в голосе.
Их дружба с Глорией дала трещину. По правде говоря, Белл уже не знала, что за человек на самом деле Эдвард и что замышляет. То же относилось и к его сестре.
Глава 47
Вот уже шесть лет, как я живу в Минстер-Ловелле. В первый год Симона почти постоянно находилась рядом со мной, но, когда я окрепла, вернулась к себе, а у меня стала ночевать лишь иногда. Последние два года я живу одна. Я выхожу за пределы дома, чтобы прогуляться и поздороваться с соседями. Каждый день и почти в любую погоду я закрываю дверь своего коттеджа – последнего на деревенской улице, – делаю несколько шагов вверх по склону, затем сворачиваю направо и начинаю спускаться по Чёрч-лейн. Доктор Гилберт живет у подножия холма, в старом доме, некогда принадлежавшем викарию. У него замечательный сад со множеством розовых кустов. Если я вижу, как он подрезает ветки и обрывает увядшие листья, мы понимающе улыбаемся друг другу и обмениваемся повседневными фразами. Иногда мне самой не верится, что доктор видел меня в разных состояниях и знает обо мне все. Чёрч-лейн приводит меня к Мэнор-Фарм. Там я поворачиваю направо и иду через кладбище при каменной церкви Святого Кенелма. Мне нравится читать имена на надгробиях и представлять судьбы тех, кто жил здесь до меня и покинул этот мир. На кладбище много детских могил, в основном это дети, умершие совсем маленькими. Когда я впервые увидела, сколько семей пережило потерю маленького ребенка, как и я, это не вогнало меня в тоску и уныние. Наоборот, я ощутила духовную связь с этими людьми, и она помогла мне укорениться здесь. Я и не думала, что так прирасту к этому месту. Затем мой путь лежит мимо живописных руин Минстер-Холла вниз по тропе к реке Уиндраш. Я гуляю по берегу, где растут неброские, но красивые цветы. Меня сопровождают крики уток, лысух и других диких птиц.
Я часто задаюсь вопросом: как мы узнаём, что счастливы? Считать ли счастьем отсутствие тревог и печалей? Или, в моем случае, счастье вызвано тем, что я обрела замечательный, неспешный ритм жизни? Этот ритм наконец-то позволил мне жить легко и ценить ободряющую простоту повседневных занятий. Но для всех нас счастье хрупко. С моей стороны было бы глупо не признавать этого.
Во мне что-то сломалось. Возможно, слом остается и поныне. Однако сейчас я знаю, что могу с этим жить. А прежде не могла.
Я более не живу в мире призраков, за исключением тех, что когда-то населяли Минстер-Холл, но те призраки донимают не только меня. И хотя иногда я напрягаю внутренний слух, голос молчит. А если он когда-нибудь заговорит снова, мой прогрессивно мыслящий доктор Гилберт научил меня общению с этим голосом. «Не бойтесь», – твердил он мне. Доктор убеждал меня, что именно я контролирую голос, а не наоборот. Это не всегда просто. Иногда, когда глубокой ночью я лежу одна, мне слышится шелест листвы на деревьях моего рангунского сада. Это мгновения моей слабости. Тогда прошлое вновь обретает власть надо мной. Но наступает рассвет, прогоняющий сумерки из углов моей спальни, и ко мне возвращается уверенность. Преодоление трудностей – всего лишь часть нашей жизни. Так говорит доктор. В течение первых пяти лет наши сеансы проходили дважды в неделю. И как часто я убеждала себя, что все это – напрасная трата времени и денег. Сейчас мы встречаемся раз в месяц. Он спас мне жизнь, и я никогда не смогу отплатить ему за доброту и самоотверженность. Он и моя дорогая Симона – самые близкие мои друзья.
Осталось выполнить еще один замысел.
Все эти годы меня снедало чувство вины и утраты, касающееся Аннабель. Настало время и здесь что-то поменять. Я очень хочу снова увидеть дочь и попытаться хоть как-то восполнить то, что недодала ей в прошлом. Конечно, если Дуглас позволит мне увидеться с ней.
И потому на следующий неделе, не без сильного душевного трепета, я поеду по дороге, которая однажды привела меня сюда. Я поеду в Челтнем.
Глава 48
Белл было душно. Походив по гостиной, она отыскала выключатель потолочного вентилятора и повернула его. Но вентилятор лишь разгонял теплый воздух, не принося прохлады. Ей отчаянно хотелось, чтобы Оливер поскорее вернулся, хотелось вновь почувствовать узы, соединяющие их. Тогда развеются сомнения, которые Глория посеяла в ее душе. И хотя потребность верить Оливеру успела пустить глубокие корни, червячок сомнений шевелился в Белл, даже когда она защищала любимого. Что, если Глория все-таки права? Шанс, конечно, ничтожный, а вдруг? Нет, такого просто не может быть. Белл вновь попала под власть страха и волнений и уже не знала, как относиться к своим ощущениям.
Наконец вернулся Оливер, держа в руке портфель. Его глаза казались непроницаемыми. Белл почувствовала слабость в ногах. «Мне страшно тебя любить», – подумала она и опустила голову, чтобы он не увидел ее глаз.
– Что-то случилось? – только и спросил Оливер.
– Глория приходила.
– Но я же…
– Она говорила, что мне нельзя тебе доверять, – перебила его Белл.
Некоторое время они молча смотрели друг на друга.
– Белл, тебе не меня надо остерегаться.
– Знаю. Тогда кого?
– Этого я пока сказать не могу. Но я кое-что обнаружил. Взгляни-ка.
Он достал пожелтевший обрывок газетного листа. Судя по обугленным краям, остальная часть сгорела.
– Случайно наткнулся, когда искал материалы по Золотой Долине. Уцелела лишь небольшая часть листа, но дата ясно читается. Это было восемь лет назад, за считаные недели до моего приезда в Бирму. Во время обновления одного из домов в Золотой Долине новые владельцы захотели построить летний домик. Подготавливая место строительства, рабочие обнаружили скелет младенца.
Лицо Белл побелело.
– Это дом моих родителей? Так вот почему моя мать рылась в земле?
«Какую же тайну знала моя мать?» – лихорадочно думала Белл. А если младенца похоронила не Диана, тогда кто? Уйдя в свои мысли, она уже не слышала дальнейших слов Оливера.
– Белл, ты меня слушаешь?
Она покачала головой. Ей все больше становилось не по себе.
– Я говорил, что в статье не написано, кому принадлежал дом. Зато указан его номер: двадцать один. Так что это не дом твоих родителей.
– Соседний. Доказывает ли это, что мою сестру похоронили там?
– Возможно. У меня есть знакомый редактор одной из городских газет. Я стал копаться в их архиве и обнаружил этот обрывок втиснутым между двумя статьями о строительстве и дальнейшем развитии Золотой Долины. И больше о скелете младенца – ни слова. Думаю, историю с находкой замяли. Сколько ни искал – нигде ничего.
– Как ты думаешь, они известили моего отца о находке?
– Сомневаюсь. К этому времени дело было давно закрыто. Никто и не подумал тревожить твоих родителей, хотя кто-то намеренно уничтожил статью, от которой уцелел лишь этот клочок… – Оливер помолчал. – Должно быть, даже восемь лет назад это кому-то мешало. Но я приложу все силы и узнаю, кому тогда принадлежал дом двадцать один.
– А какой смысл?
– Если это был скелет Эльвиры, разве ты не хочешь знать, кто ее там похоронил?
Спустя час Оливер и Белл приехали в департамент земельного кадастра, где им удалось выяснить, кто жил в доме двадцать один в те времена. Оказалось, владельцем дома был Джордж де Клемент, комиссар Рангунского дивизиона, имеющий жену Мэри и маленькую дочь. Узнав об этом, Оливер присвистнул.
– В разговорах с тобой Эдвард когда-нибудь упоминал дом двадцать один?
Белл покачала головой:
– Но он говорил, что не прочь купить мой дом.
– Очень интересно.
– Де Клемент – фамилия редкая. Должно быть, этот Джордж приходился родственником Эдварду и Глории.
– Я проверю, кто унаследовал или купил этот дом.
Пока Оливер просматривал документы, в мыслях Белл кружился рой вопросов. Почему никто не рассказал ей о скелете младенца, найденном в саду дома двадцать один? Было ли это намеренное умолчание? Или тот скелет – чья-то мрачная семейная тайна, не имеющая никакого отношения к Эльвире? Например, нежелательная беременность?